— Только один глоток, серый…
Они легли прямо на песок — у Марко не было сил достать одеяло.
Наступил третий день. Знойное солнце, и знойный ветер. Он вздымал песок, который бил по лицу. Марко решил разделить оставшуюся еду пополам, чтобы хоть что-то сберечь на завтра. Осел упрямо не трогался с места. Марко ударил его кнутом.
— Вперед, чертов сын! — крикнул он хриплым голосом, но осел не двинулся.
Тогда Марко кинул кнут и обнял серого за шею. Осел оскалил зубы и попытался его укусить. Марко прыгнул в сторону и выхватил кинжал. Глаза его засверкали, в нем пробудился зверь. Броситься на осла, вонзить ему в глотку кинжал и выпить его горячую кровь…
Они стояли друг против друга. И осел, покорившись судьбе, опустил голову. Рука Марко, сжимавшая рукоятку кинжала, бессильно повисла.
Юноша расстегнул свой пояс и швырнул его на песок вместе с мечом. Потом он выложил все лишнее из седельной сумки, оставив только бурдючок, медную миску и остатки еды. Наступил четвертый день!
Марко чувствовал, как у него сохнет все внутри. Он выпил последнюю воду. Жадно тянул он из бурдючка воду, пока в нем не осталось ни капли. Тогда он распорол мех и сухим языком облизал влажную кожу. Обмотав поводок вокруг руки, Марко поплелся дальше.
— Теперь я скоро убью тебя, серый, чтобы прожить еще лишний день.
Наступил пятый день!
Пальцы Марко сжимали рукоятку кинжала. Красные, воспаленные глаза устало вглядывались в песчаные дюны. Он шел нетвердым шагом. Живот свело от голода, но еще сильнее мучила жажда. Распухший язык лежал во рту, словно кусок кожи. Губы потрескались и кровоточили.
Осел слабо дергал за поводок, словно чувствовал грозящую ему опасность.
«Жажда — это соль в дрожащем сердце. Жажда — это огонь в кишках. Жажда — это пыль в венах. Жажда — это самое страшное человеческое страдание».
Пальцы Марко все судорожнее сжимали кинжал. Он остановился. А в сером, видно, пробудился древний инстинкт его диких предков — куланов. Он встал на дыбы, чтобы напасть на своего врага и затоптать его копытами. Марко резко дернул за поводок, и осел снова покорился воле человека.
— Еще рано, серый… Ложись. Настал вечер. Завтра они придут… Придут за нами. Слышишь топот копыт?
Человек и животное погрузились в беспокойный, лихорадочный сон.
* * *
«В краю великого молчания и песков торжествует смерть. Там, где вода не орошает землю, ничего не растет. Там, где нет ни воды, ни растений, не может быть живых существ. Там, где нет живых существ, царят демоны пустыни. Они бестелесны, им не нужна ни вода, ни растения. Демоны пустыни — помощники смерти. Это они сманили молодого господина».
Ло Бцан ударил в туго натянутый кожаный барабан, и в ответ с четырех сторон, словно эхо, донесся тот же звук. Там скакали на таком расстоянии, чтобы слышать друг друга, Николо Поло, Матео, Маффео Поло и погонщик верблюдов.
— Тебе бы лучше остаться с караваном, дочка, — сказал Ашиме старый предводитель.
— Жизнь там, где бьют в барабан, где слышны человеческие голоса, — возразила Ашима. — Мы должны найти молодого господина.
Ло Бцан снова ударил в барабан, его зоркие глаза пристально вглядывались в раскаленные пески пустыни.
— Ты устала, дочка?
— Мы его найдем, Ло Бцан?
— Когда ты услышишь, как трижды забьет барабан…
— Пустыня велика…
— Если ехать с юга на север, то пересечь ее можно за триста дней, а с востока на запад — за двадцать восемь.
Девочка тихо повторила:
— Триста дней! — И вдруг она, такая робкая, повысила голос — Мы должны его найти, слышишь, Ло Бцан!
Ашима с мольбой глядела в неподвижное лицо старого предводителя.
— Когда его найдут, ты услышишь, как трижды пробьет барабан.
Сгустились сумерки, и спасательный отряд вернулся к каравану. Люди поели и напились, потом погонщики поставили верблюдов на колени, развьючили их и повели на водопой.
Мужчины наполнили бурдюки. Взошла луна, зажглись звезды… Вскоре тишину нарушало только едва слышное дыхание уснувших людей.
Не спал лишь спасательный отряд, а вместе с ним и Ашима.
— Пошел уже пятый день, — сказал Матео глухим голосом. — Куда он мог деться?
— Я ни в чем его не упрекаю, — неожиданно резко ответил Николо Поло. — Только бы он вернулся.
Глубокие складки избороздили его лоб.
— Есть еще надежда, Ло Бцан? — спросил Маффео Поло.
Глаза собравшихся устремились на старого предводителя.
С окаменелыми лицами все ждали его приговора.
— Он силен духом, — сказал Ло Бцан.
Ашима поднялась и отошла к полуразрушенному колодцу.
С восходом солнца спасательный отряд снова отправился на поиски, прочесывая пустыню слева от караванной дороги. В равные промежутки бил барабан, Ашима считала удары. Вдруг она схватила Ло Бцана за рукав и воскликнула:
— Слушай, Ло Бцан! Барабан пробил три раза?
— Нет, дочка.
В обед Матео, как и договорились, непрерывной барабанной дробью собрал всех. Люди торопливо поели, напились и, не теряя времени, продолжали поиски. Снова разделившись, они поскакали назад, но теперь уже справа от караванной дороги.
Легкий ветер подымал пыль. Измученные ослы, уже пятый день пробегавшие почти в два раза больший путь, чем караван, едва плелись по раскаленному песку. Кругом раскинулись голые песчаные холмы, — казалось, им нет ни начала, ни конца. Глухо бил барабан.
Ашима считала удары, и всякий раз у нее сжималось сердце. Как долго они уже скачут! Их тени стали короткими. Скоро они соединятся с караваном. Невыносимо болят глаза, прикованные к песку… Ашима, тихо напевавшая что-то, умолкла и впала в какую-то тревожную дремоту.
И вдруг она услышала, как трижды пробил барабан! Кровь бросилась ей в голову, сердце бешено забилось. Она очнулась:
— Послушай, Ло Бцан!
И снова: том-том-том!
И еще раз: том-том-том!
— Поехали, дочка, — спокойно сказал старый предводитель. — Нас зовет барабан.
* * *
Марко лежал на песке, в углублении, которое он, видно, вырыл уже слабеющими руками. На холмике развевались два платка, красный и белый, привязанные к седлу. В двадцати шагах от него лежал осел, вытянув задние ноги, а передние поджав к животу.
И человек и осел лежали недвижимо, и казалось, их обоих уже коснулось дыхание смерти.
Том-том-том! — звучали резкие удары барабана. С четырех сторон показались всадники. Тогда Николо Поло бросил барабан на песок и склонился над Марко.
Все остальные встали на колени вокруг отца и сына. Губы Марко, его нос, подбородок и впалые щеки были покрыты спекшейся темной кровью.