— О, мускусное масло! — воскликнула Терпл. — Но оно настоящее! Такое дорогое!
— Я им больше не пользуюсь. Возьмите, если хотите, — сказала я и — грандиозный финал — распахнула дверь спальни.
Когда мы наконец добрались до чая и застольной беседы, первыми же словами Ибаррури были:
— Мистер Тарч кажется очень привлекательным мужчиной.
Она не объяснила ход своей мысли, но было очевидно, что перед глазами у нее моя огромная кровать. Мы немного поболтали о Тарче и его великолепной телекарьере и о том, как Терпл росла, слушая ежедневные новости о старателях Врат, а Ибаррури мечтала о подобной возможности…
— Астрономия на Земле почти прекратила свое существование, — сказала она мне. — Теперь, когда у нас есть данные хичи, нет смысла тратить время на телескопы и зонды.
— Так что же делает астроном, когда не стало астрономии? — спросила я, желая проявить вежливость.
Она печально ответила:
— Я преподавала астрономию в небольшом колледже в Мэриленде. Учила студентов, которым астрономия никогда не пригодится. Если кто-то действительно захочет что-нибудь увидеть, достаточно сесть в корабль и посмотреть непосредственно.
— Что я и сделала, мисс Мойнлин, — сказала Звездный Разум, улыбаясь, как это делают хичи.
Именно этого я и ждала. Если и есть место во вселенной, которое мне хочется увидеть, так это ее дом в Ядре.
— Вы, должно быть, скучаете по Ядру, — сказала я ей. — Все эти близкие звезды такие яркие. Здесь все должно казаться вам скучным.
— О нет, — вежливо ответила она, — здесь тоже очень красиво. На самом деле скучаю я по детям.
Мне никогда и в голову не приходило, что у нее есть дети, но, разумеется, у нее было двое малышей, когда она улетала. Решение было трудным, но она не могла отказаться от увлекательного приключения. Скучает? Конечно скучает! Скучают ли они? Она удивилась.
— Нет, мисс Мойнлин, они по мне не скучают. Они ночью спят. А я вернусь задолго до того, как они проснутся. Растяжение времени, понимаете? Я ведь пробуду здесь год-два, не больше.
Ибаррури нервно сказала:
— Отчасти именно это удерживает меня от посещения Ядра, Звездный Разум. Понимаете, я уже не молода и знаю, что если пробуду там несколько дней, почти все, кого я знаю, умрут к моему возвращению. Нет, не почти все, — поправилась она. — Каково соотношение? Сорок тысяч к одному? Так что неделя в Ядре — это почти тысяча лет дома. — Она повернулась к женщине-хичи. — Но если мы не можем отправиться туда сами, вы можете нас просветить, Звездный Разум. Не расскажете ли доктору Мойнлин, каково это — жить в ядре?
Я тоже хотела послушать. Я и раньше слышала об этом достаточно часто, но готова была слушать, пока Звездный Разум согласна рассказывать. А она говорила долго и охотно, потому что явно скучала по дому.
Какое значение может иметь, если я проведу неделю в Ядре? Или даже месяц или год? Конечно, я буду скучать по детям на острове, но о них позаботятся; позаботятся и обо всем остальном, что важно для меня. А во всей вселенной нет ни одного человека, который был бы для меня так важен, чтобы я через день по нему тосковала.
Я не удивилась, когда из воздуха послышался голос Гипатии.
— Мисс Мойнлин, — обратилась она ко мне — формально, из-за присутствия посторонних, — вас вызывают.
И на экране появилось лицо Билла Тарча.
По фону я поняла, что он на своем корабле. Выглядел он свежо, оживленно и улыбался.
— Можно подняться на борт, милая? — спросил он.
Это вызвало немедленную реакцию среди моих гостей.
— О, — сказала Ибаррури, совладав с собой. — Пора вернуться к работе, верно, Джун? — Голос ее звучал лукаво. Терпл просто встала, Звездный Разум последовала ее примеру.
— Вам не обязательно уходить, — сказала я.
— Придется, — ответила Терпл. — Хулия права. Спасибо за чай и… хм… все остальное.
И они ушли, оставив меня наедине с любовником.
VI
— Весь прошедший час он прихорашивался, — сообщила мне на ухо Гипатия. — Принял душ, побрился, переоделся. И надушился мускусным одеколоном, который, как ему кажется, тебе нравится.
— Он мне действительно нравится, — ответила я. — На нем. Я хочу тебя видеть, когда разговариваю с тобой.
Она послушно появилась — сидела на диване, откуда только что встала Ибаррури.
— Он выглядит так, словно готов лечь в постель, — заметила она. — Опять.
Я не стала выяснять, что значит это «опять». Это слово могло означать очень многое. Одна из досадных особенностей Гипатии, которые заставляют меня подумывать о перепрограммировании. Когда я выбрала для своего корабельного мозга личность Гипатии Александрийской, это казалось хорошей мыслью, но Гипатия восприняла ее слишком серьезно. Так бывает, если позволить себе чересчур мощный корабельный разум: он начинает играть самостоятельную роль. Прежде всего она заглянула в исторические архивы и создала себе облик, как можно более близкий к оригиналу — насколько я в состоянии вытерпеть, по ее мнению, — включая такие подробности, как то, что настоящая Гипатия очень привлекала мужчин.
— Хочешь, чтобы я ушла? — вежливо спросила она.
— Нет, — ответила я. — Оставайся.
— Умничка. Если спросишь мое мнение, сексуальные контакты слишком переоценивают.
— Это потому, что у тебя их никогда не было, — сказала я ей. — Я имею в виду не только тебя, но и ту полумифическую женщину, по которой я тебя смоделировала: она умерла девственницей и, говорят, показывала свою запачканную менструальной кровью одежду, чтобы отпугнуть ухажеров.
— Злобная выдумка, — невозмутимо сказала она. — Распространялась христианскими монахами из монастыря святого Кирилла, после того как они забили ее насмерть. Ну, вот он идет.
Я готова была биться об заклад, что первые слова из уст Билла Тарча будут «Наконец мы одни», вместе с широкой улыбкой и броском ко мне. И я почти выиграла. Он ничего не сказал, но развел руки и с улыбкой устремился ко мне.
И тут увидел сидящую на диване Гипатию.
— О! — сказал он, пытаясь остановиться: на его корабле явно не было искусственного тяготения. — Я думал, мы одни.
— Не сейчас, милый, — ответила я. — Но я рада тебя видеть.
— Я тоже. — Он на мгновение задумался, и я видела, как он мысленно переключает скорость: отлично, леди в данный момент не хочет того, чего хочу я; чем же нам заняться? Это одна из черт Билла Тарча, одновременно хороших и плохих. Он делает то, чего я хочу, без всякой чепухи насчет обнять-ее-и-унести-на-руках. С одной стороны, это означает, что он мил и чуток. Но с другой — если посмотреть на это с точки зрения Гипатии, — он бесхребетный негодяй, цепляющийся за женщину, которая приносит ему выгоду.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});