Читать интересную книгу Медная пуговица - Лев Овалов

— Отто! Берндт! — взвизгнул он. — Где вы там?!

В гостиную влетел один из его денщиков.

— Кофе! Где кофе, наконец?! — визгливо забормотал он. — Сколько времени можно дожидаться? И госпожа Янковская, и господин Берзинь, и я, мы уже давно ждем…

Денщик — уж не знаю, кто это был: Отто или Берндт, — ошалело взглянул на Гренера и через две минуты — это была уже магия дисциплины! — внес в гостиную поднос с кофе и ликерами.

— Разрешите налить вам ликера? — обратился Гренер к Янковской.

По-видимому, это значило, что зверь укрощен.

— Налейте, — согласилась она и, совсем как кошка, лизнув кончиком языка краешек рюмки, безразлично спросила: — Вы когда будете звонить Польману?

— Сегодня ночью, — буркнул Гренер и обратился ко мне: — Может быть, вы хотите коньяку?

— Мы хотим ехать, — сказала Янковская. — У нас есть еще дела.

— Опять с ним? — сердито спросил Гренер.

— Да, с ним, — равнодушно ответила Янковская. — И еще тысячу раз буду с ним, если вы не оставите свою глупую ревность…

Она направилась к выходу, и Гренер послушно пошел ее провожать.

— Вы можете намекнуть своему Польману, — сказала она уже в передней, — что Эдингер чувствует себя очень плохо. И вы, как врач, весьма тревожитесь за его здоровье.

Мы опять очутились в машине.

— А теперь куда? — поинтересовался я.

— В цирк, — сказала Янковская. — Я хочу немного развлечься.

К началу представления мы опоздали, на арене демонстрировался не то третий, не то четвертый номер, но это не огорчило мою спутницу.

Мы сидели в ложе, и она снисходительно посматривала то на клоунов, то на акробатов.

— Вот наш номер, — негромко заметила она, когда объявили выход жонглера на лошади Рамона Гонзалеса.

Оркестр заиграл бравурный марш, и на вороной лошади в блестящем шелковом белом костюме тореадора на арену вылетел Гонзалес…

Оказалось, я его знал!

Это был тот самый смуглый субъект, который дежурил иногда в гостинице у дверей Янковской.

Надо отдать справедливость, работал он великолепно. Ни на мгновение не давал он себе передышки.

Лошадь обегала круг за кругом, а в это время он исполнял каскад разнообразных курбетов, сальто и прыжков. Ему бросали мячи, тарелки, шпаги, он ловил их на скаку и заставлял их кружиться, вертеться и взлетать, одновременно наигрывая какие-то мексиканские песенки на губной гармонике. Но самым удивительным было его умение стрелять. Это действительно был Первоклассный — да какое там первоклассный! — феноменальный снайпер. Гонзалес выхватил из-за пояса длинноствольный пистолет, и одновременно служители подали ему связку обручей, обтянутых цветной папиросной бумагой. Он взял их в левую руку, в правой держа пистолет. В цирке пригасили свет, цветные лучи прожекторов упали на арену, и наездник становился попеременно то голубым, то розовым, то зеленым. В оркестре послышалась дробь барабана. Лошадь галопом помчалась по кругу, а Гонзалес, не выпуская пистолета, хватал правой рукой диски, бросал вверх перед собой и, когда цветные диски взлетали к куполу, стрелял в них, продырявленные диски быстро плавно возвращались обратно, Гонзалес подхватывал их головой, и они повисали у него на плечах…

Этот человек имел изумительный глазомер и выработал необыкновенную точность движений!

Я с интересом наблюдал за его искусной работой… Не знаю почему, но мне вспомнился вечер на набережной Даугавы…

— Да, этот Гонзалес неплохо владеет пистолетом, — сказал я. — У меня такое чувство, точно я уже сталкивался с его искусством…

— Возможно, — согласилась Янковская. — Только это никакой не Гонзалес, а самый обыкновенный ковбой, и зовут его просто Кларенс Смит.

Он еще несколько раз метнул свои диски, выстрелил в них, поймал и спрыгнул с лошади. Вспыхнул свет, прожектора погасли, Гонзалес, или, как его назвала Янковская, просто Смит, принялся раскланиваться перед публикой.

Он остановил свой взгляд на Янковской, а она приложила кончики пальцев к губам и послала артисту воздушный поцелуй.

Как только объявили номер каких-то эксцентриков, Янковская заторопилась к выходу.

— Вы устали или надоело? — осведомился я.

— Ни то и ни другое, — ответила она на ходу. — Не надо заставлять себя ждать человека, которому еще предстоит серьезная работа.

Мы ожидали Гонзалеса у выхода минут пять, пока он, по всей вероятности, переодевался.

Он быстро подошел к Янковской и схватил ее за руку.

