— Я даже не посчитал, сколько их было, — признался Эстебан.
— Ничего, после боя всех пересчитаем, — ответил Энрико.
— Но по-моему, самих хозяев еще не было, — заметил Эстебан.
— Ничего, они выйдут, а если и не выйдут, то сгорят живьем, — Рамон сплюнул на уже горячую от пожара мостовую, — это тоже приятное зрелище.
— Нет, — сказал Эстебан, — я хочу сам, собственными руками пристрелить этих Бакстеров.
— Ну что ж, нам остается только ждать.
Люди Рохасов улыбались, перезаряжая оружие.
Никто за гулом пожара не услышал, как на площадь Сан-Мигеля выкатилась телега старого гробовщика. Сам ее хозяин восседал на козлах и довольно равнодушно смотрел на происходящее. Старая кляча еле плелась, но все равно испуганно стригла ушами и вертела головой. В ее больших влажных глазах отражались отблески пламени. На телеге стоял новый гроб.
— Смотри, Энрико, — обратился один из бандитов к своему приятелю, — Билл уже взялся за работу, не дождавшись утра.
— Да, работы ему хватит надолго, — ответил мексиканец в сомбреро, — боюсь, Билл даже не справится, ведь трупы успеют завонять, их будет очень много.
Эстебан, заслышав разговор своих людей, тоже заметил гробовщика и его телегу.
— Эй, Билл! — крикнул он.
Гробовщик испуганно посмотрел на младшего Рохаса.
— Ты смотри, оставь гробы для Бакстеров.
— Черт бы вас побрал! — проворчал старый гробовщик, но не очень громко, так, чтобы никто из Рохасов его не услышал.
А Эстебан уже потерял всякий интерес к телеге, медленно катящейся по площади, и вновь стал всматриваться в огонь, ожидая, когда же из него появится кто-нибудь из Бакстеров.
Старик, довольный тем, что на него уже больше никто не обращает внимания, натянул поводья и причмокнул губами. Кляча послушно засеменила дальше чуть быстрее. Это, наверное, была самая большая скорость, какую она только могла развить. Но старик причмокивал и причмокивал, подгоняя ее, как бы стараясь как можно скорее убраться с этого проклятого места. Ведь он прекрасно понимал, что пуля не станет разбирать, хороший он человек или плохой. Кто-нибудь просто может выстрелить, и тогда старику Биллу некому будет сделать гроб.
Ретт Батлер с трудом приподнял крышку гроба и посмотрел на то, что происходит на площади.
Он видел охваченный дом Бакстеров, видел, как на крыльцо с поднятыми руками выбегают люди, слышал испуганные крики о помощи, злобные проклятья, ругань и отлично видел, как выбегающие из дома судорожно хватаются то за простреленную грудь, то за голову, за живот и падают в бушующее пламя.
— Дьявол! — прошептал Батлер распухшими и растрескавшимися губами. — Билл, придержи лошадь, — негромко сказал он.
Старик от голоса Батлера вздрогнул и мгновенно натянул поводья. Лошадь остановилась как вкопанная и пугливо прижала к голове уши.
Из пламени послышался голос старшего Бакстера:
— Не стреляйте! Мы сдаемся! Мы все сдаемся!
— Выходите! — закричал Рамон Рохас, опуская ствол своего карабина.
Все посмотрели на Рамона и тоже опустили оружие. На крыльцо вышел старший Бакстер со своим сыном Антонио.
— Мы сдаемся и выполним все твои требования, Рамон, мы уедем из этого городка, уедем навсегда. Вы победили.
— Что ж, хорошо, что ты это понял, — процедил сквозь зубы Рамон Рохас и сплюнул себе под ноги.
— А ты ничего не задумал? — крикнул Эстебан.
— Нет, нет! Я клянусь, мы уедем. Бросим все и уедем.
— А ты спросил разрешения у своей жены? Может быть, она не согласна? — немного издевательским тоном выкрикнул Рамон Рохас и передернул затвор карабина.
— Не надо! Не стреляйте! — закричал старший Бакстер, а вслед за ним закричал Антонио.
Его голос дрожал и срывался, было видно, что он смертельно напуган. Даже в отблесках пламени было видно, что его лицо бледное как мел.
— Не стреляйте! — закричал Антонио, прикрывая свое лицо руками, словно бы мог защитить себя от пули.
Но его последние слова уже потонули в раскатах выстрелов. Братья Рохасы стреляли все втроем, никто из их подручных не осмелился стрелять в самих Бакстеров.
Отец и сын рухнули на крыльцо, а Рамон громко расхохотался. Но его смех был каким-то безумным и было непонятно, чему он так радуется — то ли смерти своих заклятых врагов Бакстеров, то ли своей удачливости и меткой стрельбе.
И вдруг из пламени и дыма раздался пронзительный женский крик.
— Антонио! Антонио! — кричала миссис Бакстер и от ее голоса, а скорее всего от того, как она выкрикивала слова, все на площади окаменели.
Из белых клубов дыма выскочила на крыльцо миссис Бакстер.
— Сынок! Антонио! Антонио! — закричала она, бросаясь к безжизненному телу сына.
Рамон опустил ствол своего карабина. Стрелять в женщину было зазорно, пусть даже это была жена самого заклятого врага.
На его лице появилось странное выражение: губы дергались, на скулах ходили желваки, глаза сузились в две кровавые щели.
— Дьявол! — прошептал он, отворачиваясь от сцены, разыгравшейся на крыльце.
Мать, опустившись на колени, вдруг истошно закричала, ведь только теперь она поняла, что ее любимый сын мертв.
Вдруг женщина вздрогнула. Она расправила плечи и поднялась во весь рост, бесстрашно глядя туда, где стояли вооруженные люди.
— Убийцы! — закричала она. — Убийцы! У меня нет револьвера.
Женщине никто не посмел ответить, все отводили взгляды в сторону.
— Вы настоящие убийцы, Рохасы! Чтоб вы заживо сгнили в аду! Будьте вы все прокляты! Чтоб вы захлебнулись всей этой кровью!
Эстебан Рохас истерично вскрикнул и даже не глядя нажал на курок. Прозвучал одинокий выстрел. Женщина качнулась, подняла вверх руки, но еще несколько мгновений держалась на ногах. А потом медленно, как падает подрубленное дерево, медленно рухнула на труп своего сына, прижавшись к нему лицом.
Все смотрели на Эстебана, но никто не проронил ни слова.
А Рамон Рохас, посмотрев на брата, тут же отвернулся и сплюнул. Он явно не одобрял его поступок, ведь ничего геройского не было в том, чтобы выстрелить в беззащитную женщину, в ту, которая совершенно ничего не могла сделать Рохасам.
— Я правильно сделал, — процедил сквозь зубы Эстебан, заталкивая револьвер в кобуру.
Рамон пожал плечами, но не проронил ни слова.
— Вы все трусы, — словно пытаясь оправдаться, сказал Эстебан, — ведь кто-то же должен был сделать это.
— Поехали, — негромко промолвил Ретт Батлер, опуская крышку гроба.
Старый гробовщик натянул поводья и причмокнул губами. Кляча дернулась, с трудом сдвинув повозку с места, и покатила ее в ночь. Последнее, что услышал Батлер, лежа в новеньком гробу, это был крик Рамона Рохаса: