Я не удержался и погладил девочку по головке. Та улыбнулась, показав ровные белые зубки.
— Правда, красавица? – спросила Эмилия.
— Чудо! – подтвердил я.
— На улицах оборачиваются! – довольно сказала трибун. – Я рада, что тебе понравилась. Ты можешь ее взять. Как только у нее наступят Дни…
— Ты что? – перебил я. – Она же ребенок!
— Тринадцатый год! – обиделась Эмилия. – У нее уже были Дни. Кора сможет забеременеть.
— А родить? – разозлился я. – Ты на бедра ее посмотри – как у цыпленка! Кости таза не сформировались. Да она умрет при родах! Ты этого хочешь?
«Тем более что родовспоможение здесь, наверняка, ниже плинтуса! –подумал я. – Про кесарево не слышали. Да и кто его сделает? Нужны оборудование, инструменты, анестезия… Они тут совсем охренели – детей мужикам подкладывать!»
— Кора, доченька! – сказала Эмилия. – Выйди!
Девочка подчинилась.
— Прости! – сказала трибун, когда за дочкой закрылась дверь. – Я не думала, что разозлишься. Ты очень странный. Другой пришлый потребовал бы денег, и плевать ему на то, что будет с Корой!
— Сама догадаться не могла? – укоризненно спросил я.
— Не подумала! – призналась Эмилия. – Посмотрела на тебя и решила: какая красивая будет внучка! – Она помолчала. – Хочешь, я куплю твой контракт? Для нее! – она кивнула на дверь. – Через два–три года Кора сможет родить. Я буду нянчить внучку, ты – лечить людей, Кора – вести дом. Из нее выйдет замечательная хозяйка, это уже сейчас видно. Я очень хочу, чтоб у дочери был свой мужчина, а у внучки – отец. У нас с Корой немного денег, но ты сказал, что не ищешь богатства. Согласен?
Я покрутил головой.
— Почему? – спросила Эмилия. – Не хочешь Кору?
— Она замечательная! – сказал я. – Но есть другая женщина.
— Ты договорился с ней о выкупе?
Я кивнул.
— Теперь понятно, из-за чего все! – кивнула трибун. – Она придет завтра?
— Если найдет деньги.
— Она не богата?
— Откуда деньги у воина?
— Вы познакомились по пути в Рому?
Я не ответил.
— Я, кажется, догадываюсь, кто это, – сказала Эмилия. – Она так яростно тебя защищала… Красивая девочка и очень хорошая. Я знаю ее: наши матери дружили. Виталия росла у меня на глазах. Ты сделал правильный выбор! Отдыхай!
Эмилия встала и, чеканя шаг по каменному полу, вышла. Мне показалось, что ступала она не слишком уверенно.
* * *
К полудню следующего дня я принял полтора десятка женщин и всем отказал. Устал неимоверно. Вежливость требовала каждое предложение выслушать, а приходившие дамы лаконичностью не отличались. Наоборот, старались полно и красочно обрисовать все преимущества, которые обретет красавец–мужчина, выбрав их в качестве хозяйки. Когда я произносил: «Нет!», лица у женщин становились обиженными, как у детей. Они желали знать: почему? В любом мире женщины требуют ответа на этот вопрос, спрашивается, зачем? Результат не изменится, а вот дополнительные огорчения гарантированы. Не спрашивай, и тогда можно объяснить себе, что угодила под дурное настроение. Или, скажем, избранника настигло несварение желудка, и ему стало не до любви. Тогда останешься при мнении, что по–прежнему неотразима. Зачем видеть, как мужчина мямлит, пытаясь придумать нечто правдоподобное, в результате чего обижает тебя еще больше. По большому счету женщине плевать на объяснения, ей результат нужен!
Так думал я, поглощая принесенный стражей обед. Попросив оставить меня, жевал, не ощущая вкуса. Размышлял. Правильно ли я поступаю, отказывая всем подряд? А если Виталия не придет? Просто не получится собрать деньги – и все? Что тогда? Возвращаться в храм? Лучше сразу повеситься… А ведь среди приходивших женщин попадались очень хорошенькие. Я видел, что они в лепешку расшибутся, дабы угодить своему мужчине, то есть мне. С ними можно было договориться. На Виталии, в конце концов, свет не сошелся. Она, конечно, красивая, но в Роме таких много. Та же Кора, как подрастет, затмит всех. А Эмилия будет с меня пылинки сдувать, это уже сейчас видно…
Думая так, я прекрасно осознавал: не смогу. В бытность мою интерном в больницу привезли искалеченную в аварии девушку. Я дежурил в приемном покое и первым подошел к каталке. Несмотря на тяжелые травмы, пострадавшая была в сознании и, увидев меня, спросила тревожно:
— Доктор, я буду жить?
— Конечно! – ответил я. – Мы еще спляшем на твоей свадьбе!
Она обрадовалась и посмотрела радостно. На самом деле я с первого взгляда понял: не выживет. Девушке раздавило живот и размозжило таз, и она держалась только за счет лекарств, которых бригада скорой помощи вколола ей немерено. Скоро набежали вызванные из других отделений хирурги, девушку повезли в операционную. Там несколько часов ее пытались спасти, но только продлили агонию. Во второй раз я увидел девушку в реанимации. Она уходила, причем, в полном сознании. Говорить уже не могла, но на меня глянула с таким укором, что я даже спустя годы помнил этот взгляд.
У врачей особое отношение к смерти, она часть их работы, неприятная, но терпимая. Но ту девочку я забыть не смог. Пусть в ее смерти не было моей вины – я вообще не принимал участия в лечении – но все ж…
Виталия, когда мы договаривались о выкупе, смотрела на меня с такой же беззаветной доверчивостью. Я знал: если выберу другую, она не упрекнет. Но взглядом одарит…
«Ведь обещала найти деньги! – думал я. – Значит, рассчитывала, что сумеет. Почему не идет? Сколько мне тут болтаться? Я свое обещание выполнил!» К окончанию обеда я находился в скверном настроении, что не замедлило сказаться, когда явился следующий посетитель.
Им оказался… мужчина. Смуглый, чернявый, он как две капли походил на виденных мной хозяев жизни с предгорий Кавказа. Такой же лощеный, сияющий, с выдающимся вперед пузом и золотыми перстнями на пальцах. Вылитый хач.
— Ты кто? – спросил я. – Гей?
Посетитель осклабился, показав желтые зубы.
— Меня зовут Арбен, – сказал, подходя. – Никакой я не гей. Здесь это запрещено. Могут тюрьму посадить и даже в рабы продать. Слишком мало мужчин, чтоб терпеть конкурентов.
Он подмигнул.
— За каким хреном явился? – ласково поинтересовался я.
— У меня лучший лупанарий в Роме! – гордо сказал «хач». – Такие женщины нас посещают, ах! – Он чмокнул губами. – Большие начальницы…
— Погоди! – перебил я. – Мне говорили, лупанарии принадлежат храму.
— И мой принадлежит, – согласился Арбен, – но управляю им я. Доходы делим. Один золотой из тех, что платит женщина, идет храму, один мне, остальное забирает лупа.
— Неплохо! Пятьдесят процентов.
— Я несу расходы по содержанию лупанария! Мужчин надо кормить, одевать, платить прислуге. Почти ничего не остается!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});