Читать интересную книгу Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных? - Франс де Вааль

Книги и статьи утверждают, что главная проблема когнитивной эволюции – выяснить, что отличает животных и человека. Этой теме были посвящены целые конференции, пытавшиеся ответить на вопрос: «Что делает нас людьми?» Но правда ли, что именно это – фундаментальный вопрос нашей области науки? Я лично сомневаюсь. Сам по себе он ведет в тупик. Насколько это важнее, например, чем отличия какаду от дельфина-белухи? В связи с этим я вспоминаю одну из мыслей Дарвина: «Тот, кто поймет бабуина, сделает для метафизики больше, чем Локк»{225}. У каждого вида есть что предложить в области познания, принимая во внимание, что его достижения – результат действия тех же природных сил, что создали нас. Представьте себе медицинский учебник, в котором утверждается, что задача этой дисциплины – найти уникальные особенности человеческого тела. Мы были бы чрезвычайно удивлены, потому что, хотя этот вопрос достаточно интересен, у медицины есть более существенные проблемы, касающиеся работы нашего сердца, печени, клеток, нервных синапсов, гормонов и генов.

Наука пытается понять, как устроена не печень крысы или печень человека, а печень – и точка. Все органы и процессы, которые в них происходят, значительно старше, чем наш вид, и эволюционировали несколько миллионов лет, приобретая незначительные изменения в каждом организме. Эволюция всегда действует таким образом. Почему познание должно чем-то отличаться? Наша первейшая задача – выяснить, как в целом работает познание, какие слагаемые для этого требуются и как они приспосабливаются к системе органов и экологии данного вида. Нам нужна единая теория для всех многообразных типов познания, которые встречаются в природе. Чтобы освободить место для этого проекта, я предлагаю объявить мораторий на утверждения о человеческой уникальности. Учитывая ничтожные достижения в этой области, пора закрыть ее на пару десятилетий. Это позволит нам разработать всестороннюю программу исследований. Когда-нибудь, через много лет, мы сможем вернуться непосредственно к нашему виду, вооруженные новыми концепциями, которые позволят нам лучше понять, что в человеческом уме уникально, а что – нет.

Одна из задач, которую необходимо решить во время этого моратория, – найти альтернативу подходу, в основе которого – мозговая деятельность. Я уже отмечал, что способность понимать состояние окружающих связана с телом, и то же самое относится к подражанию. В конце концов, подражание требует, чтобы движения тела другого индивидуума были восприняты и воспроизведены в движениях собственного тела. Считается, что за этот процесс отвечают зеркальные нейроны (специальные нейроны в двигательной коре головного мозга, которые активируются при наблюдении за действиями другого индивидуума). Приятно сознавать, что эти нейроны были открыты не у людей, а у макак. И хотя детали этого взаимодействия остаются под вопросом, подражание, по всей видимости, телесный процесс, который упрощается социальной близостью.

Это значительно отличается от представления о подражании как об умственном процессе, который нуждается в понимании причинно-следственных связей и целей. О том, какое представление соответствует действительности, мы знаем благодаря изобретательному эксперименту британского приматолога Лидии Хоппер. Хоппер снабдила шимпанзе коробкой, которая волшебным образом открывалась и закрывалась сама собой, предоставляя вознаграждение, а на самом деле управлялась с помощью рыболовной лески. Если техническое понимание – это все, что требуется, то наблюдения за этой коробкой должно было быть достаточно, чтобы понять все необходимые действия и их последствия. На практике оказалось, что наблюдение за коробкой в течение долгого времени обезьянам ничего не дало. Только после того, как они увидели другого шимпанзе, открывающего коробку, им стало понятно, как получить вознаграждение{226}. Таким образом, чтобы скопировать какое-либо действие, человекообразным обезьянам необходимо связать его с живым телом, предпочтительно своего вида. Техническое понимание нельзя считать основополагающим{227}.

Чтобы понять, как тело связано с познанием, у нас имеется очень богатый материал, с которым можно работать. Это перспективная область исследований, получившая название «телесное познание», которая предполагает, что познание связано с взаимодействием тела с окружающим миром. До недавнего времени исследования подобного рода были ориентированы на человека, упуская из виду, что человеческое тело – всего лишь одно из многих.

