Преследования Ольги
А что же Ольга Хохлова, «законная» мадам Пикассо? Франсуаза Жило познакомилась с ней примерно через месяц после того, как поселилась на улице Великих Августинцев. Они с Пикассо тогда пошли на выставку картин Доры Маар, открывшуюся в галерее Пьера Леба. Когда же они вышли оттуда и сворачивали с улицы де Сен на улицу Мазарини, к ним подошла невысокая рыжеволосая женщина средних лет с тонкими, плотно сжатыми губами. Это была Ольга. Пикассо представил ее Франсуазе, которая потом описала эту встречу следующим образом:
«Когда она приближалась, я обратила внимание, что она ходит мелкими, твердыми шажками, словно цирковой пони. Лицо ее было веснушчатым, морщинистым, каревато-зеленые глаза во время разговора бегали, не обращаясь прямо на собеседника. Она повторяла все, что говорила, будто заигранная пластинка, и когда ушла, стало ясно, что, в сущности, не сказала ничего. Увидев ее, я сразу поняла, что она в лучшем случае крайне нервозна.
Я только впоследствии догадалась, что она, должно быть, ждала возле галереи, обозленная тем, что Дора Маар, до сих пор казавшаяся ей самой серьезной соперницей — хотя Пабло покинул Ольгу более десяти лет назад, и не из-за Доры, а ради Марии-Терезы Вальтер — устроила выставку, и Пабло, очевидно, там. Увидев, что он уходит из галереи с другой женщиной, Ольга, видимо, почувствовала облегчение, так как немного поболтала с нами, держалась вполне любезно и не соответствовала той характеристике, какую дал ей Пабло. Однако, узнав, что я, в сущности, заняла место Доры Маар, радикально изменила свою тактику. Лютую ненависть, которую совершенно неоправданно питала к Доре, она перенесла на меня».
* * *
Хотя Пикассо и оставил ее в 1935 году, Ольга взяла манеру всюду следовать за ним. Когда он жил в Париже, она тоже приезжала в Париж. Когда он уезжал на юг, она ехала за ним туда, причем обязательно останавливалась в соседней гостинице. Летом 1946 года Франсуаза ее на юге не видела. Наверное, та еще не знала о ее роли в жизни Пикассо. Но когда родился Клод, она каким-то образом выведала все подробности их совместной жизни и с тех пор не давала им ни минуты покоя.
Летом 1947 года всякий раз, когда они приходили на пляж (с ними при этом часто бывал и Пауло), Ольга находила место поблизости. И каждый раз все происходило по одному и тому же сценарию: сначала она начинала заговаривать с Пикассо, но тот не слушал или даже поворачивался к ней спиной. Тогда она обращалась к сыну:
— Видишь, Пауло, я здесь и хочу поговорить с твоим отцом. Я должна поговорить с ним. Мне нужно сказать ему нечто очень важное. Не понимаю, как он может делать вид, что меня тут нет, ведь я же здесь.
26-летний Пауло пропускал ее слова мимо ушей. Тогда Ольга придвигалась поближе к Пикассо и не терпящим возражений голосом заявляла:
— Мне надо поговорить с тобой о твоем сыне.
Не получив ответа, она снова обращалась к Пауло:
— Мне нужно поговорить с тобой о твоем отце. Это очень важно.
Несколько раз она угрожала Пикассо физическим увечьем, если тот немедленно не оплатит ее счет в гостинице.
А еще Ольга преследовала его на улице. Она была полна иллюзий, хотя, казалось бы, что толку считать, что ты состоишь в браке, если его на самом деле уже нет? Наверное, ей просто хотелось понять, что не устраивало Пикассо в их совместной жизни. Она и в самом деле этого не понимала…
— Я хотела бы знать, почему все так получилось?
Конечно, городская улица не самое удобное место для выяснения отношений — среди спешащих куда-то людей, озабоченных своими собственными проблемами. Может быть, и не стоило выяснять, почему их брак развалился, ведь это уже случилось. Но она была раздражена, она чувствовала, что ее выставили какой-то идиоткой и ей непременно нужно было расставить все точки над «и». А с другой стороны, она не хотела рвать отношения окончательно, и любая встреча с Пикассо была для нее соломинкой, за которую она пыталась ухватиться, спасая, как ей казалось, то, что уже нельзя было спасти.
— Никто и не думал выставлять тебя идиоткой, — тихо говорил ей Пикассо, стараясь, чтобы их не услышали проходящие мимо люди.
— Спасибо и на этом, но что же теперь делать?
— По-моему, все достаточно ясно.
— Ничего не ясно — по крайней мере, мне не ясно.
— Ты шутишь, Ольга? Неужели, ты и правда думаешь, что еще можно что-то изменить?
— Я в этом уверена! И я не собираюсь спокойно смотреть на то, как ты общаешься со своей новой подружкой!
Она крикнула это так громко, что Пикассо почувствовал себя неловко.
— Тише. Вовсе не обязательно, чтобы все вокруг узнали о наших отношениях.
— А почему бы и нет? Мне кажется, все и так знают. Это я всегда и обо всем узнаю последней…
— Успокойся, Ольга, — перебил ее Пикассо, — на нас уже смотрят.
— Если думаешь, что я дам тебе свободу действий, то ты ошибаешься! Ты не можешь требовать этого от меня! Впрочем, ты всегда делал то, чего тебе хотелось, и тебе никогда не было нужно мое разрешение. Но я не собираюсь облегчать тебе задачу… И ты еще пожалеешь… Очень пожалеешь…
— Мы поговорим об этом в другой раз. Мне нужно идти.
— В какой еще другой раз? Ты просто в очередной раз хочешь уйти от разговора… Уйти от необходимости принять правильное решение…
* * *
Однажды, точно так же на улице, Ольга схватила Пикассо за руку, требуя внимания, и осыпала такими словами, что он не выдержал и влепил ей звонкую пощечину. В ответ она принялась громко кричать. Хоть как-то успокоить ее удалось лишь угрозой: «Если ты сейчас же не прекратишь, я вызову полицию».
После этого Ольга притихла и отстала от него на три-четыре метра, но при этом она продолжала ходить за ним, куда бы он ни направился. Франсуаза Жило описывает Ольгу и ее поведение так:
«Поведение ее я находила в высшей степени неприятным, но злобы к ней