Читать интересную книгу За державу обидно - Александр Лебедь

Вначале, как и всегда, учебный процесс разворачивался тяжело. Были тому объективные и субъективные причины. Главной среди объективных причин, на мой взгляд, являлась следующая. Академия была основана в 1918 году, в эпоху царствования кавалерии, матушки пехоты и довольно-таки допотопной артиллерии. Танковые войска и авиация были в эмбрионном состоянии. О ракетных, космических, воздушно-десантных войсках никто и не помышлял. Шло время, создавались новые рода и виды Вооруженных Сил, совершенствовались и переходили в другое качественное состояние тактика, оперативное искусство, стратегия; а три года обучения оставались неизменными.

Существенные изменения проходили внутри этой трехлетней программы обучения. Военное искусство, которое в период становления академии изучали очень детально, с прилежным изображением схем взятия Ганнибалом Карфагена, вынуждено было потесниться. Росло количество новых предметов, с ним количество кафедр, создавалась новая учебно-материальная база, но всегда академии были присущи два больших порока: не было оптимизации соотношения изучаемых дисциплин и систематическое, порой достаточно значительное отставание учебных программ от реальной жизни войск. Подчеркиваю, это только на мой взгляд.

Оптимизировать соотношение дисциплин нельзя было по простейшей причине. Реально это могла сделать только компьютерная система, но ее не было. Я не уверен, что она есть сейчас! Поэтому программу определял начальник академии.

Боже меня упаси сказать что-либо хулительное в адрес всех ушедших и ныне здравствующих начальников академии. Последнее это дело — швырять камни и грязь в спину оставивших свой пост и яркий след в жизни заслуженных генералов. Но здесь надо видеть объективную сторону. Каждый начальник академии — прежде всего человек, и ему присуши определенные симпатии и антипатии. Один уповал на танки, второй — на артиллерию, третий делал ставку на ракетные войска.

В соответствии с этим доворачивалась программа, но во всех случаях это все равно не был оптимальный вариант. В результате постоянно перенасыщенная, безобразно раздутая, иногда перекошенная в ту или иную сторону программа, которую реально в полном объеме не мог освоить даже человек с повышенным интеллектом. Еще Козьма Прутков сказал: «Нельзя объять необъятное».

Отставание академии от войск хорошо просматривается на примере становления относительно молодого тогда предмета АСУВ — автоматизированные системы управления войсками. В недрах ВПК вовсю шла разработка этих систем, создавались экспериментальные части, на их базе проводились учения, а в академии на этот период усилиями энтузиастов было создано два класса. Без учета всех остальных только на первом, основном факультете было 24 группы. Вопрос: возможно ли научить такое количество слушателей на базе двух классов?

Даже если считать, что все оборудование этих классов беспрестанно находится в безупречно исправном состоянии, чего практически не бывает, все равно ответ один — невозможно! В результате преподаватели вынуждены большую часть занятий проводить на пальцах, что полностью исключает усвоение материала, и слушатель выпускается со смутным представлением о том, что где-то они есть, системы управления — большие и красивые. И даже если военная злодейка-судьба сводит его с ними, то ему приходится не доучиваться, а просто учиться заново.

Главным среди субъективных причин, на мой взгляд, является уровень подготовки преподавательского состава. У каждого в армии есть свой потолок. Не все его ощущают, но есть он у всех. Был хороший командир батальона, ушел в академию, выпустился заместителем командира полка. Работает уверенно молодец. Поставили командиром полка, и вот тут он, этот чертов потолок, в большинстве случаев и срабатывает. Две самые тяжелые должности в армии командир роты и командир полка. Старается офицер, бьется, как рыбка, рано приходит, поздно уходит — а толку нет. Дела в полку все хуже и хуже. Чем хуже дела в полку, тем больше он нервничает, кричит и ругается. Чем больше он кричит и ругается — тем хуже дела в полку. Не кричать надо — управлять, а не получается.

Посмотрят на него мудрые старшие начальники, вроде не пьет, не курит. Опять же старается, вроде не дурак, а не тянет. Ну куда его, такого непутевого? — В преподаватели. И получается свинский замкнутый круг: кто может играть — играет; кто не может играть — идет учить, как играть. А кто и на это не способен, тот идет учить, как учить.

Количество преподавателей, которые являются учителями милостью Божией, в академии можно сосчитать по пальцам. По крайней мере, из тех, с кем я сталкивался и кто меня учил. Это полковники: Николай Николаевич Кузнецов, Алексей Петрович Лушников, Виктор Григорьевич Барулин.

