Читать интересную книгу Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных? - Франс де Вааль

В нашем центре в Атланте мы стараемся обращаться с шимпанзе так, как они привыкли это делать между собой, поэтому наши обезьяны больше ориентированы на себе подобных, чем на людей. Мы говорим, что они «шимпи» по сравнению с обезьянами, имеющими меньший опыт общения с собратьями или воспитанными людьми. Мы не разделяем с ними общую территорию, но зато всегда общаемся через ограду и обязательно играем с ними или расчесываем им шерсть перед тем, как перейти к тестам. Мы разговариваем с ними и угощаем сладостями, чтобы они успокоились, и в целом стараемся создать умиротворенную обстановку. Мы стремимся к тому, чтобы шимпанзе воспринимали тесты как игру, а не как работу, и никогда не заставляем их делать что-то по принуждению. Если они не в духе из-за событий в их группе или какой-нибудь шимпанзе стучит в дверь и ухает во всю силу легких, мы ждем, пока все не успокоятся, или переносим тест на другое время. Нет никакого смысла исследовать обезьян, которые к этому не готовы. Если не соблюдать все эти условия, обезьяны могут вести себя так, будто не понимают сути задания, тогда как реальной причиной служит их беспокойство и рассеянность. Множество отрицательных результатов исследований объясняется этой причиной.

Методологическая часть опубликованных статей редко позволяет заглянуть на кухню исследовательской работы, хотя мне она кажется очень важной. Мой собственный подход состоит в том, чтобы быть настойчивым и дружелюбным. Настойчивым в том смысле, чтобы не давать обезьянам странных непродуманных заданий, но и не позволять им садиться себе на голову, только играя и получая бесплатные конфеты. Нужно быть также дружелюбным, не проявляя раздражения, не прибегая к наказаниям и не пытаясь доминировать. Последнее случается довольно часто и оказывается непродуктивным с такими умными животными. Для чего следовать указаниям экспериментатора, если он воспринимается как соперник? Это еще одна предположительная причина экспериментальных неудач.

Мои сотрудники обычно обхаживают, подкупают и хвалят своих подопечных. Иногда я чувствую себя инструктором по мотивации. Так, однажды Пиони, одна из наших старших самок шимпанзе, пренебрегла заданием, которое мы для нее подготовили. Двадцать минут она лежала в углу. Я сидел рядом с ней и уговаривал ее спокойным голосом, что не могу ждать целый день и было бы замечательно, если бы она продолжила выполнять задание. Она медленно поднялась, глядя на меня, и отправилась в соседнюю комнату, где засела за задачу. Разумеется, как обсуждалось в предыдущей главе в связи с Робертом Йерксом, вряд ли Пиони поняла в точности, что я ей сказал. Но она восприняла интонацию моего голоса и знала, что от нее требуется.

Какими бы хорошими ни были наши отношения с человекообразными обезьянами, но идея, что мы можем исследовать их так же, как исследуем детей, – это заблуждение. С таким же успехом мы могли бы бросить в бассейн рыб и кошек, полагая, что обращаемся с ними одинаково. (В данном случае с рыбами сравниваются дети.) Тестируя детей, психолог улыбается, разговаривает с ними и подсказывает, куда глядеть и что делать. Слова «Посмотри на этого лягушонка!» сообщают ребенку больше, чем человекообразная обезьяна узнает за всю свою жизнь о зеленой пластиковой штуке в руке экспериментатора. Более того, дети обычно проходят тесты в присутствии родителей и часто сидят у них на коленях. Все это, включая экспериментатора, относящегося к их собственному виду, дает детям огромное преимущество перед обезьянами, сидящими за решеткой и не получающими словесных подсказок или поддержки родителей.

Действительно, психология развития старается ограничить влияние родителей и просит их не разговаривать с детьми и не указывать ни на что жестами. Родителям также могут выдать солнцезащитные очки или бейсбольную кепку, чтобы прикрыть глаза. Эти меры, однако, показывают существенную недооценку мотивации родителей, чтобы их ребенок добился успеха. Когда речь идет об их драгоценном потомстве, мало кого из родителей волнует объективная истина. Мы должны быть признательны Оскару Пфунгсту, который позаботился о гораздо более строгом контроле, изучая Умного Ганса. Так, Пфунгст выяснил, что широкополая шляпа хозяина очень помогала Гансу, потому что поля шляпы позволяют легче заметить движения головы. Как и хозяин Ганса громогласно отрицал, что подавал знаки лошади, даже когда это было доказано, так и родители могут быть совершенно честны, утверждая, что не дают подсказок детям. Но у взрослых имеется слишком много способов неумышленно руководить выбором детей, сидящих у них на коленях, например, с помощью незначительных движений тела, направления взгляда, приостановки дыхания, объятия, поглаживания и одобрения шепотом. Допускать родителей к тестам детей – значит совершать ошибку, которую мы избегаем, тестируя животных.