Возьмем, например, слона. Он обладает своеобразным телом в сочетании с большим мозгом, которые обеспечивают развитые познавательные способности. Как крупнейшее сухопутное млекопитающее использует трехкратное преимущество в количестве нейронов по сравнению с нами? Можно оспорить это соотношение, утверждая, что оно должно быть скорректировано с массой тела. Но подобные коррекции больше подходят для объема мозга, а не для количества нейронов. Поэтому было высказано предположение, что умственные способности определяются общим количеством нейронов, независимо от размера мозга или тела{228}. Если это так, то нам следует обратить внимание на виды, обладающие значительно бо́льшим количеством нейронов, чем мы. Поскольку большинство нейронов находится у слона в мозжечке, было решено, что они несут меньшую нагрузку и следует учитывать только нейроны в префронтальной коре мозга. Но почему следует думать, что наш мозг служит мерой всех вещей, и пренебрежительно относиться к подкорковым структурам мозга?{229} Мы знаем, что в течение эволюции гоминидов наш мозжечок увеличился больше, чем кора головного мозга. Это свидетельствует, что у нашего вида мозжечок также играет важную роль{230}. Теперь предстоит понять, как избыток нейронов связан с интеллектом слона.

Хобот слона – чрезвычайно чувствительный обонятельный, осязательный и хватательный орган. Считается, что он содержит около сорока тысяч мускулов, которые координируются специальными нервами, протянувшимися во всю длину хобота. На кончике хобота имеются также два чувствительных «пальца», которыми он может поднять очень маленькие предметы, размером с травинку. Но хобот позволяет также слону втянуть восемь литров воды или опрокинуть надоедливого бегемота. Действительно, познавательные способности, связанные с хоботом, должны быть своеобразными, но кто знает, как наше собственное познание зависит от особенностей тела, таких как наши руки? Достигли бы мы такого технического совершенства без их разносторонних возможностей? Некоторые теории предполагают, что наша речь произошла от языка жестов и нервных структур, отвечающих за метание камней и копья{231}. С таким же успехом, как люди обладают «ручным» интеллектом, слон может иметь «хоботные» умственные способности.

Существует также проблема продолжающейся эволюции. Дальнейшая эволюция человека и остановка эволюции у наших ближайших сородичей – это всеобщее заблуждение. Единственный, кто остановился в своей эволюции, – это наш общий с человекообразными обезьянами предок, называемый «недостающим звеном», потому что он вымер очень давно. Это звено навсегда останется недостающим, если только нам не повезет выкопать его сохранившиеся окаменелые останки. Я назвал свой исследовательский центр «Живые звенья» – это игра слов, напоминающая о том, что мы изучаем шимпанзе и бонобо, которые служат живой связью с прошлым. Название было подхвачено, и теперь в мире существует несколько «Живых звеньев». Общие для всех трех видов черты, скорее всего, имеют единое эволюционное происхождение.

Однако, помимо общих черт, все три вида эволюционировали своим собственным путем. Так как не существует остановок эволюции, каждый из них, видимо, претерпел существенные изменения. Некоторые эволюционные преобразования дали нашим сородичам преимущества, например устойчивость к вирусу иммунодефицита человека, который, возможно, возник у шимпанзе в Западной Африке задолго до того, как эпидемия СПИДа поразила человечество{232}. Все три вида – не только наш – располагали временем, чтобы выработать познавательные специализации. Ни один закон природы не утверждает, что наш вид должен во всем первенствовать, вот почему мы должны быть готовы к открытиям, подобным фотографической памяти Аюму или выборочному подражанию человекообразных обезьян. Датская образовательная программа недавно выпустила рекламу, в которой детям предлагается тест с плавающим арахисом (см. главу 3). Несмотря на то, что дети имеют под рукой бутылку воды, они оказываются не способны выполнить задание, пока им не покажут видеозапись с обезьянами, решающими ту же проблему. Некоторые обезьяны приходят к решению спонтанно, даже если рядом нет бутылки с водой, подсказывающей, что нужно делать. Обезьяны отправляются к поилке, где, как они знают, можно набрать воды. Реклама призывает школы учить детей мыслить нестандартно, используя обезьян для воодушевления{233}.