семантически связанная с небесной благодатью и божественной лирикой) сменяется словами «Авраам, слуга мой, Авраам», которые поют тенор и контральто — дуэтом. Бог призывает пророка не как властный господин, но как родитель, вполголоса окликающий спящее дитя. Естественное, речевое строение этих реплик в сочетании с нематериальной пустотой и странной лёгкостью их звучания производит гипнотическое впечатление.
«Авраам и Исаак», запись 1961 г.
Прошло десять лет, и Бриттен вернулся к истории об Аврааме и Исааке, а также к музыке своего кантикля. В 1961 г. он работал над одним из крупнейших и самых значимых своих сочинений — «Военным реквиемом», исполнение которого приурочили к открытию и освящению нового кафедрального собора в английском городе Ковентри. Старый готический собор Св. Михаила XIV в. был почти полностью уничтожен бомбардировками в ходе Второй мировой войны. Всё, что осталось стоять среди гор щебня и рухнувших балок, — колокольня и остов несущих стен. Эти руины были законсервированы, а рядом с ними воздвигли новое здание храма; именно там в мае 1962 г. прошла премьера «Военного реквиема» Бриттена. Эта монументальная полуторачасовая работа для трёх составов — двух мужских голосов с камерным оркестром, сопрано со смешанным хором и симфоническим оркестром, а также хора мальчиков с органом — по описанию может производить впечатление циклопического звукового мемориала, однако никакой героики в ней нет и в помине. Текст традиционной латинской мессы по усопшим, лежащий в основе большинства реквиемов всех эпох, смешан здесь со стихами одного из английских «окопных поэтов» — Уилфреда Оуэна. В 1915 г. он отправился добровольцем на фронт Первой мировой войны, а три года спустя 25-летний поэт был убит; это случилось ровно за неделю до прекращения огня. Угловатые, резкие, тяжёлые и простые, полные злости и разочарования, стихи Оуэна рассуждают о бесполезности, неприглядности и бессмысленности войны, отворачиваясь от её парадно-победительного пафоса. В них много библейских аллюзий: сын религиозной матери, до начала военных действий Оуэн был помощником приходского священника в Оксфордшире. Единственный сборник его стихов, написанных на фронте, издали посмертно, в 1920 г.
Офферторий262 — одна из традиционных частей мессы и реквиема — связан с дароприношением. Во время пения оффертория на алтарь возлагают хлеб и вино для Евхаристии263, совершая символическую жертву Богу и прося о её угодности. Ассоциация с историей Авраама и Исаака здесь не только метафорическая. Текст оффертория, представляющий собой молитву о душах усопших, освобождении их «от мук ада и бездонного озера, <…> от пасти льва, дабы не проглотил их тартар, и не пропали они во мгле»264, содержит аллюзию на обетование, данное Аврааму Богом в конце 22-й главы Книги Бытия. Вознаграждая патриарха за послушание, Всевышний пообещал ему сохранить, умножить и возвеличить его потомство265. Таким образом, в оффертории молящиеся просят о преодолении смертного мрака; о той «…жизни, которую Ты некогда Аврааму обещал, и потомству его». В этой части Бриттен использует «Притчу о старце и отроке», стихотворение Оуэна 1918 г., где поэтически пересказана история жертвоприношения Исаака. Как новый мотив, который переплетали с каноническим гимном в церковно-певческой практике эпохи Ренессанса, слова Оуэна инкрустируют молитвенный текст, расположившись между первой и второй его строфами. Напряжённость, заключённая в самом сюжете о жертвоприношении, конфликт отца и сына усилены здесь соположением сакрального и солдатского, английского и латинского, живого и мёртвого. Источник, из которого почерпнут почти весь музыкальный материал оффертория, — кантикль «Авраам и Исаак».
Часть открывается холодно, стеклянно звучащими аккордами органа и тембром хора мальчиков — их линия неотступно вращается вокруг двух опорных звуков. В кантикле две эти ноты были связаны с Исааком: на них, в частности, строилась его реплика о готовности слушаться отца, а в кульминационный момент, когда Авраам размахивался для удара, вся музыкальная материя сокращалась до них, бившихся в быстрой трели. Пение детей сменяет жутковатый эпизод причудливо деформированной, но узнаваемо военной музыки с малым барабаном, сигнальными горнами и хриплым милитаристским посвистом флейт. Слова взрослого хора «…который Ты некогда Аврааму обещал, и потомству его» звучат как осколок оратории Генделя266. Когда два солиста — баритон и тенор — начинают петь стихи Оуэна, пересказывающие события Ветхого Завета, их материал почти буквально цитирует соответствующие эпизоды кантикля:
Поднялся Авраам и в руки взял
дрова, огонь и острое железо,
и оба, вместе267, сын с отцом пустились
в путь. Исаак отверз уста: «Отец,
я зрю огонь и нож, но где же агнец,
которого ты выбрал для сожженья?»268
В этой точке мир «Притчи» Оуэна начинает в первый раз расходиться с кантиклем — вначале слегка, а затем все более заметно. В тексте вдруг появляются слова, намекающие на оборонные укрепления — насыпи и траншеи:
Тут Авраам связал ремнями сына,
земли насыпал и проделал стоки,
и нож занёс он для сыноубийства.
В ветхозаветную историю вторгается хаотический военный шум оркестра. Внезапно крики и фанфары стихают —
…когда — о чудо! — из небесных сфер
донёсся голос ангела: «На сына,
о Авраам, не поднимай руки.
Оставь его! Взгляни, и ты узришь
барана гордого, застрявшего в чащобе.
Брось на алтарь барана вместо сына».
Этот таинственный момент с тихим пением солистов и звоном арфы повторяет музыку «голоса Бога» из кантикля — второе воззвание Господа к Аврааму, в котором Исаак был помилован. Но что-то начинает ломаться: повтор как бы соскакивает на первые такты кантикля — на словах Бог просит Авраама принести в жертву животное, но музыка повторяет ту, где он приказывал ему убить сына. Кошмар этого момента, который ощущаешь прежде, чем успеваешь его осмыслить, — скрежет, блеяние, далёкий топот, постепенно настигающие сознание, — и есть ядро «Военного реквиема», его главное событие, срежиссированное Бриттеном как гениальным драматургом. Словно захваченный самолёт, уходящий с курса, «Притча» Оуэна непоправимо отклоняется от ветхозаветного сюжета. Под музыку, в кантикле сопровождавшую подготовку к удару, Авраам убивает не только собственного сына, но начинает резню, захлёстывающую целый материк269.
«Военный реквием», ч. III: Off ertorium
Чудовищный финал «Притчи о старце и отроке» Оуэна часто рассматривают как метафору преступления, совершённого одним историческим поколением над другим: в экранизации «Военного реквиема» британским режиссёром Дереком Джарменом (1989) жертвоприношение превращено в сюрреалистический театр убийства, разыгрываемый не то священником, не то мясником перед собранием гротескных дельцов, восторженно утирающих сальные подбородки. У Бриттена он получает более абстрактное, общечеловеческое звучание: пожалуй, это самая мощная из вариаций на тему любви и насилия в его музыке. Избиение отроков, которым кончается офферторий, самым ясным образом говорит слушателю о возможном триумфе зла; о том, что произойдёт, если