Читать интересную книгу Манипуляция продолжается. Стратегия разрухи - Сергей Кара-Мурза

А интеллигенция с наивной безответственностью одобряла разрушение министерств и ведомств – сложных структур государства, которые ничем не заменялись, а просто переставали выполнять свои функции. Так, каждый отраслевой НИИ каждого министерства «сопровождал» какую-то подсистему огромной техносферы страны. В этом НИИ работали люди, досконально знавшие эту подсистему, участвовавшие в ее разработке и создании, выезжавшие на все аварии и отказы. Ликвидация этих НИИ и сложившихся в них экспертных сообществ была уничтожением колоссального национального богатства. Эта утрата не может быть восполнена в нынешней экономической системе.

Никаких разумных оправданий такому погрому не было, они заменялись идеологическими сентенциями.

Вот рассуждение М. С. Горбачева – президента державы – о государстве: «Отличительной особенностью советской тоталитарной системы было то, что в СССР фактически была полностью ликвидирована частная собственность. Тем самым человек был поставлен в полную материальную зависимость от государства, которое превратилось в монопольного экономического монстра» [92, с. 187–188].

Эта тирада лишена разумного смысла. Почему государство, обладая собственностью, становится «монстром»? А почему не монстр частная корпорация «Дженерал электрик», собственность которой побольше, чем у многих государств? И почему человек «поставлен в полную материальную зависимость от государства»? В чем это выражается? Чем в этом смысле государственное предприятие хуже частного? Для работников оно как раз намного лучше, это подтверждается и логикой, и практикой. На Западе при попытке приватизации государственных предприятий сразу начинает бастовать их персонал, это азбучная истина.

Нагнетая ненависть к государству, Горбачев вытаскивает троцкистский тезис об «отчуждении» работника от собственности: «Массы народа, отчужденные от собственности, от власти, от самодеятельности и творчества, превращались в пассивных исполнителей приказов сверху… Все определялось сверху, а человеку отводилась роль пассивного винтика в этой страшной машине» [92, с. 188].

Это – схоластика, заменяющая аргументы потоком слов. Почему люди, имея надежное рабочее место на предприятии, становились вследствие этого «отчужденными от самодеятельности и творчества»? И как может жить человек в цивилизованном обществе без «приказов сверху»? Ведь они – необходимый инструмент координации и согласования наших усилий и условий нашей жизни. Почему, если ты им подчиняешься, то становишься «винтиком в этой страшной машине»? Это просто бредовые рассуждения.

Признаком коррупции и в то же время фактором регресса в мышлении, было ухудшение языка. Политики и чиновники во время реформы избегали использовать слова, смысл которых устоялся в общественном сознании. Их речь в 90-е годы была такой невнятной и бессвязной, словно эти люди или стремились речью замаскировать свои истинные мысли, или у них по каким-то причинам была утрачена способность вырабатывать связные мысли.

Вспомним приватизацию. Она – лишь малая часть в процессе изменения отношений собственности, лишь наделение частной собственностью на предприятие. Но это предприятие было собственностью народа (нации), а государство было лишь управляющим. Чтобы приватизировать завод, надо было сначала осуществить его денационализацию. Это – главный и самый трудный этап, ибо он означает изъятие собственности у ее владельца. Оно не сводится к экономическим отношениям (так же, как грабеж в переулке не означает для жертвы просто утраты некоторой части собственности). Однако и в законах о приватизации, и в прессе проблема изъятия собственности замалчивались. Слово «денационализация» не встречается ни разу, оно было заменено специально придуманным словом «разгосударствление».

Одним этим было блокировано освоение большого мирового массива знания по проблеме приватизации. Ложное понятие искажает представление о реальности. Результат: частная собственность на промышленные предприятия не обрела легитимности, она воспринята населением как грабительская акция. Это нанесло и наносит колоссальный ущерб экономике (в частности, побуждает новых собственников продавать основные фонды, часто за бесценок, и любыми способами переводить выручку за рубеж).