Американский приматолог Аллан Гарднер, первым научивший человекообразную обезьяну американскому языку глухонемых, изучил человеческие предубеждения, озаглавив свое исследование «Под руководством Пигмалиона» (Pigmalion Leading). Пигмалион, персонаж античной мифологии, был кипрским скульптором, который влюбился в созданную им женскую статую. Эта история служит метафорой ситуации, когда учителя завышают способности некоторых учеников, ожидая от них выдающихся достижений. Они впадают в зависимость от собственных ожиданий, которые должны послужить подтверждением их предвидения. Вспомните, как Чарли Мензель предполагал, что только человек, серьезно относящийся к человекообразным обезьянам, сумеет понять, какую информацию они хотят до него донести. К сожалению, человекообразные обезьяны редко сталкиваются с таким отношением. Дети, напротив, окружаются такой заботой, что волей-неволей стараются оправдать приписываемое им умственное превосходство{202}. Исследователи с самого начала восхищаются детьми и поощряют их, что позволяет им чувствовать себя как рыба в воде. При этом с человекообразными обезьянами часто обращаются как с лабораторными крысами: держат их на расстоянии, в темноте, лишая словесного ободрения.

Познавательные способности детей и человекообразных обезьян сравниваются, на первый взгляд, в одинаковых условиях. Однако детей не держат за решеткой, с ними разговаривают, и часто они сидят на коленях у своих родителей. Все это позволяет детям наладить отношения с экспериментатором и получать неумышленные подсказки от родителей. Важнейшее отличие в отношении человекообразных обезьян состоит в том, что они сталкиваются с представителем другого вида. Учитывая, насколько сравнение детей и человекообразных обезьян ставит последних в невыгодное положение, его нельзя считать убедительным

Нужно ли говорить, что, на мой взгляд, все сравнения детей с человекообразными обезьянами себя полностью дискредитировали{203}.

Вспомните, как человекообразные обезьяны должны были угадать, что люди знают, а что нет. Проблема была в том, что у обезьян, содержащихся в неволе, есть серьезные основания полагать, что мы знаем все. Представьте себе, что мой помощник звонит мне и сообщает, что Соко, альфа-самец, получил ранение в драке. Я отправляюсь на полевую станцию, подхожу к Соко и прошу повернуться спиной. Соко знаком со мной с тех пор, как был малышом, поэтому поворачивается и показывает глубокую рану на спине. Теперь попробуйте взглянуть на эту ситуацию с точки зрения Соко. Шимпанзе очень сообразительны и всегда пытаются разобраться в том, что происходит. Естественно, его удивляет, откуда я знаю о травме, – видимо, я всеведущий бог. Поэтому эксперименты с участием людей – последнее, что стоит делать, чтобы выяснить, понимают ли человекообразные обезьяны взаимосвязь между понятиями «увидеть» и «узнать». Ведь в данном случае мы исследуем, что думают обезьяны о человеческом уме. Неудивительно, что мы достигли относительных успехов, только когда обратились к экспериментам со спрятанной пищей.

Одна из областей познавательных исследований счастливо избежала видового барьера в изучении модели психического, так как она занималась животными, совершенно непохожими на нас. Речь идет о птицах семейства врановых, поэтому с самого начала было ясно, что люди для них – неподходящие партнеры. Так как настоящий наблюдатель животных никогда не дремлет, британский этолог Ники Клейтон совершила открытие во время обеда в Калифорнийском университете в Дейвисе. Сидя на открытой террасе, она заметила кустарниковых соек, которые таскали объедки со столов. Сойки улетали и не только прятали пищу, но и охраняли ее от воров – если другая сойка видела, где устроен тайник, пища исчезала. Клейтон заметила, что, когда соперники улетают, многие сойки возвращаются, чтобы перепрятать свои запасы. В последующем исследовании, проведенном совместно с Натаном Эмери в Кембридже, сойкам предоставлялась возможность прятать мучных червей под наблюдением других соек или в одиночестве. Оказалось, что сойки перепрятывают свои запасы лишь в том случае, если за ними наблюдают. Создавалось впечатление, что они понимают – пища будет в безопасности, только если другие птицы о ней не знают. Видимо, в соответствии с пословицей «Чтобы узнать вора, нужен вор» сойки полагали, что их криминальные привычки распространяются на всех соек{204}.