Читать интересную книгу Атлантида - Герхарт Гауптман

— Все вы думаете только о своем удовольствии, а всерьез меня никто не принимает.

Фридрих не понимал самого себя. Хальштрём погиб, Ахляйтнер поплатился жизнью за свою собачью привязанность, и Фридрих не без основания полагал, что девушка, в какой-то мере очистившаяся благодаря страшной встряске, превратилась теперь в воск в его руках. Он часто чувствовал на себе ее долгий, задумчивый, изучающий взгляд. Тогда он сам себе казался жалким: он, некогда готовый щедро осыпать ее всеми богатствами страстно любящей души, не мог не признаться теперь себе, что стоял перед нею с пустыми руками. Ему надо было говорить, надо было открыть шлюзы, сдерживающие горячие потоки любви, а он вместо этого молчал, глубоко пристыженный, потому что знал, что они иссякли и все источники высохли.

Шестого февраля в десять часов утра капитан Бутор, стоя рядом с весело болтающей тонкими ножками маленькой Эллой Либлинг, примостившейся у подзорных труб, разглядел землю. Весть эта дошла до пассажиров, и наступил незабываемый миг. Стюард, принесший ее в каюту Фридриха и сразу же исчезнувший, не подозревал, какое сильное впечатление произведет на этого чужака краткий возглас «Земля!». Фридрих заперся в каюте. Глухое, сдавленное рыдание сотрясло его тело. «Такова жизнь, — пронзило его внезапное воспоминание. — Разве не проникло той мрачной, зловещей ночью в мою каюту слово «тревога!», как смертный приговор в камеру бедного грешника?» А теперь звук свирели проникал в отголоски тех уже далеких громовых раскатов. И лишь сейчас, до конца выплакавшись, Фридрих ощутил победный трепет вновь обретенной жизни. Опьяненный, он слышал, как издалека движется под звуки марша неисчислимая армия, армия братьев, среди которых он опять чувствовал себя дома и в полной безопасности. Никогда жизнь не представала перед ним в таком свете. Никогда она не устремлялась к нему такой. Лишь после того как тебя низринули в мрачную бездну, понимаешь, что ни в одном небе не светит такое прекрасное солнце, как наше.

Всех других товарищей Фридриха по несчастью и вызволению, каждого по-своему, тоже взбудоражил возглас «Земля!». Он слышал, как неподалеку фрау Либлинг звала из своей каюты Розу и Флите.

— Per Bacco,[50] мой старый повеса, — громко сказал Штосс своему верному Бульке, — per Bacco, значит, опять будем топтать задними лапами землю!

Доктор Вильгельм заглянул к Фридриху.

— Gratulor,[51] коллега Каммахер, — сказал он. — Колумбова земля на горизонте. Нам хорошо: не надо чемоданы паковать.

Вслед за Вильгельмом в дверях каюты показался толстый механик Вендлер. У него был беспомощный, немного комичный вид. Он сказал:

— Доктор, идите скорее на палубу. Ваша подопечная в слезах тонет.

Он, разумеется, имел в виду Ингигерд. Фридрих никак не мог унять плачущую девушку. Он впервые увидел ее слезы. Ее состояние, напоминавшее ему то, с которым он сам только что едва справился, вызвало у него участие и нежность. Но это участие и эта нежность и сейчас пока оставались больше похожими на отцовские чувства. Вдруг она промолвила:

— Я же не виновата, что мой отец погиб! И даже за смерть Ахляйтнера я не в ответе! Я его по-всякому от поездки отговаривала.

Фридрих погладил Ингигерд по голове.

«Гамбург» шел своим курсом, оставляя позади себя одиночество в бескрайной океанской пустыне. Теперь уже не возникал перед глазами тот или иной спешащий в порт корабль, а всю водную гладь оживляло великое множество идущих в разных направлениях пароходов и парусников, и это предвещало скорое появление большой гавани. Уже показался маяк на полуострове Санди-Хук. Хотя ни Ингигерд, ни Фридрих не могли до сих пор восстановить душевное равновесие и по-прежнему чувствовали себя глубоко потрясенными, пестрые картины, открывавшиеся при подходе к гавани, привлекли к себе их внимание. Не было предела изумлению, и чуть ли не каждая секунда приносила новый повод для волнения.

Медленно проплыл мимо них под звуки своего оркестра пароход компании «Уайт стар». Он как раз начинал рейс, который заканчивал «Гамбург». Палубы величественного корабля были, точно муравьями, усеяны пассажирами. Чувствовалось, что там царит веселое, праздничное настроение. Какое представление имели там люди о том, что, может быть, ожидало их? И когда они сверху вниз поглядывали на маленький «Гамбург» с немногими пассажирами на борту, они и малейшего представления не могли иметь о масштабах ужасного события, единственными живыми свидетелями которого были эти несколько пощаженных судьбою людишек.

