Мастер Хань подал знак, трое его учеников и кузнец из Кашто взялись за лжицы, перегретый металл потек в литники. Толпа дружно вздохнула, люди один за другим опускались на колени.
* * *
Колокол остывает медленно. Два дня старый Хань никому не дозволял прикоснуться к отливке. На третий день начали выбивку опок.
Человек незнающий, увидав только что отлитый колокол, ужаснулся бы. Тело колокола сплошной коркой покрывала пригоревшая формовочная земля, литники, по которым подавался металл, торчали, словно уродливые рога. В паре мест засыпка опок не выдержала, и там образовались уродливые заливки. А барельефы, которые так старательно выдавливал Хань, и вовсе скрылись под слоем нагара.
Но мастер остался доволен. Он ходил кругом отливки, постукивая бронзовой палочкой, прикладывал ухо к горячей еще поверхности и, наконец, сказал, что колокол будет хорош.
Слухи среди беженцев ходили самые нелепые, но когда литники были срублены и подмастерья начали обрубку заусенцев, народ постепенно успокоился.
И вот неотполированный покуда колокол был поднят не на колокольню, а на бревенчатую перекладину, установленную над самой землей. Так всего удобнее окончательно чистить и полировать символ будущего селения. Там же еще не поднятый наверх колокол можно испытать. В проушину продели кольцо из мягкой меди, а к нему на короткой цепи подвесили железное било. Колокол оказался так тяжел, что, вопреки обыкновению, звонарь должен был не раскачивать его, а ударять о колокол языком. Прежде такие колокола бывали только в столице.
Мастер Хань первым качнул колокольный язык, и звук, густой, насыщенный, чистый, поплыл над будущей деревней, где не было еще ни одного дома, а только палатки и наскоро крытые землянки. Звон гулко дрожал над нераспаханными полями, над лесом, который больше не принадлежал нежити, над дальними урочищами, а навстречу ему спешил одышливый голос Кашто. Прежде заслуженный деревенский колокол один сберегал жизнь захолустья, теперь колоколов стало два, и жизнь откачнулась к лучшему.
Замолкла перекличка колоколов, подмастерья взялись за карчетки — счищать остатки пригара и за белую глину — полировать бронзу до ослепительного блеска, но люди не расходились, глядя на новорожденную святыню, которую наконец-то могли назвать своей. Конечно, и теперь никто из них не мог прогнать дьявола прутиком, для этого нужно родиться под этим колоколом, но все же и в поле, и в лесу будет значительно чище; услыхав перезвон, нечисть, заселившая окрестности, принялась расползаться.
Легче будет жить, много легче. А когда-нибудь и вовсе хорошо.
И получилось, что не зря стоял народ, ожидая вестей. Из Кашто примчалась местная девчонка с криком:
— Везут! Везут!
Кого везут, зачем? — сначала и не поняли. Потом девчонка, так и не отдышавшись, выпалила:
— Милька рожает, бежинская. Сюда повезли, под новый колокол. Среди беженцев были три женщины на сносях, сумевшие добраться до спасительной деревни, но почему-то все были уверены, что первой поспеет Дана, которая пришла в Кашто вместе с отрядом Торлига. А Милька ютилась у добросердечных жителей деревни. Утром собралась колокол смотреть, да не смогла идти — от волнения начались схватки.
— Палатку освободить! — скомандовал усатый вахмистр, испробовавший недавно собственным лбом мужицкую вирвешку. Крякнул в сердцах и добавил недовольно: — Не вовремя баба рожать задумала. Обождала бы недельку, мы бы колокол добрым порядком на звонницу подняли, а там и простайся сколько угодно.
— Ну, ты сказанул! Такое только мужик может придумать!.. — Чалиха, деревенская повитуха, принявшая почитай всех жителей Кашто, кроме разве что набело седых стариков, хрипло рассмеялась.
Затем она большими шагами направилась к палатке, где жила охрана и куда догадливый вахмистр определил роженицу. Ближе к звоннице не было ничего.
Мастер Хань оставил свои инструменты и, ухватившись за веревку, качнул язык.
Если у большого колокола ударить в набат, неопытный звонарь может лишиться слуха, а сейчас колокол звучал сильно, но мягко. Слышно его было в самых дальних урочищах, однако на площади он не оглушал никого, словно серебряная бронза понимала, по какой причине пробудили ее голос. В Кашто тоже знали, отчего раздался неурочный звон, и подхватили его, отправив дальше благую весть.
Телега с роженицей остановилась у палатки, Чалиха выскочила навстречу, но мужчины, не позволив Мильке встать, на руках занесли ее внутрь и, выйдя на воздух, остановились в ожидании. Каждый морщился, слыша стон, и кусал губы, словно это его ребенок появлялся сейчас на свет.
Ни единого лишнего звука не нарушало важности момента, только гудение певучей бронзы, стоны роженицы и скороговорка повитухи:
— Старайся, родимая, дитя будет! Не боись, не пропадете, поднимем, всем-то миром.
Милька — молодая вдова, чей муж погиб во время бегства из Ношиха, рожала впервые, так что уговоры повивальной бабки имели смысл простой и очевидный.
Торлиг стоял в общей толпе с тем же странным чувством мучительного ожидания. Он даже не сразу понял, что чья-то рука коснулась его плеча.
Торлиг оглянулся. Он увидал кузнеца из Кашто, который протягивал руку. На раскрытой ладони лежали три серебряных колокольчика.
— Я же сказал, сделай серьги жене, — шепотом попенял Торлиг.
— Так я и сделал, а она старые, еще бабкины серьги из ушей вынула и отдала в переплавку. Услыхала где-то, что у тебя оберегов недостача, но можно их тебе подарить. А потом как пошли бабы, и деревенские, и бежинские… у кого какая серебринка была припрятана, все понесли. Два мастера из Ношиха, которые прежде по серебру работали, сейчас в моей мастерской сидят, мастерят колокольчики. На будущее. Хотели тебе дюжину поднести, как императору, но я сказал, что ты не возьмешь.
— Не возьму, — улыбнулся Торлиг.
Он осторожно, чтобы не зазвенеть, принял подарок.
Из палатки, перекрывая стоны, доносился уверенный голос Чалихи:
— Ты не сдерживайся, милая, кричи! С криком легче родишь!
— О-о!
— Громче кричи! Пусть все знают, пусть нечисть слышит — здесь люди родятся!
— А-а-а!..
— Вот молодец! Смотри, какую девку родила, красавицу! Грудь ей дай, пока я пуповинку перевяжу. Правую грудь, зачем тебе левша? Вот так, хорошо! Теперь давай ее сюда: людям надо показать, они там ждут, потом обмыть нужно и запеленать… Девонька, да не держись за титьку, все одно у мамки молока покуда нет, не прилило еще… Ишь ты, какая голосистая! К мамке хочешь? Сейчас пойдешь к мамке. Народу покажешься, колокол увидишь и к мамке пойдешь…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});