с днем. Чтобы разыскать капитана, пришлось опросить пару человек, которые указали куда-то вдоль берега.
– Вы поспешите, сэр, – говорил матрос, присвистывая щелью меж зубов. – Капитан вот уж как час бродит тут. Того гляди, скоро воротится в крепость, если уже не воротился.
– Да черт возьми, – выругался себе под нос Джонни и постарался и впрямь не терять ни минуты.
Галька подло расползалась под его сапогами, точно нарочно препятствуя. Море шутливо пересмеивалось, падая о камни снова и снова, расходясь пушистой пеной. Наконец там, вдалеке, из ночной пустоты вырисовалась фигура и прежде всего – замаячил огонек. Это был слабый тлеющий проблеск, и не будь ночь столь глуха и непробудна, едва ли эта точка вообще была бы приметна глазу, даже такому зоркому, как у Джонни.
– Капитан Дрейк! – окликнул Джонни, еще будучи на большом расстоянии.
Огонек шевельнулся – Френсис вынул трубку изо рта.
– А вот и ты, – произнес капитан, когда юноша настиг его.
– Неужели мы едем и впрямь на край света? – спросил Джонни.
– Хоть слово об этом – арест, и вздерну на шкерте, – резко пресек Френсис. – Мы едем в Средиземье, дружок, и точка.
– Серьезно? – усмехнулся Джонни, разводя руками. – Да тут нас слышит только Бог и море!
– О да, – хрипло усмехнулся капитан. – Два самых могущественных существа, которых я знаю. Не хотел бы, чтобы они свидетельствовали против меня.
– Мы не повторим этот путь, – сокрушенно и отчаянно Джонни замотал головой. – То было не под силу даже испанцам, что подчинили себе весь океан!
– Никакой путь нельзя повторить, – ответил Френсис, поглядывая на черные волны.
– Что ты хочешь сказать? – оторопев, вопрошал Джонни.
– Я превзойду его, – произнес Дрейк и, добродушно усмехнувшись, обернулся к Джонни и добавил: – Или погибну и того раньше, не достигнув Острова Пряностей.
Джонни присвистнул.
– Тебя не должно быть здесь, – продолжал капитан. – Мне хватает одного взгляда, чтобы понять – море тебе не по зубам. Ты не выстоишь шторм.
– Готов держать пари, Магеллан то же говорил Антонио, – ответил Джонни.
– Вот как? – оживился Дрейк. – Уже приписываешь нам роли?
– Если судьба и впрямь что-то предписывает, то у нее кривой почерк, и ни черта не разобрать, – сожалел Джонни. – И приходится на ходу сочинять, что же значит это слово, а оно и вовсе оказывается кляксой.
– Вот что, языкастый ты засранец, – Френсис пресек его жестом. – Берешь сестру, берешь деньги, валишь так далеко, как можешь. Если хочешь, можешь взять дневник Пигафетта, чтобы периодически напоминать себе, от какого ада вы бежите.
– Я остаюсь, капитан, – повторил Джонни.
– Море тебя сожрет, – просто и равнодушно предсказал Френсис.
– Если я сбегу сейчас, моя сестра никогда не сыщет себе партию из знати, – сказал Джонни. – Она почти похоронила эту мечту, но появились вы, капитан, и генерал Норрейс.
– Не знаю, чем Норрейс запудрил тебе мозги и что пообещал, но все, что тебе надо знать – это жестокий ненасытный человек, отправивший тебя на смерть.
– Если есть шанс заслужить благосклонность и милосердие отца, я готов рискнуть и жизнью! – воскликнул Джонни.
– Милосердия не заслуживают, дружок, запомни это, – усмехнулся капитан. – И насколько милосердно будет оставить Рейчел?
Холодок пробежал по спине Джонни. Он боялся этих мыслей как огня, гнал их прочь и бежал прочь. Об этом нельзя было думать, об этом попросту нечего думать, это абсолютно невозможно, такого не может случиться. От этой неустанной гонки разум близнеца ослаб и утомился, и сейчас, когда капитан вот так швырнул самый жуткий кошмар прямо к нему, это чудовище, ненасытное и оголодавшее, вгрызлось в душу клыками-саблями, прошибая на холодный пот.
– Даже если Норрейс сдержит слово, – произнес капитан, видя, как его жестокие слова сломили юношу, – и госпожа Рейчел Норрейс сможет позволить себе самый дорогой траурный наряд, это утешит ее душу?
– А славно, что вы, о мой мудрый капитан, – злостно оскалился Джонни, и голос его дрожал, – очень даже славно, что вы заговорили об этом! Нас каждый день могли прирезать, избить, ограбить, да сделать что угодно в этих проклятых заплесневелых углах, куда мы забивались зализывать раны! Нас секли, били и пороли, но пусть эти подлые мрази только попробуют косо посмотреть на генеральских детей! Я всю жизнь рискую, не ожидая никакой награды, и теперь, когда нам засветил куш, я не отступлю!
– Ты уже забыл, перед чем я прошу тебя отступить? – спросил капитан.
– Пока это просьба, а не приказ, я не отступлю, – ответил Джонни.
– А стоило бы, – сказал Дрейк, затягиваясь вновь.
* * *
Это была тяжелая ночь, но кошмар для Финтана Макдонелла был уготован на заре, когда небо лукаво прояснилось. Финтан подремал несколько часов в разных частях замка, где его прогоняли то из милосердия, то от гнева, то попросту с испугу – не так-то просто было углядеть в этой бесформенной куче рванья человеческий облик. Но даже такой сон позволил ему как-то восполнить силы.
Столкновение с конопатым нескладным пажом с большими растопыренными ушами вызвало легкую досаду, не более. Финтан не собирался обращать внимания на слугу, ему просто надо было очутиться в своих покоях и побыть наедине со своими мыслями.
– Шеймус Уолш? – спросил паж.
Финтан угрюмо кивнул, не глядя на слугу.
– Вам передали письмо, сэр, – доложил паж, вручил конверт и безо всяких объяснений уковылял прочь.
Финтан вглядывался в имя, написанное на конверте. Впервые он представился так здесь, в Плимуте. Тревога желчно поднималась, голова заныла, как при ударе тупым предметом. Шнырнув в покои, Финтан огляделся, как зверь – не видел ли кто его, и затворил дверь. Прежде чем распечатывать письмо, Макдонелл обвел взглядом покои. Вся извращенная изворотливость придумывала и наперебой живописала, где именно некто незримый мог бы притаиться. Финтан вновь простучал камни в стенах. Тайного хода быть не могло, а если он и есть, то, судя по пыли и песку, забитому меж каменных кирпичей, его не открывали. Окно выходило на отвесную стену. Финтан несколько раз оглядывал его, чтобы смело предположить, что никто, кроме ящерицы или птицы с цепкими когтями, к нему подобраться не сможет. Тревожный разум глотал один довод рассудка за другим и не насыщался, а лишь больше разжигал собственный кошмар. Взведенный и, как тогда думалось самому Финтану, готовый ко всему, он сел на самый край кровати и еще раз оглядел конверт – он был пригоден разве что для короткой записки.
«Шеймус, любовь моя.
Мне горько видеть то, во что превратилась твоя жизнь. Ты дал священную клятву отомстить, но почему ты не верен той клятве, которую ты дал мне перед