В замке, любуясь своими здоровыми, румяными детьми, Элеанора все вспоминала маленькую нищенку.
– Что с вами? – допытывался Генрих. – Вы так грустны сегодня.
– Не могу забыть ту девочку. Ведь она ненамного старше нашего Эдуарда. Когда начинаю думать, что она голодает, что ей не во что одеться… А ведь таких детей много.
Король кивнул:
– Попрошаек всегда было много.
– Я не хочу, чтобы маленькие дети голодали, – объявила королева.
Мысли о маленькой нищенке все не давали ей покоя, и Элеанора пребывала в меланхолии.
Тогда королю пришла в голову блестящая идея. Он явился к жене, весьма довольный собой.
– Как вы думаете, Элеанора, какое приказание я только что отдал? – спросил он.
Когда же королева не сумела отгадать загадку, Генрих пояснил:
– Я приказал, чтобы в Виндзоре и окрестных деревнях собрали всех бедных детей и привезли в замок. Мы устроим для них в большом зале такой пир, который они запомнят на всю жизнь.
– Ах, Генрих! – восхищенно пролепетала Элеанора. – Ведь вы делаете это для меня, правда?
– А для кого же еще?
– Вы очень добры. Я и не мечтала… Давным-давно, когда я еще жила в Провансе, мы тоже…
Генрих обнял ее за плечи, не дал договорить:
– И вот еще что. Мы с вами тоже будем в зале, чтобы насладиться этим зрелищем. Наших детей возьмем с собой, пусть посмотрят.
– Девочки еще слишком маленькие, они ничего не поймут.
– Тогда пусть с нами за столом сидит Эдуард.
Элеанора мечтательно произнесла:
– Представляете, как за это полюбит вас народ! Про нас ходит столько скверных слухов, люди болтают всякие гадости…
– Я делаю это не ради народа, а ради вас.
– И я этим очень довольна. Но как добиться, чтобы вами был доволен народ?
– Если народ и доволен королем, то это быстро кончается.
Соответствующие распоряжения были отданы, и вскоре в древний Виндзорский замок собрались весьма странные гости. Бедные детишки из окрестных селений расселись в просторном зале, испуганно разглядывая убранство дворца, где жил сам король.
Генрих и Элеанора были очень довольны. Они сидели на возвышении, специально обрядившись в великолепные одеяния и надев на головы короны – ведь дети наверняка представляли себе короля и королеву именно такими. Однако, как только гостям подали угощение, они тут же забыли о короле и королеве, принявшись уплетать за обе щеки.
В последний момент Элеанора не решилась взять с собой в зал наследника.
– Среди этих детей могут оказаться заразные, – заявила она.
Поэтому мальчик остался на попечении нянек, хотя Элеанора и считала, что зрелище было бы для него поучительным. Пусть знает, как монарх может заслужить народную любовь.
Праздник удался на славу. Когда пир закончился, слуги унесли столы, и дети устроили игры.
В замок допустили и кое-кого из родителей. Генрих объявил, что велит взвесить собственных детей и выдаст их вес серебром для раздачи нищим.
Услышав об этом, толпа закричала:
– Да здравствует король!
В течение примерно недели каждый выезд короля и королевы в Виндзор сопровождался бурным ликованием местных жителей.
– Это был не только добродетельный поступок, но и весьма разумный, – довольно повторяла королева.
* * *
Брак Ричарда с Санчей оказался удачным. Поскольку сестры были так близки между собой, принц поневоле сблизился со своим царственным братом и перешел в придворную партию. Бароны, считавшие Ричарда своим вождем, приуныли.
В годы брака с Изабеллой, дочерью Вильяма Маршала, принц нередко поддерживал лордов, выступавших за соблюдение статей «Великой Хартии». Теперь же, под воздействием Санчи, он охладел к былым сторонникам и все больше времени проводил с королем.
И все же Ричард куда лучше, чем Генрих, представлял себе истинное положение дел в стране. Вот почему на душе у принца было неспокойно.
Ричард боялся, что бароны возьмутся за оружие и пойдут войной на короля Генриха, как прежде они пошли войной на короля Джона. Опасный прецедент уже существует. То, что произошло один раз, может повториться. Король, поставленный на колени, – зрелище, которое не забывается.
Генриху следовало бы не жалеть усилий, чтобы исправить ошибки, совершенные отцом, однако король, казалось, не отдает себе в этом отчета.
Ричард знал, что главный рассадник недовольства – столица. Люди принца заходили в таверны, гуляли по порту, подглядывая и подслушивая.
Народ роптал против родственников королевы. А ведь Санча тоже приходилась королеве родственницей…
Принц не раз заводил с женой разговор на эту тему, надеясь, что Санча воздействует на Элеанору, а та, в свою очередь, вразумит короля.
Санча и в самом деле была рассудительней, чем ее сестра, да и нравом поспокойней. Она внимательно выслушала мужа, но могла сказать лишь:
– Элеаноре невозможно втолковать то, чего она не желает слышать.
– Это мне известно, – вздохнул Ричард. – Не могу понять, ведь она так умна.
– Элеанора считает, что ей любая задача по плечу. Стоит ей только захотеть – и все ей удастся.
– Но ведь речь идет о целом народе. Если народ восстанет против своих правителей… Англичане долготерпеливы, но бывает достаточно одной искры, и возгорается большое пламя.
– Вас это тревожит, Ричард?
– Я предчувствую большие беды. Может быть, это произойдет еще не завтра, но горизонт затянут тучами. Да и ваш дядя Бонифас…
– Эту историю уже все забыли.
– Забыли? Никогда! У лондонцев длинная память. Настанет день, когда Бонифасу припомнят монастырь святого Варфоломея. Крайне неприятный инцидент. Санча, попытайтесь втолковать вашим родственникам, что с англичанами нужно быть поосторожней. Наш народ не таков, каким кажется на первый взгляд. Можно подумать, что англичане тихи и боязливы. Вовсе нет! Это не робость, а вялость, сонливость, нежелание делать резкие движения. Но, когда у англичанина накопится, он словно срывается с цепи, и тогда остановить его уже невозможно.
– Я сделаю все, что смогу.
Принц кивнул:
– У лондонцев занозой в сердце сидит «Квинхайз». Это незаживающая язва. Я пробовал объяснить Элеаноре, что всякий раз, платя налог, купцы кроют королеву последними словами. Именно королеву, а не короля, ведь Генрих – англичанин, а Элеанора – иностранка. С «Квинхайзом» нужно что-то делать. Я попробую поговорить с королевой еще раз.
– Я вижу, вы и в самом деле обеспокоены, – нахмурилась Санча.
– Я был слишком мал, когда бароны восстали против моего отца, но, Бог свидетель, меня с детства воспитывали на этом примере. Питер де Моле и Роджер д'Акастр без конца твердили мне об отце, когда я рос в замке Корф. Мои воспитатели думали, что я могу когда-нибудь стать королем.