Читать интересную книгу Война с готами. О постройках - Прокопий Кесарийский

Время шло, и вновь наступило лето. На полях сам собой стал вызревать хлеб, но совсем не в таком количестве, как в прошлом году, а гораздо меньше. Так как зерна его не были скрыты в бороздах, проведенных плугом или руками человека, а им пришлось лежать на поверхности земли, то лишь небольшой части их земля могла сообщить растительную силу. Еще никто его не жал, но уже задолго до созревания он вновь полег, и в дальнейшем ничего отсюда не выросло. То же самое случилось и в области Эмилиевой дороги. Поэтому жители, покинув тут свои жилища и родные поля, ушли в Пиценскую область, думая, что там они будут меньше страдать от голода. По той же самой причине не меньший голод поразил Этрурию; те из ее жителей, которые обитали в горах, вместо i зерна питались желудями с дубов; они пекли себе из той муки хлебы и их ели. Вполне естественно, что большинство из них было поражено различными болезнями; лишь немногие уцелели. Говорят, в Пиценской области погибло от голода не менее пятидесяти тысяч римских землевладельцев и еще гораздо больше по ту сторону Ионийского залива. Я сейчас расскажу, так как я сам был очевидцем этого, какого они были вида и как умирали. Все были худы и бледны; плоть, не имея питательной пищи, по древнему выражению, сама себя поедала, и желчь, властвуя над оставшимся телом, окрашивая его, придавала внешнему его виду свой собственный цвет. При продолжении этого бедствия вся влага уходила из тела, кожа страшно высыхала и была похожа на содранную шкуру, давая представление, что держится она только на костях. Их синий, как кровоподтек, цвет лица постепенно переходил в черный, и они были похожи на сильно обожженных факелами. Выражение лица у них было как у людей, чем-либо пораженных, и их глаза смотрели всегда страшно и безумно. Одни из них умирали [176] от недостатка пищи, другие же от чрезмерного ею пресыщения. Так как у них потух весь внутренний жар, который природа зажгла у них, то если кто-либо давал им есть сразу досыта, а не понемногу приучая к пище, как своевременно рожденных детей, то они, уже не имея сил переваривать пищу, умирали еще скорее, чем от голода. Некоторые, страдая от ужасного голода, поедали друг друга. И говорят, что две женщины в какой-то деревне, севернее города Ариминума, съели 17 мужчин. Случилось, что они одни только уцелели в этом месте. Поэтому проходившим по этой дороге иноземцам приходилось заходить в тот домик, где они жили. Во время сна они их убивали и поедали. Но говорят, что восемнадцатый гость проснулся в тот момент, когда эти женщины собирались наложить на него руки; вскочив с постели (Haury и Крашенинников; по другому чтению: «разобрав и разузнав все это дело».), он узнал от них все это дело и обеих их убил. Вот что, говорят, произошло там. Большинство жителей, понуждаемые голодом, если где-нибудь встречалась трава, стремительно бросались к ней и, став на колени, старались ее вырвать из земли. А затем, так как вырвать ее они не могли, вся сила покинула их они падали на эту траву и на свои руки и умирали. И никто нигде их не хоронил: ведь не было никого, кто бы мог позаботиться о погребении. И ни одна из птиц, которые обычно питаются трупами, не коснулась их, так как на них не было мяса, которое бы они могли взять себе. Все их тело, как я выше сказал, было уже раньше поглощено голодом. Но достаточно мне рассказывать о голоде.