Когда «Гамбург», миновав Санди-Хук, двинулся через бухту Лоуэр-Бей по направлению к проливам, волнение Фридриха и его сотоварищей все еще не улеглось и нервы были по-прежнему напряжены. Эти люди были как бы опалены огнем и омыты слезами, и то, что они испытывали сейчас, было не только прощанием с коварным океаном, но и свиданием. Свиданием с сушей и с надежной человеческой цивилизацией. Это было материнское лоно; отсюда все они вышли и здесь росли, пока не достигли духовного совершеннолетия. Так они переживали своего рода возвращение на родину, но было у них при этом и то особое чувство, будто они оказались на иной планете. Там в море и над морем царит ужас одиночества, и человек, который все видит сам, остается невидимым, незнаемым, забытым богом и всем миром. Он недалеко ушел от насекомых, и его чувства, как и его мозг, дают ему возможность познать только одну истину: он песчинка, затерянная в космосе, и ради своего счастья он должен, копаясь в своем теплом, шумном, беспокойном муравейнике, начисто забыть убийственные замыслы, рожденные теми враждебными ему мирами.

Мелькали паруса, сигналили пароходы, стаи чаек вылавливали рыб или кидались то тут, то там под струи свежего воздуха. У мыса Нортон к ним приблизился второй большой трансатлантический пароход, курсировавший по линии Гамбург — Америка. Движимое таинственными силами, спокойно и уверенно продвигалось вперед это гигантское плавучее здание. Были хорошо слышны звуки гонга, сзывавшего пассажиров с прогулочной палубы к обеденному столу.

— Теперь, — сказал Фридрих, вынимая из кармана часы, — в Европе без четверти семь, и там уже царит вечерняя тьма.

Капитан Бутор обменялся с карантинным пунктом флажными сигналами, и вскоре на борту «Гамбурга» появилась санитарная комиссия. После длительных переговоров и подробных сообщений Вильгельма и Фридриха с корабля сняли больную женщину и с позволения фрау Либлинг труп маленького Зигфрида. Фридрих позаботился о том, чтобы фрау Либлинг покуда оставалась в каюте, и тем самым удалось избежать особенно тягостной сцены. После этого бравый «Гамбург» на всех парах прошел через пролив Нарроус в великолепную бухту Аппер-Бей.

Статую Свободы, этот дар французской нации, и поныне все путешественники ищут вооруженным глазом задолго до того, как она возникает перед их взором. Фридрих тоже заранее в мыслях своих любовался статуей и отдал ей дань восторга, когда она вдруг выросла перед ним из воды. Статуя, правда, не показалась ему такой уж гигантской, однако от нее как бы исходило мелодичное звучание, правда, относилось оно скорее к будущему, чем к настоящему. И это звучание проникло в сердце Фридриха и переполнило его, несмотря на то совершенно особенное настроение, в котором он находился. Свобода! Как бы ни злоупотребляли люди этим словом, оно все равно нисколько не утратило ни очарования, ни устремленности в будущее.

И тут на глазах у Фридриха мир, как ему почудилось, сошел с ума. Перед ним возникла узкая гавань, окруженная со всех сторон вавилонскими башнями небоскребов, с бесчисленными, в те времена еще очень причудливыми высоченными паромами, и вся эта картина с ее поразительной фантастичностью могла показаться комичной, если бы не ее поистине гигантские масштабы. В этом кратере жизни кишит, лает, воет, кричит, ворчит, гремит, шуршит и жужжит цивилизация.

Здесь поселение термитов, чья возня ошеломляет, оглушает, сбивает с толку. Казалось невозможным, чтобы в этой свистопляске, в этом многоголосом хаосе хоть одна минута могла бы пройти без столкновений, без ранений, без убийств. Как можно было спокойно добиваться своей цели, добиваться успеха в своих обыденных делах в этой атмосфере крика, стука, лязга и безумной сумятицы?

В эти последние минуты совместной жизни невольные пассажиры «Гамбурга» превратились в единое целое. Во время кораблекрушения Фридриху удалось сохранить все свои наличные деньги, и он уговорил Ингигерд Хальштрём в первые дни их сухопутной жизни не отказываться от его помощи. Кроме того, все договорились не терять в Нью-Йорке друг друга из виду. И, конечно же, еще задолго до того, как «Гамбург» бросил якорь, уже в полном разгаре была трогательная процедура расставания, сопровождавшаяся самыми добрыми пожеланиями.