— На всем свете не найдется второго такого богатыря, как Дунай Иванович: князя Солнышка женил, самому себе по сердцу жену нашел.
— Не хвастайся, свет Дунай Иванович, — говорит ему молодая жена, — есть и получше тебя богатыри: никто не поспорит красотой с Чурилой Пленковичем, смелостью с Алешей Поповичем, вежеством с Добрыней Никитичем. Есть и мне чем похвастаться, даром что я женщина: никто не поспорит со мной уменьем стрелять из лука. Выйдем–ка в чистое поле; положу я свое колечко серебряное тебе на голову, за колечком поставлю острый нож; как пущу я из лука стрелочку каленую, пройдет стрела через колечко по острию ножа, расколется на две равные половинки; на глаз будут половинки равны, на вес верны.
— Посмотрим, — говорит Дунай, — не даром ли ты хвастаешься!
И пошли они в поле; стала Настасья стрелы пускать; каждая стрела сквозь колечко проходит, на острие ножа на две равные половинки раскалывается.
Захотелось и Дунаю попробовать свое уменье, да не тут–то было. Стал стрелять; первый раз стрелял — не дострелил, а второй раз — перестрелил.
Рассердился Дунай на жену; стыдно ему стало, что она, женщина, лучше его стрелять умеет, и говорит ей грозно:
Становись–ка в третий раз передо мной — теперь уже выстрелю я, как следует — не промахнусь.
Видит Настасья — недоброе муж замышляет; упала перед ним на колени, просит, молит:
— Прости мне, Дунаюшка, похвальбу мою неразумную, побей меня, накажи — только не казни лютой смертью!
Не слушает Дунай, крепкий лук натягивает, и пустил стрелу Настасье прямо в темечко, и не охнула бедная, как сноп на землю повалилась.
Спохватился тут Дунай; жалко ему стало молодой жены своей.
— Погубил я душу невинную; пусть же там, где пала головушка белой лебеди, и сокол ясный голову свою сложит!
Взял Дунай свой острый меч и пронзил им свою грудь белую.
И потекла Дунай–река от крови его богатырской, а от крови Настасьи другая потекла быстрая реченька: одна река в другую вливается, на быстрые ручейки распадаются, по земле светлыми струйками разливаются.
ИЛЬЯ МУРОМЕЦ
Под старым городом Муромом, среди лесов дремучих да болот и топей непроходимых, жил в богатом селе Карачарове исправный крестьянин Иван Тимофеевич с женою своей Евфросиньею Яковлевной.
Под старость уже послал им Господь Бог сынка, которого они назвали Ильей. Всем бы взял Ильюша: был он и здоров, и крепок, и разумом вышел — одно горе: не владел он ни руками, ни ногами, сидел сиднем тридцать лет.
Сидит однажды Илья в избе один–одинешенек; пора была летняя, страдная; все ушли работать на дальнее поле; сидит Илья, о своей участи горькой раздумывает и слышит, подходят под окна его избы двое калик перехожих. Стучатся калики в окно:
— Отвори–ка нам дверь, Илья Муромец, пусти к себе в дом калик перехожих отдохнуть по пути.
Отвечает Илья:
— Не могу я, Божьи люди, с места сдвинуться, ворот отворить: сижу я сиднем вот уже тридцать лет; не владею ни руками, ни ногами.
Но повторяют калики свою просьбу и во второй, и в третий раз. Шевельнулся Илья на печи: что за диво! Чувствует, что может встать; резвые ноженьки его держат, руками он владеет. Вскочил Илья живо с печи, отворяет каликам ворота, в дом их к себе ведет.
Говорят ему калики:
— Принеси нам испить!
— Добрые люди, — отвечает Илья, — ведь я без рук, без ног!
— Иди себе, иди, Илья Иванович! Нас не обманывай!
Пошел Илья в погреб; налил чару зелена вина в полтора ведра, приносит каликам. Дали калики Илье испить того вина, спрашивают Илью:
— Много ли в себе чувствуешь силушки?
— Кабы был от земли столб до неба, а в столбе кольцо золотое, — говорит Илья, — взял бы я за это кольцо, всю бы землю разом перевернул.
Переглянулись калики:
— А ну, Илья, принеси нам еще чашу бражки.
Пошел Илья в погреб; идет, по дороге за дуб хватится — дуб с корнем из земли вырвет, ноги у него по колена в земле вязнут. Принес он браги; дали ему еще выпить калики.
— Сколько теперь, Илья, чувствуешь в себе силушки?
— Божьи люди, теперь во мне силушки половинушка!