21. Когда Велизарий услыхал, что Урайя и варвары осаждают Милан, он послал Мартина и Улиария с большим войском против них. Дойдя до реки По, которая отстоит от Милана на расстоянии одного дня пути, став там лагерем, они медлили идти дальше. Они потеряли там много времени, совещаясь, как им перейти реку. Когда об этом услыхал Мундила, он послал к ним некоего римлянина, по имени Павел; незамеченный [177] врагами, он пришел к берегу По. Не найдя в данный момент никакого челнока, он скинул одежду и вплавь с величайшей опасностью переплыл реку. Доставленный в римский лагерь к начальникам, он сказал следующее: «Мартин и Улиарий! Неправильно вы делаете и недостойное вашей собственной славы; на словах вы пришли для спасения того, что принадлежит императору, на деле же, чтобы увеличить могущество готов. Этот Милан, из всех италийских городов наиболее выдающийся и по своей величине и по своему многолюдству, а равно и всяким другим богатствам; кроме того, он является передовым укреплением против германцев и других варваров и, так сказать, оплотом всей власти римлян; так вот этот Милан находится в великой опасности вместе с Мундилой и императорским войском, врагами теснимый, вами забытый. Какое преступление совершаете вы теперь перед императором, я не буду говорить. Данный момент не позволяет мне разливаться в длинных речах: он требует скорейшей помощи городу, пока еще остается хоть какая-нибудь надежда. Я заявляю, что вы должны немедленно прийти на помощь миланцам, находящимся в крайней опасности. Если по отношению к нам в настоящее время вы еще из-за чего-либо будете медлить, то нам придется погибнуть, испив самую горькую чашу страданий, вы же наложите на себя пятно изменников императору, отдавших во власть врагам его силы. Ведь предателями, думаю, справедливо называть не только тех, которые открывают ворота неприятелям, но ничуть не меньше, если не больше, тех, которые хотя и могли оказать помощь своим ближайшим друзьям, осажденным врагами, но предпочли безопасную медлительность поспешной и энергичной деятельности и тем дали возможность врагам одолеть их». Так сказал Павел. Мартин и Улиарий, уверив его, что немедленно последуют за ним, отослали его обратно. Вновь незамеченный врагами, ночью он вернулся в Милан; у воинов и у всех римлян он поднял надежду и еще более укрепил верность императору. Тем не менее войска Мартина, охваченные страхом, оставались все там же, [178] и долгое время было напрасно здесь потрачено в промедлении. Тогда Мартин, желая снять с себя обвинение, написал Велизарию следующее: «Ты послал нас на помощь миланцам, находящимся в опасном положении, и мы со всем старанием и поспешностью, как ты приказал, дошли до реки По, перейти которую войско боится, потому что мы слышим, что здесь в Лигурии большое войско готов и с ним огромное количеством бургундов, сражаться с которыми мы одни, по нашему мнению, не можем. Но прикажи Иоанну и Юстину возможно скорее (они находятся по соседству с нами в области Эмилиевой дороги) вместе со своими войсками совместно с нами взяться за это опасное дело. Если мы пойдем туда вместе с ними, то будем в состоянии и сами остаться целыми и неприятелям причинить много зла». Вот что гласило письмо Мартина. Прочитав его, Велизарий приказал Иоанну и Юстину тотчас же идти вместе с войском Мартина на Милан. Они же отказались это исполнить, если им этого не прикажет Нарзес. Поэтому и Нарзесу Велизарий написал следующее: «Знай, что все войско императора есть единое тело; если оно не проявит единодушия, как члены человеческого тела, а захочет действовать в своих частях отдельно одна от другой, то нам останется только погибнуть, не совершив ничего из того, что мы должны сделать. Поэтому оставь Эмилиеву область, не имеющую укреплений и в данный момент никакого решительного значения для римлян. Прикажи сам Иоанну и Юстину тотчас же возможно скорее идти против врагов, находящихся у Милана, вместе с войском Мартина, так как они находятся вблизи от него и имеют силы, вполне достаточные для победы над варварами. У меня здесь нет достаточного количества войск, которые я мог бы послать туда, тем более что я считаю невыгодным посылать в Милан воинов отсюда. Пройдет большой срок, так что они придут туда позднее нужного момента и ни в коем случае не будут в состоянии использовать коней против неприятелей вследствие их утомления за долгую дорогу. Если же эти начальники пойдут на Милан вместе с Мартином [179] и Улиарием, то, конечно, они победят находящихся там варваров и могут опять занять Эмилиеву область, так как никто еще им там не сопротивляется». Когда Нарзес увидал эти доставленные ему письма, он со своей стороны приказал Иоанну и Юстину отправиться в Милан вместе с остальным войском. Немного позднее Иоанн был послан к морю забрать оттуда легкие суда, чтобы при их помощи войско могло перейти через реку. Но поразившая его болезнь задержала выполнение этого дела.

