Над бухтой с криками носились чайки.
– По-вашему, нам действительно грозит опасность? – спросила Астрид.
– Знаете, чем занимается ваш отец?
Она кивнула.
– Я помогала ему в последние годы. После смерти матери. Он переписывается, лейтенант, вот и все.
– С людьми в Европе и Британии.
– Да.– Она смотрела на далекие корабли.– Отец ведет дела по всей Балтике и с германскими государствами, так что у него много адресатов. Если французская артиллерийская колонна проходит через Магдебург, он узнает об этом в течение недели.
– И сообщает британцам?
– Да.
– Опасная работа.
– Не очень. У них свой секрет. Я потому и стала помогать отцу, что у него ослабло зрение. Ему присылают газеты. Французы пропускают газеты в Данию, особенно если газеты парижские и в них нет ничего, кроме восхвалений императору, но если открыть газету и приложить к окну, то можно увидеть сотни едва заметных точек. Отправитель отмечает булавкой нужные буквы, я их записываю, и получается сообщение.– Она пожала плечами.– Ничего опасного.
– Но теперь французы знают, чем он занимается. Им нужно знать, кто ему пишет, кто отсылает эти тайные сообщения. Они сделают все, чтобы ваш отец назвал им имена. Так что теперь это опасно.
Некоторое время Астрид молчала, глядя на бухту, по которой медленно ползла канонерка. Устье бухты перегораживал бон из связанных цепью бревен, но его оттащили в сторону, чтобы освободить проход. Ветер дул в лицо канонерке, поэтому парус свернули, а вся работа по выходу из устья свалилась на десяток гребцов, орудовавших длинными веслами. На корме корабля стояли два длинноствольных орудия. Похоже, двадцатичетырехфунтовики, подумал Шарп. Такие бьют далеко и сильно. У дальней пристани, где разгружали порох и ядра, стояло еще с десяток таких же канонерок.
– После ухода французов я думала, что опасность миновала…– Астрид вздохнула.– Что ж, по крайней мере будет не так скучно.
– А разве жизнь скучна?
Она улыбнулась.
– Я хожу в церковь, веду счета, присматриваю за отцом. По-вашему, это не скучно?
– Я тоже живу скучно,– признался Шарп, вспомнив свою работу на складе.
– Вы? – Она покачала головой, а в глазах ее вспыхнули веселые искорки.– Вы солдат! Вы лазаете по дымоходам и убиваете людей! Разве это не интересно?
Шарп пожал плечами. Гребцы, раздевшись по пояс, усердно налегали на весла, но канонерка все равно едва ползла. Движению ее мешало течение, но гребцы не сдавались, как будто именно от их усилий зависела победа над Британией.
– Мне тридцать. Я в армии уже четырнадцать лет. До нее я был ребенком. Никем.
– Так не бывает,– запротестовала Астрид.
– Я был никем! – сердито повторил Шарп.– Родился никем, рос никем и должен был стать никем. Но у меня обнаружился талант. Я умею убивать.
– Это нехорошо.
– Поэтому я стал солдатом и научился убивать или оставлять в живых. Я стал кем-то, офицером, но они все равно не признавали меня. Я не джентльмен, понимаете? Я не такой, как Лависсер. Он – джентльмен.
Шарп понимал, что в нем заговорила зависть и злость, и смутился. Надо же, совсем забыл, зачем пошел с ней. Он виновато отвернулся – люди прогуливались по эспланаде, и на них двоих, похоже, никто даже не смотрел. Не рыскали поблизости французы, не маячили Лависсер с Баркером.
– Извините, мэм.
– За что?
– Течение переменилось,– меняя тему, сказал Шарп и кивнул в сторону залива.– Теперь у них дела пойдут получше.
– А нам надо идти.– Астрид поднялась. И вдруг рассмеялась.– Из-за вас меня принимают за богачку.
– Почему?
– У меня есть слуга, который носит корзину! Такую роскошь могут себе позволить только те, кто живет в Бредгаде и Амалиенгаде.
Обойдя окружавший цитадель ров, они оказались в бедном квартале города, хотя дома и здесь оставались чистенькими и опрятными. Все они были одноэтажные, построенные по одному образцу, ярко окрашены и в хорошем состоянии.
– Здесь живут моряки. Район называется Нибодер. И у всех есть печи. Мило, правда?
– Очень мило.
– Мой отец – сын моряка. Вырос на этой улице, Сванегаден. Семья была очень бедная.
Она посмотрела на него, словно желая убедить, что ничем не лучше его. Но по сравнению с Уоппингом Сванегаден был раем.
– И это, по-вашему, бедный район? – спросил Шарп.
– Да,– совершенно серьезно сказала Астрид. – Я знаю, что такое бедность. Поэтому мы и помогаем беднякам.
Приют находился на окраине Нибодера, рядом с матросским кладбищем, где был похоронен сын Астрид. Женщина прибрала маленькую могилу и, выпрямившись, замерла со склоненной головой. Шарп увидел слезы на щеках, и ему захотелось вдруг обнять ее, но вместо этого он отступил в сторону, давая ей возможность побыть одной. Над цитаделью носились чайки. Вспомнилась Грейс. Какие птицы летают над ее могилой? Грейс похоронили на кладбище в Линкольншире, рядом с могилами родственников мужа, под мемориальной дощечкой с перечислением добродетелей лорда Уильяма Хейла. Шарп представил, что ее дух витает над ним. Как бы она отнеслась к тому, что его тянет к Астрид? Он повернул голову, посмотрел на вдову, понуро стоящую над маленькой могилкой, и понял, что влюбляется. Как будто из ненависти и злости, овладевших им после смерти Грейс, проклюнулись живые, зеленые росточки.
Астрид тоже повернулась и улыбнулась ему.
– Идемте. Вам нужно познакомиться с детьми.
Она повела его в больницу, где умер ее сын, и Шарп даже не поверил, что это еще и приют. Ничего похожего на Брухаус-лейн. Ни высоких стен, ни ворот с острыми шишками, хотя окна верхнего этажа тоже забраны металлическими прутьями.
– Чтобы старшие мальчики не взбирались на крышу,– объяснила Астрид.
– Так это не тюрьма.
– Конечно нет! – Она рассмеялась и покачала головой.
На тюрьму приют и вправду не походил – белое двухэтажное здание с чистым двориком, цветочные клумбы. Рядом небольшая часовня с органом, незатейливым алтарем и мозаичным окном с изображением окруженного детьми Христа.
– Я вырос в таком же заведении.
– В приюте?
– Да. Хотя и не совсем в таком. Нас заставляли работать.
– Здесь дети тоже работают. Девочки учатся вышивать, а мальчики обучаются морскому делу.– Астрид провела его за угол дома, где стоял похожий на мачту флагшток.
До Шарпа донесся веселый смех.
– У нас было не так.
С десяток ребятишек, все в серых платьицах и бриджах, играли во что-то у флагштока. Трое ребят-калек и девочка с трясущейся головой и стекающей по подбородку слюной наблюдали за игрой, сидя в плетеных креслицах на колесиках.
– Им здесь хорошо.
– Это очень важно. Счастливого ребенка скорее возьмут в хорошую семью.
Астрид провела его наверх, где две большие комнаты занимала больница, и Шарп, стоя на балконе, пока она раздавала продукты, думал о приюте на Брухауслейн и Джеме Хокинге. Он улыбнулся, вспомнив страх в глазах Джема.