— О! — сказал он, бросая на меня колючий неласковый взгляд.

— Быстро! Быстро! — крикнула она ему вместо ответа.

Через минуту мы уже опять неслись по улицам сонной Риги, а еще через несколько минут сидели в номере Янковской.

— Познакомьтесь, Кларенс, — сказала она, указывая на меня. — Это Блейк.

— Нет! — резко сказал он. — Нет!

— Что «нет»? — спросила Янковская со своей обычной усмешечкой.

— Я не хочу пожимать ему руку. Он мой враг!

— Не валяй дурака, — примирительно сказала Янковская. — Никакой он тебе не враг.

— Ладно, останемся каждый при своем мнении! — ворчливо пробормотал Смит. — Что тебе от меня нужно?

— Поймать бешеную лошадку, — сказала Янковская.

— Кого это еще требуется тебе заарканить? — спросил Смит.

— Начальника гестапо Эдингера, — назвала Янковская.

— Ну нет, за такой дичью я не охочусь, — отказался Смит. — Потом мне не сносить головы.

— Тебе ее не сносить, — сказала Янковская, — если Эдингер останется в гестапо.

— Мне он не угрожает, — сказал Смит, посмотрел на меня прищуренными глазами и спросил: — Это вам он угрожает?

— Хотя бы, — сказал я. — Я прошу вас о помощи.

— Туда вам и дорога, — пробормотал Смит, придвинулся к Янковской и сказал: — Я бы перестрелял всех мужчин, которые вертятся возле твоей юбки.

— Надо бы тебе поменьше ерепениться, — сказала Янковская. — Это Шериф требует смерти Эдингера.

Я не знал, кто подразумевался под этим именем, но вполне возможно, что это был все тот же генерал Тейлор.

— Знаю я, какой это Шериф! — мрачно проговорил Смит и указал на меня. — Гестапо небось собирается кинуть этого парня в душегубку, и тебе хочется его спасти.

— Вот что, Кларенс… — Янковская вцепилась в его руку. — Если ты не сделаешь этого, тебе не видать меня в Техасе. Не будет ни дома на ранчо, ни холодильника, ни стиральной машины. Ищи себе другую жену!

— Все равно ты меня обманешь! — пробормотал Смит и закричал: — Нет! Нет! И нет! Пусть они подохнут, все твои ухажеры, может, я только тогда тебя и получу, когда тебе не из кого будет выбирать!

— Кларенс! — прикрикнула на него Янковская. — Ты замолчишь?

— Как бы не так! — закричал он в ответ. — Ты что же, за дурака меня считаешь? Ты думаешь, я забыл тот вечер, когда ты помешала его задушить? Теперь я и рук марать об него не буду, пойду в гестапо и просто скажу, что твой Блейк, или Берзинь, или как он там еще теперь называется, на самом деле русский офицер…

Янковская стремительно вскочила и подбоченилась, совсем как уличная девка.

— Пуговицу, Блейк, пуговицу! — крикнула она. — Нечего с ним церемониться! Покажите ему пуговицу!

Я послушно достал пуговицу и разжал ладонь перед носом Смита.

Янковская оказалась права, когда назвала эту пуговицу талисманом. Этот упрямый и разозленный субъект уставился на нее как завороженный…

Он с сожалением посмотрел на нее, потом на меня и, точно укрощенный зверь, подавил вырвавшееся было у него рычание.

— Ваша взяла, — выдавил он из себя. — Ладно, говорите.

— Двадцать раз, что ли, говорить?! — крикнула Янковская. — Тебе сказано: заарканить Эдингера, а иначе…

— Ладно-ладно! — примирительно оборвал он ее. — Говори, где, как и когда.

14. НОЧНАЯ СЕРЕНАДА

После вышеописанной драматической сцены последовал самый прозаический разговор.

Янковская и Смит хладнокровно и обстоятельно обсуждали, как лучше убить Эдингера, изобретали всевозможные варианты, учитывали все обстоятельства и взвешивали детали.

Проникнуть в гестапо было невозможно, и, кроме того, Эдингера окружал целый сонм сотрудников; напасть, когда он ехал в машине, было безнадежным предприятием: особняк, в котором он жил, охранялся не хуже городской тюрьмы…

Всего уязвимее была квартира некой госпожи Лебен, у которой Эдингер проводил иногда вечера.

Этот мещанин, всеми правдами и неправдами выбившийся, так сказать, в люди, считал, кажется, хорошим тоном иметь любовницу, во всяком случае, он не только не делал из этого тайны, но даже афишировал свою связь.

Сама госпожа Лебен была особой весьма незначительной, молва называла ее артисткой, возможно, она и на самом деле была маленькой актрисочкой, прилетевшей в оккупированную Ригу, как муха на запах меда, чтобы тоже поживиться чем можно из награбленных оккупантами богатств.