— Знаете, что я сделаю, когда вернемся в Штаты?
— Да, — ответил Свенсон, — соберешь свои сбережения, все до последнего цента, двинешь в «Гротон» и закатишь грандиозную попойку в честь тех, кто отгрохал этот корабль. Но ты опоздал, лейтенант. Я подумал об этом первый, — капитан на мгновение прервался и вдруг спросил: — А что у тебя с рукой?
Хансен поднял левую руку и долго, с удивлением разглядывал окровавленные пальцы. Наконец он сказал:
— Надо же! А я и не заметил, как меня зацепило. Наверное, этой проклятой дверью прижало, в торпедном отсеке. Док, у нас тут есть аптечка. Почините, а?
— Джон, ты просто не представляешь, что ты для нас сделал, — горячился Свенсон. — Я имею в виду эту самую дверь. Ведь это ж было чертовски тяжело.
— Не так, чтоб уж очень, — возразил Хансен. — Скажите спасибо нашему общему другу. Это он ее закрыл, а не я. Но, если б мы ее не закрыли…
— Или, если б я разрешил вам зарядить торпеды вчера, когда вы свалились как снежный ком на голову, — мрачно заметил Свенсон. — или когда мы маячили на поверхности, и все люки были открыты настежь. Тогда мы были бы сейчас еще на восемь тысяч футов ниже и нас раздавило бы в лепешку.
Вдруг Хансен вырвал у меня свою руку и полным скорби и жалости голосом произнес:
— Боже, с этой проклятой рукой я совсем забыл. Джордж Миллз, наш торпедист. Его, видно, здорово зашибло. Осмотрите сначала его, док. Вы или доктор Бенсон.
Я снова взял покалеченную руку Хансена и проговорил:
— Теперь спешить незачем ни мне, ни доктору Бенсону. Так что займемся-ка пока вашими пальцами. А Миллзу наша помощь не нужна.
— Боже правый, да что же вы такое говорите! — с искренним негодованием воскликнул Хансен. — Когда он очухается…
— Он уже никогда не очухается, — прервал его я. — Лейтенант Миллз мертв.
— Что?! — изумился Свенсон и до боли сжал мою руку. — Вы сказали — мертв?
— Струя воды из трубы четвертого торпедного аппарата сбила его с ног с такой силой, на какую способен разве что мчащийся на всех парах поезд, — устало сказал я. — Его отшвырнуло на заднюю переборку, и он разбил себе затылок — череп треснул, как яичная скорлупа. В таких случаях смерть наступает мгновенно.
— Несчастный Джордж Миллз, — пробормотал Свенсон, и лицо его сделалось бледным как мел. — Бедняга! Это было его первое плавание на «Дельфине». Надо же, мертв.
— Убит, — поправил его я.
— Что! — капитан Свенсон так сильно стиснул мою руку, что она аж посинела. — Что вы сказали?
— То, что сказал: он убит, — ответил я.
Свенсон долго сверлил меня взглядом, его лицо было лишено всякого выражения — только как-то вдруг сразу постаревшие глаза выдавали переполнявшие его чувства. Капитан резко повернулся, перекинулся с ним парой слов и снова вернулся ко мне.
— Пойдемте-ка отсюда, — коротко сказал он. — Раненой рукой Хансена вы можете заняться и у меня в каюте.
VII
— Да вы хоть понимаете, что говорите? — продолжил разговор Свенсон. — Ваше обвинение серьезно…
— Да будет вам, — грубо отрезал я. — Мы не в суде, и я никого не обвиняю. Его убили — вот и все, что я хотел сказать. В смерти лейтенанта Миллза повинен тот, кто оставил открытой переднюю крышку торпедного аппарата.
— Что значит — оставил крышку открытой? Кто вам это сказал? Она могла открыться сама собой, чисто случайно. Но даже если и так — хотя я просто не пойму, как это могло случиться, — все равно вы не вправе обвинять кого-либо в убийстве из-за халатности, забывчивости или…
— Капитан Свенсон, — сказал я, — не сомневаюсь, вы первоклассный моряк. Но это вовсе не значит, что во всем остальном вы такой же непревзойденный. В вашем образовании, капитан, имеются серьезные пробелы — это совершенно очевидно: вы даже не в состоянии определить, умышленно это было сделано или нет. Вам нужно видеть букву закона, чтобы определить, нарушена она или нет, вот почему вы, боюсь, до сих пор не понимаете, о чем идет речь. Вы говорите — крышка могла открыться сама собой, чисто случайно. Но как?
— Нас несколько раз швырнуло об лед, — задумчиво начал Свенсон. — Так что крышка могла открыться сама по себе — от сильного удара. А может, это случилось вчера, когда мы продирались под ледовым панцирем и наткнулись на остроконечную ледяную глыбу… Ну, что-то вроде гигантского сталактита.
— Но ведь все торпедные аппараты размещены в специальных нишах, не так ли? Значит, по-вашему, этот самый гигантский сталактит при столкновении ушел вниз, потом развернулся под прямым углом и ударил в крышку аппарата?… Но даже в этом случае он просто закрыл бы ее плотнее.
— Перед выходом в море крышки торпедных аппаратов всегда проверяются, — невозмутимо настаивал на своем капитан Свенсон. — Кроме того, мы открываем их, когда проводим пробную дифферентовку лодки на поверхности в доке. В любом порту полно всяких отбросов, обрывков тросов и разного плавучего хлама — из-за этого и могло заклинить крышку.
— Но, судя по контрольным лампочкам, все крышки были наглухо задраены.
— Достаточно узкого зазора, — и лампочка не сработает.
— Зазора! Как же, по-вашему, погиб Миллз? Если б вам хоть раз довелось видеть, с какой силой бьет вода из-под лопасти турбины гидроэлектростанции, вы бы знали, какой мощности струя обрушилась на него. Зазор? Боже мой! Как открываются и закрываются крышки?
— Двумя способами. С помощью кнопки дистанционного управления гидравлическим приводом; кроме того, в самом торпедном отсеке имеются специальные рычаги.
Я повернулся к сидевшему рядом на койке Хансену, лицо которого, когда я накладывал ему на сломанные пальцы шину, сделалось бледнее мела, и спросил его:
— Ведь все рычаги были в закрытом положении, верно?
— Я уже говорил — конечно, закрыты. Мы проверяем это в первую очередь.
— Кому-то вы явно не нравитесь, — обратился я к Свенсону. — Вы, или «Дельфин». А может, кто-то узнал, что «Дельфин» отправляется спасать людей с «Зебры». И ему это также не понравилось. Вот он и устроил диверсию. Помните, вы даже удивились, когда обнаружилось, что не нужно корректировать дифферент лодки? Вы собирались медленно погрузиться и провести дифферентовку под водой, полагая, будто угол дифферента может быть нарушен из-за того, что в носовом торпедном отсеке не хватает торпед. И тут на тебе! Дифферентовка оказалась ни к чему.
— Продолжайте, — невозмутимо произнес Свенсон. Наконец-то он понял меня. Он всегда меня понимал. Услыхав, как вода снова хлынула в балластные цистерны, он вскинул брови. Стрелка глубомера, судя по всему, достигла отметки двести футов. Свенсон приказал командиру поста погружения и всплытия остановиться на этой глубине. Носовой крен «Дельфина» по-прежнему составлял 25 градусов.