Нобелевский лауреат Дж. Стиглиц говорит о программе приватизации самых рентабельных предприятий через залоговые аукционы: «Частные банки оказались собственниками этих предприятий путем операции, которая может рассматриваться как фиктивная продажа (хотя правительство осуществляло ее в замаскированном виде «аукционов»); в итоге несколько олигархов мгновенно стали миллиардерами. Эта приватизация была политически незаконной. И тот факт, что они не имели законных прав собственности, заставлял олигархов еще более поспешно выводить свои фонды за пределы страны, чтобы успеть до того, как придет к власти новое правительство, которое может попытаться оспорить приватизацию или подорвать их позиции» [3, с. 194].

Никакой программы восстановления административного языке не проводилось, а положение не изменилось. Вот Государственная программа «Развитие сельского хозяйства… на 2008–2012 годы», обнародованная Министерством сельского хозяйства Российской Федерации в конце 2007 г. Каким языком написан документ! Читаем, например, что предусмотрено «субсидирование маточного поголовья крупного рогатого скота мясных пород по системе технологии мясного скота корова-теленок». В разделе «Целевые индикаторы» на 2009 г. поставлена такая задача: «Поголовье мясных коров: тыс. голов – 414, в том числе коров, тыс. гол. – 168». Это пишут эксперты Министерства, люди с высшим образованием не в первом поколении, это визируют начальники департаментов, это читает министр. Язык не сказывается на качестве решений? Это ошибочное мнение, язык – инструмент мышления, его деградация есть симптом болезни.

Можно говорить об утрате управленческими структурами «системной памяти», необходимой для выработки хороших решений. Отключение «блока рефлексии» в сознании работников управления в начале 90-х годов было массовым и поразительным по своей моментальности – как будто кто-то сверху щелкнул каким-то выключателем.

Вот, в 2002 году в России собрали 86 млн. т зерна. Высшие должностные лица заявили, что в России достигнут рекордный урожай (говорилось даже, что «удалось добиться таких результатов, которых не было в советское время»). При этом реальные данные Росстата о производстве зерна публикуются регулярно и общедоступны. Сбор зерна на территории нынешней России в годы высоких урожаев таков:

1970 – 107 млн. т;

1973 – 121,5;

1976 – 119;

1978 – 127,4;

1990 – 116,7;

1992 – 107 млн. т

Мы видим, что за 24 года до «рекорда» было собрано зерна в полтора раза больше, чем в «рекордный» 2002 год. Более того, урожай 1992 года, то есть уже во время реформы, был больше «рекорда» почти на треть. Урожай менее 100 млн. т в последние 20 лет РСФСР вообще был редкостью. За пятилетку 1986–1990 гг. зерна собирали 104,3 млн. т в год в среднем.

Чиновники и эксперты-экономисты, конечно же, не хотели специально ввести общество в заблуждение. Они были неспособны «взглянуть назад», мыслить во временном контексте, «видеть» даже короткие временные ряды. И это свойственно нынешней власти в целом. Поврежден важный механизм рационального мышления, совершенно необходимый в экономике. Результатом стали деградация «знания власти» и регресс в качестве решений.

Мы переживаем кризис всей системы средств познания, объяснения и доказательства, которые применяются при выработке хозяйственных решений. Масштабы деформации таковы, что на деле надо констатировать распад сообщества управленцев. Разумеется, работники управления – умные и образованные люди, они часто произносят разумные речи, но эти «атомы разума» не соединяются в систему, что и говорит о распаде сообщества.

Очень часто правящая верхушка сама начинает верить успокоительным мифам, и это – большая угроза для любого государства. Регресс в мышлении власти выражается в утрате того критического скептицизма, без которого многие утверждения воспринимаются как безответственные. Это стало общим явлением. Разрыв между реальностью и «знанием власти», то есть ее представлением о реальности, огромен. Поясним на нескольких примерах.

Вплоть до конца 2008 г. (когда «Америка нас заразила кризисом»), высшие должностные лица говорили о быстром развитии российской экономики в последние годы. Из чего же это видно, как вяжутся эти слова с реальностью? Какие великие «стройки капитализма» завершили за эти годы? Если взять реальную экономику, то она в 2000–2008 гг. росла медленнее, чем в 1985–1989 годы – а ведь тогда нас уговорили сломать нашу экономическую систему из-за «низкого темпа роста».