Читать интересную книгу Последняя граница - Алистер Маклин

– Ну, капитан Рейнольдс, мы встречаемся снова, если так можно выразиться. Обстоятельства для вас, опасаюсь, в этот раз еще менее благоприятные, чем в прошлый. Это напоминает мне, что вы, наверное, рады будете услышать, что ваш друг Коко уже поправился и вернулся к выполнению своих служебных обязанностей, хотя все еще здорово хромает.

– Сожалею, что услышал об этом, – коротко ответил Рейнольдс. – Я ударил его недостаточно сильно.

Гидаш поднял бровь и повернул голову, чтобы посмотреть на начальника тюрьмы.

– Утром они подверглись обработке по полной программе?

– Да, полковник. Необычайно высокий уровень сопротивляемости. Но для меня это является в какой-то мере научным вызовом. Они заговорят еще до полуночи.

– Конечно. Уверен, что заговорят. – Гидаш опять обернулся к Рейнольдсу. – Суд над вами состоится в четверг, в городском народном суде. Объявление об этом будет сделано завтра. Мы предполагаем немедленное предоставление виз и лучшие номера отелей каждому западному журналисту, который пожелает присутствовать на суде.

– Ни для кого места там больше не найдется, – пробормотал Рейнольдс.

– Что нам в высшей степени и подходит... Однако это для меня лично представляет не такой интерес по сравнению с другим, менее публичным процессом, который будет иметь место в начале недели. – Гидаш прошелся по кабинету и остановился перед Янчи. – В этот момент, должен откровенно признаться, я достиг того, что было моим всепожирающим желанием и главной задачей моей жизни. Я говорю о встрече при определенных обстоятельствах с человеком, который доставил мне наибольшие беспокойства, досаду, расстройство и вереницу бессонных ночей, чем объединенные усилия всех других врагов государства, каких я когда-либо знал. Да, я признаю это. Целых семь лет вы почти постоянно переходили мне дорогу, защищали и вывозили из страны сотни предателей и врагов коммунизма, вмешиваясь в события, и нарушали законы. Последние восемнадцать месяцев вашей деятельности, которой помогал неудачливый, но великолепный майор Говарт, стали совершенно нетерпимыми. Но дорога пришла к своему естественному концу, как она и должна приходить к концу для каждого. Я не могу дождаться, чтобы услышать, как вы заговорите... Ваше имя, мой друг?

– Янчи, это единственное имя, которое я имею.

– Конечно. Я не ожидал ничего другого. – Гидаш прервался на половине фразы, глаза его расширились, и от лица отхлынула краска. Он сделал шаг назад. Потом второй. – Как вы сказали, вас зовут?.. – хриплым шепотом спросил он.

Рейнольдс удивленно взглянул на него.

– Янчи. Просто Янчи.

Секунд десять царило полное молчание. Все смотрели на полковника АВО. Гидаш облизнул губы и хрипло приказал:

– Повернитесь.

Янчи повернулся, и Гидаш уставился на закованные наручниками руки. Послышался быстрый вдох. Янчи повернулся без всякого приказа.

– Вы же мертвы... – все тем же хриплым шепотом произнес Гидаш с совершенно обескураженным видом. – Вы умерли два года назад. Когда мы забрали вашу жену...

– Я не умер, мой дорогой Гидаш, – прервал его Янчи. – Умер другой человек. Были десятки самоубийств, когда ваши коричневые грузовики в ту неделю были так заняты. Вы просто взяли одного, который был более похож на меня по внешности и телосложению. Мы принесли его в нашу квартиру, подгримировали его и разрисовали руки так, чтобы в медицинском свидетельстве о смерти отразили особые приметы. Майор Говарт, как вы теперь уже понимаете, гений перевоплощения. – Янчи пожал плечами. – Конечно, заниматься этим было неприятно, но ведь, во всяком случае, тот человек был уже мертв. Моя жена была жива.

Мы считали, что она останется жить, если меня посчитают умершим.

– Вижу... В самом деле вижу... – Полковник Гидаш имел некоторое время, чтобы прийти в себя и восстановить душевное равновесие, но не мог скрыть возбуждение в своем голосе. – Не удивительно, что нам не удавалось поймать вас так долго. Не удивительно, что мы не могли разгромить вашу организацию. Если бы я знал... если бы я знал... Действительно, для меня похвально иметь вас в качестве противника.

– Полковник Гидаш, – вопросительно обратился начальник тюрьмы, – кто этот человек?..

– Человек, который никогда, увы, не будет судим в Будапеште. В Киеве. Возможно, в Москве. Но в Будапеште – никогда... Начальник тюрьмы, позвольте представить генерал-майора Алексиса Иллюрина, старше которого был только генерал Власов в Украинской освободительной армии.