Учиться у них было тяжело и сложно. Но то, что они дали и как они дали — останется на всю жизнь. Мало обладать самому глубокими и разносторонними знаниями, надо еще уметь доходчиво, понятно довести их до аудитории. Эти люди владели методикой преподавания в совершенстве. Но даже среди них особо выделялся полковник Кузнецов. Огромный, медвежковатый войсковой разведчик времен Великой Отечественной войны, со слегка подрагивающей (с тех же времен) после контузии головой, с острыми и умными глазами. Он был фанатически предан своему предмету — тактике, знал его потрясающе глубоко и разносторонне, до тонкостей, до нюансов, и, главное, он умел передать этот свой фанатизм. Он всевластно довлел над аудиторией. В его интеллекте растворялись все без исключения. Он был непререкаем и жесток. То задание, которое определил Николай Николаевич, не выполнить было невозможно. С отстающими он был готов заниматься с 7 утра и до 21 вечера. Занимался бы, наверно, и позднее, просто академию в это время закрывали.

Самые сложные тактические операции в его изложении открывали свой потаенный, сокровенный смысл, представлялись простыми и легко осуществимыми. Ему не нужны были никакие «точилки». «Точняк» — это когда в рамках единой тактической задачи, на фоне единой тактической обстановки все кафедры отрабатывают свои частные составляющие. Тактическая задача рассчитана к отработке, как правило, на семестр. Разработка ее, согласование со всеми кафедрами — работа колоссальная; поскольку компьютеризации никакой, задача, разработанная на картах, текстуально являет собой образец неповоротливости. Попробуй на каком-нибудь этане принять нестандартное, нешаблонное решение и дальше — тупик! Согласование рухнуло — все пошло вразнос. Поэтому преподаватели средней руки и даже несколько выше, не говоря о начинающих, просто вынуждены держаться «точняка», аки слепой стенки, и безжалостно подавлять всяческое вольнодумство и покушение на оригинальность мышления. Что хочешь делай — как угодно обосновывай, все равно в конечном итоге все вернется к «точняку». Это пагубно влияет на развитие творческого мышления офицеров, убивает свежую, оригинальную мысль даже у самых настырных.

Николай Николаевич мог позволить себе, следуя за мыслью слушателя, уйти от «точняка» сколь угодно далеко. Сопереживать слушателю, спорить с ним, плавно и тактично подвести его к мысли о несостоятельности его замысла, подчеркнув при этом его достоинства и преимущества. Причем все это происходило как-то удивительно ненавязчиво. Он учил думать, он давал право на мнение, возбуждал творческое мышление. Где-то по-мальчишески увлекаясь, где-то слегка ерничая, но никто никогда ни разу не забылся. Все видели перед собой Мастера, знающего предмет глубоко, широко и всесторонне, именно по этой причине способного позволить себе любую импровизацию. Да, настоящий преподаватель — это от Бога.

Основная масса преподавательского состава не оставила о себе плохих воспоминаний, но и хороших тоже. Человек добротно, старательно готовится к занятиям, проводит их формально методически правильно, но невооруженным взглядом видно, что это ремесло. Николай Николаевич, Алексей Петрович, Виктор Григорьевич — это искусство, а у всех остальных — ремесло. От этого ремесла веет серостью и тоска берет. Были и вообще выдающиеся кадры. Я помню их фамилии, но не стану их называть. Сейчас это уже пожилые люди, и пусть останется на их совести то, как они относились к исполнению своего профессионального долга. Был Артиллерист — четыре часа занятий по артиллерии воздушно-десантной дивизии. Все четыре часа без малости, дыша густым устоявшимся перегаром, рассказывал ветхозаветные анекдоты, байки, побасенки о парашютах и парашютистах, о пушках и артиллеристах, даже об НЛО. За пять минут до конца занятий: «Кто не знает артиллерию ВДВ?» Ясное дело, всякий знает.

— Молодцы ребята, бывайте!

Был Летчик. На первом курсе пришел, нарисовал кружок, справа-слева по палочке — самолет в разрезе. Правее такой же кружок, такие же палочки, над кружком кривой эллипс — вертолет в разрезе. И два часа, не переводя дух, рассказывал, какие бомбы и ракеты можно к тому и другому подцепить и что с их помощью натворить. На втором курсе повторилось то же самое. А на третьем пришел, а на доске уже кружки и палочки нарисованы и про все бомбы и ракеты все написано. «Надо же, хамы, кусок хлеба отняли», — можно было прочитать на его лице. Сослался на нездоровье и ушел.