Читать интересную книгу Седьмой сценарий. Часть 2. После «путча» - Сергей Кургинян

О разрыхленности. Сама по себе централизация в принципе носила бы плодотворный характер, если бы речь шла о молодой, целеустремленной и волевой административно-командной системе. Однако, как показывают исследования, новой политической власти такую систему построить не удалось, напротив, как это ни странно, сегодня аморфность и индифферентность новых держателей системы исполнительной власти превосходят предшествующий период. Невероятно раздуты аппараты и штаты, нарастает интриганство и групповщина, растут конфликты и склоки. Разбалансированы уровни власти, размыты функции. Налицо все черты инфантильного одряхления. Уровень коррумпированности, поданным самих лидеров демократии, уже настолько запредельно высокий, что вся система фактически работает «на себя». Неуверенность в завтрашнем дне у старой хозяйственной бюрократии, а также стремление наверстать упущенное со стороны бюрократии новой стянулись в один клубок, где приоритет личных интересов над нуждами контролируемых систем управления, отвечающих за жизнедеятельность города, республики, региона, страны, — безусловен.

Исключение составляют отдельные люди, сохраняющие ориентацию на поддержание стабильности и порядка в городах и стране. Но это лишь капля в море. Система же разваливается на глазах.

В условиях острого экономического кризиса такая система обречена. Ее внутренняя противоречивость и эклектичность способны сами по себе вызвать тяжелый политический кризис. Однако кроме этого возникают и дополнительные обстоятельства.

Важнейшим из них является наличие того самого «среднего слоя», или «третьего сословия», которое поддержало новую власть всеми способами, но которое вместе с тем имеет свои интересы, в значительной степени противоречащие интересам построенной четырехуровневой структуры политической власти.

Главный интерес политического лидера и политической партии — это поддержка электората, аморфной и погружающейся постепенно в состояние общественного люмпенства массы избирателей. Подавить социальное недовольство этой массы и уйти от выборности, заменив ее прямой диктатурой, вновь построенная система не способна. Ей мешает рыхлость, аморфность, противоречивость интересов входящих в нее лиц, оглядка на западное общественное мнение и глубокий паралич центрального репрессивного аппарата.

Таким образом, автократ и его «команды» заинтересованы в осуществлении популистской политики, которая является в сложившейся ситуации неизбежным «родимым пятном» вновь построенных авторитарных систем. Однако сформированная ориентация на иллюзорное «экономическое благосостояние» препятствует включению тех популистских механизмов, которые могли приводить в действие национальные страсти, идею защиты Отечества и другие мотивации, свойственные экстремальным ситуациям.

А это, в свою очередь, означает, что новая власть должна хотя бы имитировать защиту экономических интересов «простого человека» в виде подъема пенсий, установления индексаций, твердых цен и прочих «пряников для бедных». Такая имитация даже в ограниченных масштабах уже раздражает предпринимательский класс, который способен осуществить первоначальное накопление лишь за счет ограбления малоимущих. Попытка авторитарной власти защитить от ограбления создает антагонистическое противоречие между новым авторитаризмом и «третьим сословием».

Политическим пространством, в пределах которого это противоречие может быть развернуто в самый ближайший период, является парламентская структура. Вне зависимости от того, будет ли избран новый парламент или старому, советскому, удастся сохранить себя, он все равно будет ареной борьбы «третьего сословия» за экономические свободы — свободы осуществлять первоначальное накопление за счет большинства населения. Как именно это будет оформлено — это вопрос «десятый», и красивое западное слово «лоббизм» будет лишь прикрытием для жестких и нелицеприятных вещей.

Скорее всего, в этой ситуации мы будем иметь все этапы, знакомые по истории Великой французской революции. А именно — Генеральные Штаты, попытка разгона, клятва в Зале Мяча, Национальное собрание, Конвент, последовательный переход к якобинцам, термидорианская агония и лишь после этого — бонапартизм.

Как и всякая историческая аналогия, такая параллель, естественно, является достаточно условной. Однако есть все основания считать, что радикализация процесса, постепенная замена власти под все более «левыми» лозунгами, логика раскрутки революционного «колеса» — это и есть первый из возможных сценариев развития событий. Его вероятность будет тем выше, чем в меньшей степени каждая новая генерация лидеров, заменяющая предшествующую, будет способна реализовать коренные общественные интересы и представить интересы новых правящих «страт» в качестве «общенародных». Обычно речь идет о большом числе ротаций подобного рода.

В ходе этих ротаций народ обычно теряет примерно пятую часть. Такое кровопускание свойственно отнюдь не только событиям 1917 г.

Исторические исследования свидетельствуют о том, что в ходе Французской революции народ потерял столько же в процентном отношении.

