Я вспомнила, как в 20-е годы некоторые горячие головы (из тех, кто сначала скажет, а после подумает) предлагали отменить все награды, объясняя это всеобщим равенством. Но равенство равенством, а награды и почетные звания — это совсем другое. Награда — признание заслуг человека перед Родиной. Мне приятно получать награды. Каждая награда побуждает меня трудиться еще лучше. Иначе и быть не может, ведь признание заслуг налагает большую ответственность. То, что можно простить начинающей актрисе, народной артистке, лауреату, орденоносцу уже не простят. Да я и сама себе не прощу, если где-то в чем-то капельку схалтурю. Умру на месте со стыда.
Герой Социалистического Труда — звучит очень хорошо. Среди моих друзей немало Героев. Очень показательно, что первым это высокое звание было присвоено Сталину.
Золотая медаль «Серп и Молот» «опоздала» на полтора года. Ее ввели только в мае 1940-го. До этого вручали только орден Ленина вместе с грамотой. Но орден Ленина вручается за различные заслуги, не только Героям Социалистического Труда, а к званию нужен особый знак отличия. Я всегда выделяю среди зрителей тех, кто носит на груди эту медаль. Посвящаю им песни, знакомлюсь и непременно спрашиваю, где они работают, каковы их достижения. Делаю это по зову души. Преклоняюсь перед Героями, горжусь этими людьми.
Февраль 1939-го
И снова о наградах. Общий наш праздник был в феврале — я и Г.В. были награждены орденами Ленина. Орден Ленина — высокая награда. Радости моей не было предела. При первой же встрече я поблагодарила Сталина. Личная благодарность — это несколько иное, нежели слова, сказанные на трибуне или напечатанные в газете. Он, по своему обыкновению, сделал вид, что он здесь совсем ни при чем, ведь решение о награждении принимается коллегиально, по представлению комитета. Я без всякой задней мысли вдруг спросила, почему у нас нет ни одной личной Сталинской награды. Советским людям было бы приятно получить награду, носящую имя Вождя.
— Орден Сталина? — нахмурился Сталин, и я поняла, что предложение мое не понравилось. — Зачем? Разве у нас мало наград? По-моему, достаточно.
— Пусть не орден! — сказала я. — Пусть это будет другая награда, например…
— Например, медаль? — поддел меня Сталин с улыбкой.
— Например, премия. — Мысль о премии понравилась мне, и я принялась ее развивать: — Премия имени Сталина или лучше так — Сталинская премия. Разве некого у нас наградить такой премией?
Задавать подобные «коварные» вопросы я научилась у Сталина. Сталин был хорошим учителем. Ответишь: «Почему это некого? Много кого можно наградить», и получится, что согласился. Но в ответ я услышала другое:
— Премия — дело хорошее, нужное. Люди себе что-то купят на нее, обрадуются… Но как это будет выглядеть, Любовь Петровна? Об этом вы подумали?..
«Любовь Петровна» и «вы» свидетельствовали о том, что наша беседа приняла официальный характер, что «скорая», «внезапная» мысль моя принята к обсуждению.
— Советский человек получает премию от Советского государства, но она называется Сталинской? Почему не Советской? Люди удивятся. Скажут, что я беру государственные деньги и раздаю их от своего имени. Еще и с каким-нибудь императором сравнят.
Соображаю я быстро. Он еще и договорить не успел, а я знала, что ответить. Тем более что не так давно Он пошутил по поводу того, что никогда не держал в руках гонораров за свои печатные труды. Только в ведомостях расписывается, получил, передал государству — и все. Сказал без сожаления и без хвастовства, просто к слову пришлось. Смысл высказывания был таким, что очень удобно вот так, только расписываться в ведомостях.
— Ваши труды, Иосиф Виссарионович, широко издаются. Часть гонораров можно предназначить для выплаты Сталинских премий.
— Гонорары? — переспросил он. — Гм… Хорошо, я подумаю.
Больше мы на эту тему не разговаривали. Премии и стипендии имени Сталина были учреждены в декабре, к его 60-летию. В 1941-м я получила первую свою Сталинскую премию первой степени за роли Марион и Стрелки, а в 1950-м вторую, за роль Джаннет в картине «Встреча на Эльбе». Эти награды имеют для меня особое значение, и дело тут совсем не в деньгах.
* * *
Мы говорили о многом, в том числе как-то раз зашла речь о смерти. Сталин сказал, что не хотел бы для себя «скучной», как он выразился, смерти в постели. Мне все равно, в постели или не в постели, лишь бы смерть пришла ко мне быстро, без мучений.
Сталин умирал долго. Когда по радио объявили о Его болезни, сердце мое сжалось от ужасного предчувствия. Я почему-то сразу поняла, что это конец, и в то же время надеялась, что все обойдется, что Сталин поправится, ведь Его лечили лучшие врачи Советского Союза. Увы, не обошлось…
Редкие поздравления с праздником 8-е Марта в том году удивляли меня. О каком празднике может идти речь, если вся страна в трауре? Лишь позже я сообразила, что некоторые из поздравивших отправили мне открытки заранее, еще до того, как по миру пронеслась черная весть.
Я простилась со Сталиным в Колонном зале. Мне показалось, что Он совершенно не изменился с момента нашей последней встречи. Казалось, что Он спит в окружении соратников, знамен, цветов, убаюканный величественной траурной музыкой…
Я остро чувствую запахи, но розы в тот день не пахли. Совсем.
* * *
У любой медали две стороны. Слава — это прекрасно. Слава показывает, что человек смог проявить свои таланты, чего-то добиться, состояться. Не выделиться из толпы (выскочки ведь тоже выделяются), а именно состояться.
Сначала тебя никто не знает, на улице не узнают, в магазинах и на вокзалах не обращают внимания. Потом начинают обращать. С каждым днем все больше и больше. И вот уже обращают так, что ты не знаешь, куда от этого внимания деваться. Толпы поклонников, невозможность хотя бы минуту провести на людях незаметной… Да что там «на людях»! В гостинице невозможно уединиться. Если перед окнами растут деревья (а это случается сплошь и рядом), то на них непременно будут сидеть мальчишки или даже не мальчишки и пялиться в окна. Мало того, они еще станут оповещать толпящихся внизу о том, что я делаю. Сидят и кричат: «подошла к окну», «села в кресло», «разговаривает по телефону». Одного такого соглядатая, особо настырного, который не только смотрел в него, но и пробовал стучать, Г.В., рассердившись, облил водой из графина. Я попросила его быть сдержаннее и не обращать внимания. Увы, иногда славы бывает чересчур много. На какие только ухищрения не приходится порой идти, лишь бы оставаться неузнанной. В Москве и Ленинграде публика сдержаннее, деликатнее, а где-нибудь подальше этой деликатности может вообще не быть. Хотела славы? Мечтала о ней? Так получай же! Ешь полной ложкой прямо из котелка. Вкусно? Ах, разве может слава быть невкусной? Еще как может!