— Обороты не сбавлять, так держать! — скомандовал Свенсон и повесил трубку.
Молодой офицер, у которого на лице подергивался мускул, а на шее пульсировала вена, вдруг начал тихонько причитать:
— О Боже, Боже мой…
Он повторял свои заклинания без удержу — сначала чуть слышно, а потом все громче и громче. Казалось, он уже был готов забиться в истерике, но тут к нему подошел капитан Свенсон, слегка хлопнул его по плечу и строго проговорил:
— Эй, малыш, ты мешаешь мне думать.
Бедняга умолк, застыв как вкопанный, — лицо у него сделалось серое, как гранит, и только вена на шее билась под кожей так, что, казалось, вот-вот вырвется наружу.
— А какова предельно допустимая глубина погружения у нашей лодки? — спросил я, стараясь говорить ровно и спокойно. Однако звуки, которые я издавал, скорее, напоминали кваканье лягушки.
— Боюсь, никто из нас этого не знает, — как ни в чем не бывало ответил Свенсон. — Сейчас мы на глубине тысячи футов и, если верить глубомеру, «Дельфин» уже давно преодолел теоретический предел прочности своего корпуса. По идее, нас должно было расплющить на девятистах пятидесяти футах. А сейчас на нас давит столб воды весом миллион тонн.
Невозмутимый ответ Свенсона попросту ошеломил меня. Должно быть, те, кто задумал это плавание, перерыли всю Америку, прежде чем нашли человека, достойного занять должность командира «Дельфина». Что бы ни случилось, капитан Свенсон всегда был на своем посту — как сейчас, когда «Дельфин» безудержно шел на дно Ледовитого океана.
— Погружение замедляется, — проговорил Хансен.
— Погружение замедляется, — вторил ему Свенсон.
Хотя лично я этого пока не заметил. Каким бы прочным ни был корпус «Дельфина», вряд ли он мог долго выдержать столь огромное давление. Я попытался представить, чем это все может закончиться, но не смог. Подобное представить себе было просто невозможно. На этой глубине давление составляло двадцать тонн на квадратный фут, так что, случись худшее, нас расплющит в лепешку раньше, чем мы успеем сообразить, что же произошло.
Опять зазвенел телефон — звонили из дизельного отсека. Чей-то умоляющий, полный отчаяния голос, кричал:
— Капитан, необходимо сбавить обороты! Распределительные шестерни накалились докрасна.
— Погодите, пока они раскалятся добела, тогда и жалуйтесь, — отрезал Свенсон и повесил трубку.
Если бы двигатели сломались, ничего поделать было бы уже нельзя, но покуда они работали, надо было делать все возможное, чтобы спасти «Дельфин».
Раздался еще один звонок.
— Центральный пост? — просвистел в динамике резкий голос. — Говорит столовая команды. У нас здесь вода.
Впервые за все время офицеры, собравшиеся на центральном посту, оторвали взгляды от глубомера и все, как один воззрились на громкоговоритель. Корпус лодки уже явно не выдерживал столь чудовищного давления — возникни в нем малейшая трещина, «Дельфин» раздавило бы, как игрушечный кораблик, попавший под гигантский кузнечный молот. Взглянув на лица офицеров, я понял, что все они думают об одном и том же.
— Где? — рявкнул Хансен.
— По правому борту.
— Много?
— С пинту или две — вода течет прямо из переборки, и щель, похоже, становится все шире. Ради Бога, капитан, что нам делать?
— Что делать? — переспросил Свенсон. — Взять швабры и вытирать воду, черт бы вас побрал. Вы же не хотите купаться в грязи, правда? — прибавил он и повесил трубку.
— Мы остановились, остановились! — эти три слова прозвучали как заклинание.
Выходит, я ошибся, сказав, что все взгляды были устремлены на громкоговоритель, — один из нас, самый молодой, продолжал неотрывно следить за шкалой глубомера.
— Мы действительно остановились, — дрожащим от волнения голосом подтвердил офицер за пультом управления погружением и всплытием.
Никто из нас не проронил ни звука. Кровь продолжала капать со сломанных пальцев Хансена на пол. Я, кажется, впервые за все время заметил, как на лбу у Свенсона выступила испарина, хотя, быть может, мне это только показалось. Палуба у нас под ногами все еще подрагивала — двигатели «Дельфина» по-прежнему работали на полную мощность, чтобы остановить безвозвратное падение лодки в кошмарную бездну. Продолжал свистеть сжатый воздух, заполнявший цистерны с топливом и пресной водой. Мне не было видно, на какой глубине мы сейчас находимся, — командир поста погружения и всплытия заслонял от меня глубомер своей спиной. Прошли еще полторы минуты. Девяносто секунд. Казалось, они длились целую вечность. Мы с замирающим от ужаса сердцем ждали, когда море раздавит нас и навеки примет в свое лоно, как вдруг офицер за пультом погружения и всплытия начал докладывать:
— Поднялись на десять футов!
— Точно? — спросил Свенсон.
— Готов поспорить на свое годовое жалованье.
— Еще не время биться об заклад, — мягко заметил Свенсон. — Корпус того и гляди треснет. Диву даюсь, как этого до сих пор не случилось. Вот поднимемся футов на сто, где давление меньше тонны на квадратный фут, тогда поглядим. Может, нам и впрямь повезет. С каждым футом подъема надежды будет все больше. К тому же воздух в торпедном отсеке будет расширяться и выталкивать воду наружу, — тогда «Дельфин» станет намного легче.
— Продолжаем подниматься, — доложил командир поста погружения и всплытия. — Поднимаемся, скорость растет.
Свенсон подошел к пульту и стал следить за показаниями глубомера. Потом он спросил:
— Сколько осталось пресной воды?
— Процентов тридцать, — последовал ответ.
— Прекратить продувку цистерны с пресной водой! — приказал капитан. — Сбавить обороты на треть!
— Продолжаем подниматься. Продолжаем подниматься.
Свенсон достал из кармана шелковый носовой платок, вытер лицо и шею и, как бы ни к кому не обращаясь, проговорил:
— Да уж, пришлось поволноваться. И еще как!
Протянув руку к телефону, он снял трубку — и я услышал, как по всему кораблю разнесся его громкий, раскатистый голос:
— Говорит капитан. Все в порядке, ребята, можете перевести дух. Ситуация под контролем, мы потихоньку всплываем. Если вас интересует, мы погрузились на триста футов ниже, чем любая другая подводная лодка, а это — мировой рекорд!
Я вдруг почувствовал себя так, будто чудом выбрался из-под гигантского катка. Впрочем, такое ощущение, честно признаться, было не только у меня одного. Вслед за тем кто-то из офицеров сказал:
— Ни разу в жизни не курил, а сейчас закурю. Дайте-ка кто-нибудь сигарету.
Тут тишину нарушил Хансен:
— Знаете, что я сделаю, когда вернемся в Штаты?
— Да, — ответил Свенсон, — соберешь свои сбережения, все до последнего цента, двинешь в «Гротон» и закатишь грандиозную попойку в честь тех, кто отгрохал этот корабль. Но ты опоздал, лейтенант. Я подумал об этом первый, — капитан на мгновение прервался и вдруг спросил: — А что у тебя с рукой?