– Иллюрин?.. – уставился на Янчи начальник тюрьмы. – Иллюрин... Здесь, в моем кабинете?.. Это невозможно!..

– Да, знаю, что это невозможно, но в мире он единственный человек с такими руками. Он еще не заговорил? Нет? Но он заговорит. Вы должны получить от него полное признание до того времени, как он отправится в Россию. – Гидаш посмотрел на часы. – Так много работы, о мой начальник тюрьмы, и так мало времени на ее выполнение. Машину. Хорошо охраняйте моего друга до моего возвращения. Вернусь через два часа. Самое большее – через три. Иллюрин!.. Боже мой, Иллюрин...

* * *

Оказавшись вновь в каменном подвале, Янчи и Рейнольдс мало что могли сказать друг другу. Даже всегдашний оптимизм Янчи, казалось, оставил его. Однако лицо его оставалось таким же безмятежным, как и всегда. Но Рейнольдсу было ясно, что все кончено, и для Янчи больше, чем для него самого. Была разыграна последняя карта. Он подумал, что скрывается нечто трагическое за человеком, спокойно сидевшим напротив него. Гигант, низвергнутый в прах, но спокойный и ничего не боящийся.

Глядя на Янчи, Рейнольдс был почти счастлив осознавать, что и он сам скоро умрет. Он не мог не понимать горькую иронию своего мужества. Мысль о скорой смерти исходила не из его мужества, а из его трусости. Когда Янчи погибнет, он не сможет встретиться лицом к лицу с Юлией. Но худшее, чем это, должно неизбежно произойти с ней, когда Граф, Янчи и он погибнут. Едва эта мысль родилась в нем, как беспощадно, одним усилием воли он отбросил ее в сторону. Если и было время, когда необходимо превозмочь любую слабость, то оно пришло теперь. Думать о выражении слез и печали на этом живом утонченном лице – значит проложить себе в собственных мыслях путь к отчаянию... Из труб продолжал идти пар. Влажность в камере усиливалась. Температура постоянно поднималась. 120°, 130°, 140° по Фаренгейту. Глаза заливал пот. Они пропитались потом и стали мокрыми, как мыши. Дыхание – горячим и сиплым. Раза два или три Рейнольдс терял сознание. Он упал и утонул бы даже в этих нескольких дюймах воды на полу, если бы не ремни, которыми их привязали к стульям.

Когда он очнулся после последнего обморока, то почувствовал, как чьи-то руки снимают стягивающие ремни. Он еще не сообразил толком, что происходит, как охранники вновь выволокли его и Янчи из камеры на холодный воздух во двор в третий раз за этот день. Голова Рейнольдса кружилась так же, как и тело. Как он мог увидеть, и Янчи был в таком же состоянии: его почти тащили по двору. Несмотря на туман в голове, Рейнольдс вспомнил о времени и взглянул на часы. Ровно два. Он заметил, как Янчи взглянул на него и мрачно кивнул. В два часа их будет ожидать начальник тюрьмы. Он проявит пунктуальность и точность в отношении этого, как и во всем остальном. А вместе с ним их будут ожидать шприцы, кофе, мескалин и актедрон, чтобы бросить их за порог безумия.

Начальник тюрьмы ожидал их. Но не в одиночестве. Сначала Рейнольдс увидел охранника АВО, потом – гиганта Коко, осклабившегося на него с предвкушающей удовольствие широкой ухмылкой на жестоком лице. Последним он увидел спину человека, небрежно облокотившегося на оконную раму и курившего коричневую русскую сигарету. Когда человек повернулся, Рейнольдс узнал его – это был Граф.

Глава 9

Рейнольдс был уверен, что глаза и разум обманывают его. Начальник тюрьмы сказал, что в последнее время Графа держали подальше от секретных операций. Фурминт и полковник Гидаш не позволяли ему сделать и шагу без четкого контроля – они наблюдали за ним, как ястребы. Он также знал, что за последние полтора часа от пара в подвале у него помутился разум. Человек у окна лениво оторвался от стены и легкой походкой направился через комнату, в одной руке держа мундштук, а в другой – пару кожаных перчаток, небрежно помахивая ими в воздухе. Сомнения исчезли. Это действительно Граф, живой и насмешливый, каким он знал его всегда. Губы Рейнольдса разомкнулись, глаза расширились, на его бледном, измученном лице мелькнуло подобие улыбки.

– Где это, Бога ради?! – воскликнул он, потом, качнувшись, привалился к стене.

Граф подошел и ударил его тяжелыми перчатками по лицу. Он почувствовал, как кровь полилась из начавшего заживать пореза на верхней губе, и вместе со всем, что пришлось перенести, эта боль добавила к головокружению слабость. Графа он видел смутно, как сквозь туман.