В то время как войска Мартина тратили время на раздумывание о переходе, а войска Иоанна ждали приказаний Нарзеса, прошел большой срок, во время которого продолжалась осада. Осажденные, до крайности мучимые голодом, будучи уже не в состоянии преодолеть своего тяжелого положения, стали питаться преимущественно собаками, мышами и другими животными, которые раньше никогда не шли на питание человеку. Послы варваров, отправленные ими к Мундиле, предлагали ему сдать город с тем условием, что ни он, ни его воины не понесут никакой неприятности. Он соглашался это сделать, если они дадут обещание, что не только им, но и остальным жителям города они не сделают ничего плохого. Так как враги давали обещание пощадить Мундилу и римских воинов, напротив, питая сильный гнев против лигуров, как было ясно, хотят всех их погубить, то Мундила, собрав всех воинов, сказал следующее: «Если когда-нибудь кто-либо, имея возможность жить покрытым позором, выбрал славную смерть, предпочтя почетный уход из жизни немедленному спасению, то я хотел бы, чтобы в настоящее время такими были вы и из-за любви к жизни не гнались бы за этим существованием, связанным с позором. Ведь это было бы вразрез с наставлениями Велизария; если вы их как следует за прежнее время усвоили, то вы должны и действовать благородно и с огромной смелостью. Всем рождающимся на свет предстоит общая неизбежная участь умереть в назначенное время; только родом смерти люди по большей части отличаются друг от [180] друга. Разница только в том, что трусы, как и естественно, испытывают сначала со стороны врагов всякого рода издевательства и насмешки, а затем в свыше указанное им время тем не менее их постигает предназначенная им судьба. А людям благородным приходится испытать то же с доблестью и наличием доброй славы. Помимо этого, если бы было возможно нам, проявляя такую покорность перед варварами, спасти вместе с собой и всех этих сограждан, то это могло бы служить для нас некоторым извинением за нашу позорную жажду спасения. Но если нам нужно будет увидеть такую массу римлян, гибнущих под руками врагов, то кто не скажет, что это зрелище будет горше любой смерти? Ведь это то же самое, как если бы мы вместе с варварами, как могут подумать, произвели это избиение. Пока мы сами себе господа, решим же, раз уже выпала нам такая судьба, выполнить с доблестью эту славную необходимость. Поэтому я утверждаю, что нам нужно, вооружившись возможно лучше, двинуться на врагов, не ожидающих этого. Нам предстоит одно из двух – или судьба в некотором отношении повернется к нам лицом, или, получив на долю блаженную сверх ожидания смерть, мы с великой славой избавимся от настоящих несчастий». Так сказал Мундила, но никто из воинов не пожелал подвергнуться опасности; они сдались сами, сдали и город на тех условиях, которые предлагали враги. Их самих вместе с Мундилой, не сделав им ничего дурного, варвары держали под стражей, город же они разграбили и разрушили до основания, избивая мужчин, способных носить оружие, всех подряд, не меньше тридцати тысяч, женщин же обратили в рабство, ими они одарили бургундов в благодарность за оказанную помощь. Найдя префекта претория Репарата, они изрубили его в куски и мясо его бросили собакам. Бергентин (и он случайно был в Милане) через область венетов и соседних племен отправился со своими в Далмацию, оттуда он отправился к императору и рассказал ему об этом ужасном несчастии, которое пришлось перенести римлянам. После этого готы по добровольной сдаче [181] другие города, которые до этого занимали римские гарнизоны, и опять овладели всей Лигурией; Мартин же и Улиарий вернулись со своим войском в Рим.