— Довольно с тебя и этой силушки, — говорят калики, — будешь ты, Илья, великим богатырем и смерть тебе в бою не написана; смело можешь выходить в бой со всяким богатырем, не бейся только со Святогором богатырем — его и сама земля через силу носит, не бейся с Самсоном великим — его стерегут ангелы Божьи, не затевай борьбы с родом Микулы Селяниновича — его любит мать–земля сырая; не трогай Вольгу Святославича — этот, если силой не возьмет, одолеет тебя хитростью–мудростью.
Слушай еще, как достать себе коня богатырского: пойди ты в чистое поле, купи первого жеребчика, какого встретишь, поставь его у себя в конюшне на три месяца, откорми пшеницей белояровой. Через три месяца выводи коня по саду в три ночи, вываляй в трех росах утренних, подведи к высокому тыну; как научится конь тын высокий перескакивать по ту и по другую сторону — поезжай на нем, куда хочешь.
Тут простились калики с Ильей и скрылись из глаз. Заснул Илья по их уходе крепким сном богатырским; спал ни много ни мало целых двенадцать дней.
Пришли домой с работы родители и сестры Ильевы, увидели, что Илья руками, ногами владеет, изумились, глазам своим не верят, плачут от радости.
Спрашивает Илья у родителей:
— Родители мои милые, где вы крестьянскую работу работали?
— Работали мы, Ильюша, луг–пожню за три версты от дома.
— Сведите меня на ту пожню, укажите мне мою работу!
Стал Илья лес расчищать; старые деревья с корнем повыворотил, повалил, надломил дубы крепкие, распахал поле великое, запрудил корнями речку быструю; столько один в три часа наработал, сколько отец, мать с работниками в три дня не сделали.
Купил себе меж тем Илья жеребчика у мужика–прохожего, как ему калики советовали, дал за него цену неслыханную, пятьсот рублей с полтиною, выкормил, вырастил, в росах вывалял; стал жеребчик конем на диво, Илье верным другом–товарищем.
Пошел Илья к родителю просить благословения на путь–дорогу, на великие подвиги.
Не гром гремит, не стук стучит — то Илья к отцу речь держит; не сырой дуб к земле клонится, не листочки его расстилаются — то Илья отцу земно кланяется, просит себе благословенья:
— Родимый ты мой батюшка! Дай мне своего благословенья в славный стольный Киев–град поехать, киевским чудотворцам поклониться, послужить верой–правдой солнышку Владимиру, постоять за веру христианскую.
Отвечает старый крестьянин, Иван Тимофеевич:
— Поезжай с Богом; на добрые дела даю тебе свое благословение родительское; только на худые дела нет тебе моего благословения; не проливай напрасно крови христианской, не делай зла даже и татарину, за сирых, бедных заступайся.
Поклонился Илья отцу с матерью до земли, пошел снаряжаться в путь–дороженьку: выковал себе из трех железных полос три стрелы могучие; стал Илья и меч себе разыскивать — только не нашлось по нем меча: возьмет Илья меч за рукоять, тут рукоять у него в руке и останется. Сковал тогда себе Илья копье булатное, доброго коня оседлал; положил войлочки на войлочки, потнички на потнички, поверх всего надел на коня седло черкасское с двенадцатью шелковыми подпругами, а тринадцатая была всех крепче, из железа выкована.
Пошел Илья к горе силу пробовать; уперся в гору — гора свалилась в реку, вода в новое русло повернула, и доныне обвал тот старики молодым показывают.
Зашил Илья в ладонку горсть земли родимой, надел ее на шею, пустил корочку хлебца по Оке–матушке за то, что тридцать лет кормила его Ока, поила; отстоял службу Божью; сел на доброго коня и поехал в чужедальнюю сторонушку.
ИЛЬЯ МУРОМЕЦ ПОД ЧЕРНИГОВОМ
Едет Илья Муромец по чистому полю, к Киеву городу торопится: ударил он коня по крутым бедрам; рассердился ретивый конь, скачет выше леса стоячего, чуть пониже облака ходячего, на реках броду не спрашивает, с берега на берег перепрыгивает: первый скок скочил — на пятнадцать верст вперед ушел, в другой раз скочил — колодезь скачком пробил; у колодезя срубил Илья сырой дуб, поставил часовеньку, написал на ней свое имя. В третий скок принес Илью конь к городу Чернигову.
Под Черниговом стоит сила несметная: три татарских царевича, с каждым сорок тысяч воинов; от пыли да пару лошадиного не видать днем красного солнышка, не видать вечером ясного месяца; из города жителям нет ни входа, ни выхода.
Разгорается в Илье сердце богатырское, жарче Илья распаляется; стал добрый молодец думу думать:
«Как быть? Не побью татар — исполню завет отцовский; побью — жителей освобожу черниговских».