«Я Шиллера читать задумал перед сном…»
В.К.
Я Шиллера читать задумал перед сном.Но ночь прошла; я не успел раздеться.Все та же ты на языке ином,Трагедия в садах Аранжуэца.
Хоть Карлосу за столиком пустымУж не дождаться королевы детства,И перейдя за Сенские мосты,Он не увидит лошадей для бегства.
Хоть безразличнее к сыновьим слезамОтец наш, чем король Филипп Второй,Хоть мы казненному завидуем порой:Вставая в саване и с обостренным носом.
Чтоб вновь, едва успев переодеться,В кофейне, разукрашенной стеклом,Играть на скудном языке родномТрагедию в садах Аранжуэца.
Dei Irai
Голубая модная МадоннаНадевает соболя и бусы,Покидает север баспардонный,Улетает на аэробусе.
По оранжевой свинцовой тучеАлюминиевый крест скользит.А влюбленный падает в падучей,На дорожке парке егозит.
И поют сверкающие сферы,С контрабасами крестов винтов,Над смешным цилиндром Агасфера.Что танцует средь полярных льдов.
Пролетает совершенный голубь.Гидроаэроплан святого духа,Над водой лузурною и голой,Как брачующаяся молодуха.
Абсолютный, совершенный, ложный.Простирается воздушный путь.Освиставшего балет наложниц,Избежавшего чудес и пут.
А внизу, где вывеска играла.Где гремел рояльный автомат,Рыцарь, тонкое подняв забрало,Пил у стойки изумрудный яд.
И с гармоникой четырехрядкою,В сапогах, в манишке колесом,Пляшет дьявол, старый враг порядка,С отвращением землей несом.
И насмешливо потупив взоры,На оранжевые сапоги,Стихотворные идут танцоры,Человеческие враги.
И красавцы черти, на машинах,На шарах, кивая с высоты,Расточают молодым мужчинамРозовые, тихие цветы.
А бесстрашный мир глядит назадИ свистит, скользя и уплывая,По лиловому асфальту в ад,В преисподнюю шутя вливаясь.
«Гроза прошла, и небо стало розовым…»
Гроза прошла, и небо стало розовым,Таким, каким оно приснилось девочке.Там вышел вечер в платье абрикосовомГулять с луной на голубой веревочке.
А в маленьком саду цветы смеялись:«Весна прошла, как мы цветем давно».Но к ним уже ночные духи крались.Туберкулезный музыкант открыл окно.
Он в даль смотрел с улыбкой Джиоконды,Где из-за леса глухо пели птицы.И черный арлекин по горизонтуМгновенно пробегал в лучах зарницы.
Как сладко было слушать, как смеяласьЗвезда над миром, обнимая скрипку.Ночная туча тихо в небе краласьКо спящим звездам — серебристым рыбкам.
Вдруг хлопнуло стекло само собой,Огромные глаза зажглись над садом.И отдаленный хор принес прибой,Который пел за черным водопадом.
И вновь открылось черное окно,И шелест счастья, снежный призрак вальса,Пропел в цветах, там наполняя ночь,Скелет играл, качался и смеялся.
Листы склонялись, травы задыхались,Летела ночь. Дом засыпал в снегах.На полюсах огромные молчалиСвятые сфинксы с розами в зубах.
1929
«Ты устал, приляжем у дороги…»
Ты устал, приляжем у дороги,Помолчим, рожденные во зле.Тонкие, сияющие РогиПан склонил к измученной земле.
Тихо кулик мается над топьюГде то гаснет изумрудный светОпершись на серебристый тополь,Бог цевницу трогает в ответ.
Чистой ночью слышны эти звуки.Кто шумит — неведомо душе?Спит земля, забыв земные муки,Рыба слабо плещет в камыше.
Отдыхают пальцы музыканта,Волшебство купавы улеглось,Молча смотрят в небо корибанты,Устрашась рожденья стольких звезд.
Там, среди отверженных Иисусом,Юный Гамлет грезит у пруда,И над ним, лаская волос русый,Ждет русалка страшного суда.
Все грустит, не ведая пощады,Осень в поле иней серебритНичего блаженному не надо,Он не ждет, не сердится, не мстит.
Человек познал свою свободу,Слишком ярок он и слишком чист…Ночь сошла на дивную природу,На землю слетает мертвый лист.
1932
«На песке, в счастливый час прибоя…»
На песке, в счастливый час прибоя,Там, где ботик цепью потрясал,Море стерло пеной голубоюТо, что я о счастье написал.
Теплый ветер снова слишком скороПролистал, в песке, крыла страниц.Я уже не буду, у забораВ сжатом поле, слушать шелест птиц.
Над обрывом, на большой дороге,Яркий мир не полюблю свежей.Вечером, в сияньи, на порогеНе пойму сияния стрижей.
Остров пуст, вода ушла далече,Наклонились лодки на мели.В желтом дыме выступили в вечерКаменные берега земли.
В темноте народ идет с работы,Голоса в порту, в них воли нет,И слепит глаза за поворотомГрубый луч, автомобильный свет.
Там всегда темнеет слишком раноИ еще нельзя забыть, заснуть.Как холодный дым над океаном,Медленно восходит Млечный путь.
Там, во тьме, где наше сердце билось,Между звездным миром и водой,Бродит тень того, что не свершилось,Голосит и ищет нас с Тобой.
Слабый отблеск лучшей, новой жизни,Что уже не хочет в сон назад,Странной болью, долгой укоризнойСмотрит вслед и неотступен взгляд.
Слишком рано радостью земноюСбылось счастье на Твоей руке,Так всю жизнь мою волненье смоет.Надпись неглубокую в песке.
«Отцветает земля. Над деревнею солнце заходит…»
Отцветает земля. Над деревнею солнце заходит.Где-то в сторону моря, за рельсами, дышит земля.Средь высоких колючек, там осень живет на свободе,Улыбается, шепчет и ягодой рядит кусты.
За песчаным холмом, неподвижным сиянием полныйНевидимый простор, шелестя, покрывает пески.Я проснулся и слушаю, в сердце спокойные волныБезнадежности, счастья и ясной осенней тоски.
Кто-то ходит за мною и слышится треск можжевельный.Это счастье мое заблудилось в полях.У воды потерялось, в сиянии неба бесцельном,Как забытая книга, с отметкой твоей на полях.
То, что, сумрачно щурясь, твой гений писал торопливо,Незаметно шурша, покрывается теплым пескомИ над миром твоим наклоняется ветка крапивы,А гроза, проходя, освещает страницы огнем.
Ты ушла и осталась; мы можем уже не страшитьсяРасставаться надолго, кто может дождю помешатьС безупречным задором твоим над землей проноситься,Отдаваясь в груди моей, что ты научила дышать.
Все тобою полно, все еще раз от нас отдаляясь,Улыбается нам. Погасают стога не спеша.Отцветает земля, осыпаются дни, забываясь,И на низкое солнце, усталая, смотрит душа.
Ars poétique
(Из книги стихов «Орфей в аду»)
Не в том, чтобы шептать прекрасные стихи,Не в том, чтобы смешить друзей счастливых,Не в том, что участью считают моряки,Ни в сумрачных словах людей болтливых.
Кружится снег и в этом жизнь и смерть,Горят часы, и в этом свет и нежность,Стучат дрова, блаженство, безнадежностьИ снова дно встречает всюду жердь.
Прислушайся к огню в своей печи,Он будет глухо петь, а ты молчи,О тишине над огненной дугою,О тысяче железных стен во тьме,
О солнечных словах любви в тюрьме,О невозможности борьбы с самим собою.
1923-34