— Олег!.. Эй, инспектор, пресса уже здесь!
Из ближней квартиры высунулась знакомая взъерошенная голова и сказала:
— Пропустить!
— Это ты кому? — поинтересовался я, потому что черная кожаная глыба не шелохнулась.
— А, черт! — Ракитин, начальник оперативного отдела криминальной службы города и мой лучший друг, появился на площадке и рявкнул «бдительному» Степану над ухом. — Сержант Бульба!
Эффект был потрясающим: Степа вздрогнул и молниеносно скользнул спиной к стене, а в руке его угрожающе выставилась увесистая дубинка. Но в следующую секунду он уже оценил ситуацию и обреченно вытянулся «во фрунт».
— Простите, Олег Владимирович, задремал — вторые ведь сутки на ногах.
— Ладно, — остыл Олег и кивнул мне головой. — Пошли, пресса, удивлять буду.
Да, посмотреть было на что! В первый момент мне показалось, что на темно-красном ковре в гостиной, больше похожей на будуар европейской принцессы восемнадцатого века, лежит одна из статуэток Родена, увеличенная до естественных размеров и зачем-то брошенная здесь.
Нагая женщина на ковре, во всяком случае, вполне могла бы стать прообразом творений гения, но… это была Анна Леонтьевна Закревская, несостоявшийся доктор психологических наук, она же — Энни-Шоколадка, проститутка высшей квалификации, «гетера». В респектабельных университетских кругах о ней говорили как о талантливом социопсихологе и психоаналитике и… при случае с удовольствием пользовались ее «услугами». Бытовало также мнение, что Анна сменила профессию только для того, чтобы собрать материал на докторскую диссертацию.
Однако, загадка заключалась не в этом. Точнее, их было две. Во-первых, сыщики не нашли ни одного документа на имя Анны Леонтьевны Закревской, а во-вторых, при наличии явных следов борьбы начисто отсутствовали чьи бы то ни было отпечатки пальцев, кроме хозяйских. Создавалось впечатление, будто она специально бродила по квартире, хватаясь за что ни попадя и сея хаос и беспорядок, а потом в порыве безотчетного мазохизма схватила бронзовый канделябр (XVIII век, Франция, на восемь свечей, вес — пять килограммов) и проломила себе голову точно над правым виском, что и засвидетельствовано в протоколе осмотра тела.
«Ха-ха» — четыре раза», — как сказала одна моя старая знакомая, обнаружив, что у нее в автобусе разрезали сумочку и стащили кошелек с зарплатой. Я смотрел на Олега, держа наготове диктофон, а он смотрел на меня, и мы оба некоторое время надеялись, что другой откроет рот и внесет ясность в то дурацкое положение, в котором оказалась вся группа плюс журналист Котов. «Гляделки» продолжались довольно долго и, убедившись наконец, что проку от них никакого, Олег скомандовал «брэк». Эксперт собрал свои пожитки и виновато удалился, санитары унесли тело, а мы с Ракитиным, прихватив проснувшегося сержанта, отправились в управление.
«…Дело было вечером, делать было нечего. Дима пел, Олег молчал, Николай ногой качал…» — это почти про нас, а Николай Матвеевич Берест, комиссар криминальной службы города, сидя по обыкновению на подоконнике, пытался в это время переварить добытую нами информацию с помощью заветной вересковой трубки, набитой «Герцеговиной Флор», и стакана с любимой минеральной водой «Сибирские Афины».
Опрос соседей, как и осмотр квартиры, тоже ничего не дал, кроме неясного чувства собственной неполноценности. Впрочем, здесь я говорю только о себе. А так мы просто сидели, курили, тянули из бутылок степлившуюся «минералку» и ждали, когда кого-нибудь осенит дельная мысль.
— Кому выгодно? — неожиданно глубокомысленно изрек Олег.
— Что? — не понял я.
— Древняя формула юриспруденции, — откликнулся Берест. — Тут масса вариантов: соперничество, ревность, месть за неоправдавшиеся надежды, наконец — просто пьяная драка…
— Она была пьяна? — я снова вытащил диктофон.
Николай подозрительно покосился на него и погрозил мне своим похожим на револьверный ствол пальцем.
— Никаких интервью и «прямых включений»! Следствие только начинается. Что скажу, то и напишешь, понял?
— А как же свобода слова и информации? — прищурился я, нажимая кнопку записи.
— Димыч, сломаю и скажу, что так и было! — нахмурился бравый комиссар. — Ты же знаешь правила.
— Так была Шоколадка пьяна или нет? — я убрал диктофон и достал обычную записную книжку и стилос.
— Ну, не то, чтобы очень, но и не совсем уж, — Олег сунул пустую бутылку под стол. — Ноль-четыре или ноль-пять промилле: бутылка пива или стакан вина… Короче, если ссора, по крайней мере, не пьяная.
— А какая?
— Да никакой! — Николай вдруг соскочил с подоконника и принялся расхаживать из угла в угол, размахивая трубкой. — Черт побери! Ведь не сама же она себя?!
— Не сама, — откликнулся Ракитин, — но… похоже, все-таки сама.
— Канделябром? Двумя руками? В висок?!
— А что?
— Ты сам попробуй. Пресс-папье, например, а мы посмотрим.
Берест снова сел, на этот раз прямо на стол.
— Давай, следственный эксперимент номер один!..
Мне между тем удалось ухватить за виляющий хвостик одну верткую мыслишку и вытянуть на свет, но вид ее оказался весьма непрезентабельным. Как бывший врач, я понимал, что этого не может быть, но, тем не менее, я встрял с ней в спор профессионалов:
— Братцы, а, как по-вашему, у кого могут быть одинаковые отпечатки пальцев?
— Ни у кого, — автоматически отреагировал Олег и тут же повернулся ко мне. — Собственно, что ты имеешь в виду?
— Ну, если предположить, — продолжал я, чувствуя себя круглым идиотом, — что у преступника точно такие же отпечатки пальцев, то все сходится. Близнецы или двойники, например…
— Гениально! — хмыкнул Ракитин. — В тебе сейчас кого больше — врача или фантаста? Даже Степа знает, что у близнецов не бывает идентичных отпечатков. К тому же у Закревской нет ни братьев, ни сестер. Сюжет для романа…
— Для уголовного дела, — неожиданно серьезно отозвался Николай. — Ежу понятно, что это не самоубийство, — он слез со стола и уселся в свое официальное кресло. — Так, треп окончен, начинается отработка версий: убийство с целью ограбления или из мести. Ракитин, какую легенду предпочитаешь?
— Вторую, — Олег медленно встал и с хрустом потянулся.
— Согласен. А тебе, Димыч, я напоминаю еще раз: «без протокола», — и бравый комиссар уставил в меня указательный палец, будто прицелился из «кольта» сорок пятого калибра.
— Обижаешь, Матвеич, — в тон ему откликнулся я и тоже поднялся. — В рабочем порядке: тридцать-сорок строк в «подвале».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});