Таким образом, в Сибири появилось две власти, претендовавшие на центральное значение.
Глава третья
На фронте Комуча
1. Три версии
Оставим пока Сибирь. Познакомимся с другим одновременно создавшимся противобольшевицким фронтом — фронтом Поволжским. Здесь волею судеб у власти также оказались социалисты-революционеры, но только в роли народных избранников — членов разогнанного большевиками Учредительного Собрания.
На Волжском фронте и роль чешского выступления была гораздо значительнее.
«Не правы те, которые теперь, задним числом, воображают, что чехословацкие части были факелом, который якобы зажёг противобольшевицкое движение», — пишет в своём коротеньком очерке «Как подготовлялось волжское движение?»[299] один из членов партии с.-р. Брушвит, сам принимавший в нём активное участие. Конечно, совершенно правильно Брушвит говорит, что «в русской общественной среде готовились организованно к выступлению против большевиков задолго до прихода чехословаков». Но, поскольку речь идёт о Самаре, фактически прав французский консул в Самаре, писавший Нулансу в августе: «Ни для кого ведь нет сомнения, что без наших чехов Комитет У.С. не просуществовал бы и одну неделю» [Владимирова. С. 356].
Участники самарского бедствия, естественно, склонны преувеличивать и свою роль, и свою инициативу. «Ещё никакой Самары не было, а гражданская война уже гуляла в степях Заволжья», — пишет другой эсеровский деятель на Волге, Нестеров, имеющий в виду борьбу уральских казаков против советов и крестьянские восстания в Николаевском и Новоузенском уездах. Организацию и этой борьбы Нестеров склонен приписать своей партии, которая в лице областного Комитета заключила конвенцию с казаками относительно общего плана действия[300]. Общее восстание «нормально», по словам Нестерова, «должно было произойти осенью». Но «история рядом с нашим движением и нашей подготовкой поставила в порядок дня другое событие: выступление чехословацких «легий» и тем нарушила естественный ход событий» [«Воля России». X, с. 109–119].
Брушвит придаёт ещё более организованный характер самарскому начинанию — он ставит его в непосредственную связь с сибирским движением. Командированный для зондирования почвы и налаживания связи в Сибирь Брушвит встретил там организации, уже готовые «поднять восстание». В начале мая он сговорился в Томске с инициаторами сибирского выступления. Был выработан «общий тактический план», согласно которому с Волги должны были послать подкрепления в Сибирь. Сам автор, «фотографически» излагающий факты, тут же добавляет: «Это была романтическая идея» [с. 93]. «С чехами, — говорит он, — мы тогда даже и не считались, и не знали, что им тоже придётся выступать». Дальше Брушвит сообщает, что он получил от Гришина-Алмазова телеграмму о назначении выступления на 15–16 мая. К этому времени приспело чехословацкое выступление, и Брушвит отправился в Пензу для «связи» с ними. Не в напечатанных воспоминаниях, а в своё время на митинге в Самаре[301] Брушвит рассказывал, что он был встречен вначале недружелюбно. Чехи вмешиваться не хотели, но тем не менее он убедил их двигаться на Самару.
Третий участник волжского движения с.-р. Лебедев, бывш. управляющий морским ведомством при Керенском, инициативу и организацию волжского движения приписывает центру. В своих воспоминаниях, напечатанных в той же «Воле России» [28, VIII] и по форме носящих характер «дневников»[302], Лебедев так излагает разработанный в Москве план, отдавая пальму первенства, конечно, своей партии. В высоких тонах написан этот апофеоз:
«…Народные массы смотрели с надеждой на единственную большую партию соц.-рев., единственно могущую в это время поднять знамя борьбы против большевизма.
Все ждали в этот момент, что эсеры выступят против новых самодержцев. Что они прибегнут к своему обычному приёму борьбы былых времён — террористическим актам — и что вслед за ними подымутся народные массы. Советская Россия в этот момент уже представляла собой насыщенный раствор, готовый для кристаллизации, и не хватало только сильного толчка, чтобы этот процесс начался.
Надо было иметь громадное мужество для того, чтобы, собравшись в самой крепости большевизма и на глазах у всесильного посланника Германии, графа Мирбаха, объявить на всю Россию необходимость возобновления войны с Германией и большевиками. Партия это сделала[303].
Она первая и единственная сделала это. На Дону — Краснов, на Украине — Скоропадский и кадеты, в Финляндии — Маннергейм, в Москве — большевики пресмыкались пред победителем и, как во время татарского нашествия, из ханских рук получали власть над народом. Иные же боролись против большевиков, но оставались нейтральными по отношению к Германии[304].
8-й совет партии соц.-рев. не побоялся взять на себя инициативу борьбы как партия[305] [VIII, с. 61–62].
«У нас не было сомнений, что местные военные организации при помощи уральского казачества и крестьянства быстро справятся с местными большевицкими силами.
Но справиться с местными большевиками было просто. Гораздо труднее было создать серьёзный антигерманский фронт. Союзники (их представители) обещали прислать десант в Архангельск и в Сибирь через Владивосток.
Правда, и германцам было нелегко, даже опираясь на послушный им Совет Нар. Комиссаров, отправить сколько-нибудь крупные силы на Волгу. Они к тому времени безнадёжно увязли на Украине, и рисковать посылкой войск за полторы тысячи вёрст от своих границ в глубь страны, объятой восстанием, для них было бы громадным риском. На этом строились все наши расчёты. Вкратце план был таков. Восстание на Волге, захват городов: Казань, Симбирск, Самара, Саратов. Мобилизация за этой чертой. Высадка союзников в Архангельске и их движение к Вологде на соединение с Волжским фронтом. Другой десант во Владивосток и быстрое его продвижение к Волге, где мы должны были держать оборонительный фронт до их прихода…
Волга была избрана как наиболее удачное место, потому что она была достаточно удалена от центра большевицких сил, потому что на ней происходил уже ряд стихийных крестьянских и городских восстаний, потому что на Волге имелось много эвакуированного с фронта вооружения и потому что она представляла собою естественный барьер, за которым легко было начать развёртывание всех наших сил. И наконец, за Волгой уже боролось, и с большим успехом, демократическое уральское казачество и с ним крестьянство двух соседних уездов — Николаевского и Новоузенского. Единственно, чего мы не знали, — это когда, где именно и как начнётся наше восстание. Но мы глубоко верили в то, что оно начнётся» [с. 63–64].
Раз неизвестно было, где и как начнётся восстание, то, совершенно очевидно, не было и продуманного плана, а были лишь теоретические размышления, осуществление которых могло быть постановлено в зависимость от обстоятельств. Так и ставилось дело в «Союзе Возрождения». Поднимая вопрос о создании Восточного противогерманского и противобольшевицкого фронта, хотели избежать авантюр — они могли погубить борьбу за освобождение России[306]. Ген. Болдырев, который будто бы вместе с Лебедевым разрабатывал возможный план восстания на Волге, ехал на Восток, а вовсе не на Волгу, для того чтобы «встать во главе вооружённых сил». Поэтому Болдырев без колебаний отклонил от себя сделанное ему в Самаре предложение занять пост военного министра [с. 28][307].