Второй возможный сценарий предполагает откат к формам политической организации общества, характерным для периода 1985 г. В сложившейся ситуации было бы недальновидным считать, что путч исчерпал потенциал социально-консервативной части населения. Исследования показывают заметный рост ностальгии по предшествующему периоду, темпы роста этой ностальгии коррелируются с темпами падения уровня жизни населения. Критическим в этом плане следует считать период начиная с конца февраля 1992 г.

Специалисты считают, что этот сценарий принадлежит к числу высоковероятных.

И наконец, третий сценарий — это бонапартизм в советском его варианте. Он предполагает резкое уплотнение четырехуровневой системы власти, установившейся после «победы демократических сил», ликвидацию остатков парламентаризма, изменение статуса верховной власти, замену политического языка и культурного кода, новые акценты в геополитике и, наконец, совершенно новый блок правящих политических партий. Это ключевое обстоятельство следует рассматривать с особым вниманием, поскольку только это позволяет стабилизировать критическую ситуацию и сохранить общенародный консенсус.

Вопрос сегодня состоит лишь в том, придет ли бонапартизм после периода развала и гражданской войны или же он может претендовать на свое осуществление немедленно.

Рассматривая все предлагаемые варианты, необходимо еще и еще раз подчеркнуть ключевую роль политического аспекта, ключевую роль современной высокоорганизованной политической партии в овладении контролем над ситуацией.

ОЦЕНИВАЯ СИТУАЦИЮ КАК ПРЕДРЕВОЛЮЦИОННУЮ, КОНСТАТИРУЯ ГЛУБОКИЙ КРИЗИС ВСЕХ ИНСТИТУТОВ НОВОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ, КАТАСТРОФИЧЕСКИЙ ХАРАКТЕР ПРОЦЕССОВ, ПРОТЕКАЮЩИХ ВНУТРИ СТРАНЫ, КРАЙНЕ ТРЕВОЖНУЮ ГЕОПОЛИТИЧЕСКУЮ СИТУАЦИЮ, МЫ СЧИТАЕМ ВОПРОС О СТАНОВЛЕНИИ НОВОГО ПОЛНОЦЕННОГО ПОЛИТИЧЕСКОГО СУБЪЕКТА — ИСТОРИЧЕСКИ ВАЖНЫМ.

Часть IV. Что делать

Проведенный анализ говорит о том, что мы имеем на сегодняшний день глубочайший кризис демократического движения. По сути — его фиаско. Ключевой вопрос состоит в том, как относиться к этому фиаско демократических сил. Можно злословить и ликовать. А можно выражать свою предельную обеспокоенность. Наша позиция именно в том, чтобы поддержать терпящее фиаско демократическое движение, а не в том, чтобы его добивать. Как и прежде, мы готовы поддержать демократов. Как и прежде, мы заявляем о своей безусловной приверженности идее демократизма и демократическим идеалам. Это императив. Другое дело, как спасти в этих условиях демократическую идею. На наш взгляд, для этого нужно тщательно проанализировать весь спектр демократических сил и выделить в нем государственную компоненту, отделив ее от всех прочих. И именно эту компоненту активнейшим образом поддержать. Ее, и только ее. И дело не только в политических вкусах. Вопрос гораздо более серьезен.

Кризис демократизма имеет весьма опасную форму. Нельзя не согласиться с Яновым в вопросе о том, что эта форма близка к той, в которой шла эрозия демократической идеи в эпоху Веймарской республики. Основная задача — не допустить к власти новый тоталитаризм, который может оказаться наиболее страшным за всю историю человечества.

Нас пытаются обвинить в том, что мы спонсируем антидемократические движения и силы. Пусть обвиняют. Важно знать, что это беспочвенное обвинение. Или разговор слепого с глухим. В нашем обществе окончательно потеряна способность к элементарным логическим рассуждениям. Предположим, что есть некая замечательная идея «А» (демократия). И есть ее носитель — «а», осуществляющий определенные конкретные политические шаги. Предположим далее, что есть крайне негативная идея «Б» (тоталитаризм). И есть ее конкретный носитель — «б». Между носителями идет, казалось бы, непримиримая борьба. Но мы видим, что стратегия носителя идеи «А» расчищает поле для идеи «Б» и прихода к власти ее носителя «б». Имеем ли мы право в этом случае говорить об ответственности демократов, как носителей идеи «А», за приход к власти фашистов, как носителей идеи «Б». Конечно, имеем — с точки зрения элементарной логики. Но в том-то и состоит политическая шизофрения, что даже такое элементарное логическое соотношение причины и следствия общественное сознание не воспринимает.