Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Соединенные Штаты и Россия испытывают взаимное раздражение в связи с кризисом на Украине. У обеих стран очень разные представления о том, что там происходит, и о том, что определяет действия противоположной стороны. Каждая сторона поэтому испытывает искушение вести себя так, чтобы иметь возможность провозглашать победу, даже если победа, которую они надеются одержать, обернется в большей степени моральным удовлетворением сегодня, чем политическим успехом завтра. Однако, когда кризис будет преодолен, Россия и Соединенные Штаты останутся великими державами со множеством сложных интересов. Некоторые из этих интересов предполагают высокую степень соперничества, но другие требуют сотрудничества и взаимодействия; хотя не исключено, что альянс Китай — Россия и станет кошмаром для Америки, неспособность работать с Вашингтоном может поставить Москву в чрезмерную зависимость от Китая. Кстати, вероятно, понимание этого — одна из причин сдержанности Владимира Путина в конфронтации по поводу Украины.
2014 год
Сбитый «Боинг» и российско-американский конфликт
Как гласит известная пословица, разница между оптимистом и пессимистом заключается в том, что оптимист считает, что дела хуже быть уже не могут, а пессимист верит, что они могут и, вероятно, будут еще хуже. История со сбитым «Боингом» демонстрирует нам, что в этом отношении на сегодня более правыми выглядят пессимисты. Крушение авиалайнера — ужасный инцидент, но это также трагедия, которая отражает всю конфликтную природу американо-российских отношений и в более широком контексте — отношений России с Западом.
Помимо общей враждебности к политике России и фактов, представленных Вашингтоном и Киевом, одна из причин, почему США и ЕС возлагают вину на ополченцев за сбитый самолет, заключается в логичности самого допущения, что сбила авиалайнер над своей территорией, вероятнее всего, та сторона конфликта, которая подвергалась регулярным бомбардировкам с воздуха и уже к этому времени уничтожила несколько самолетов противника, а не та, которая не сталкивалась с воздушными атаками и, соответственно, не имела в своем послужном списке подбитых аэропланов. Точно так же легче было предположить, что восставшие ополченцы, обладающие сравнительно слабыми средствами разведки и несовершенной системой контроля над выполнением приказов, с большей вероятностью могли бы выстрелить в пассажирский авиалайнер по ошибке, чем лучше организованные правительственные войска Украины. И поскольку меньше оснований думать, что украинские войска могли выстрелить именно по ошибке, в таком случае если бы выяснилось, что выстрел с их стороны оказался роковым, то отсюда закономерно следовал бы вывод, что они это сделали сознательно, в ходе реализации чудовищной провокации c целью поймать в ловушку ополченцев и Россию. Но, если бы за таким ужасным преступлением стоял Киев, Америка и Европа вынуждены были бы задуматься о своей поддержке президента Порошенко. Нынешнее правительство в Киеве пришло к власти, опираясь на сильную поддержку со стороны Вашингтона и Брюсселя, и само это новое руководство обычно воспринимается как друг Запада, поэтому отказ от его поддержки потребовал бы безусловных доказательств подобного преступления, притом что некоторые и в США, и в Европе все равно не поверят никаким доказательствам вообще.
Для Соединенных Штатов, как и для Европейского союза, на кону сейчас лежит больше, чем сама Украина. Россия под управлением Владимира Путина все в большей степени рассматривается как возрождающаяся великая держава, бросающая прямой вызов мировому порядку, как он сложился после холодной войны, и отвергающая западные представления о том, как международная политика должна функционировать и как отдельные государства должны вести дела у себя дома. Жесткие действия России на Украине послужили подтверждением на Западе худших подозрений относительно намерений Москвы.
Россия сейчас находится перед трудной дилеммой. Если она продолжит поддерживать повстанцев, столкнется с новыми санкциями и возможным продвижением инфраструктуры НАТО ближе к границам России, и, пока Москва не вступила в новые союзы, Россия может оказаться один на один с альянсом, превосходящим ее по экономическому могуществу, по численности населения и, по крайней мере в некоторых отраслях, обладающим гораздо более совершенной военной технологией. Нежелание Европы разрывать экономические связи с Россией, видимо, объясняет более мягкие санкции с ее стороны, чем те, что вводит Америка, однако при давлении США и сильном поощрении со стороны прибалтийских государств, Польши и Швеции более жесткие санкции почти наверняка будут введены и Европой. Неудивительно, что те, кто отвечают за состояние российской экономики, склоняются к точке зрения о необходимости для Москвы искать выход из конфликта и отказаться от поддержки ополченцев.
Подобным экономическим резонам бросают вызов те в российской политике, кто помимо чувства моральной ответственности перед населением Восточной Украины исполнены также скепсиса в отношении предположения, что своим отступлением Россия сможет восстановить партнерство с Западом. И на самом деле история санкций показывает, что их намного легче ввести, чем снять. Учитывая нынешнее неприятие курса России и лично президента Путина во многих частях Европы и еще в большей мере в США, не исключено, что уступки по Украине рассматривались бы как признак слабости, а не сдержанности. Вполне вероятно, что за ними последовали бы новые требования к России — отказаться от Крыма, стать более сговорчивой в международной политике, а внутри страны — допустить большие свободы в западном духе.
Администрация Обамы и многие в конгрессе, по-видимому, верят, что санкции работают и, если Соединенные Штаты и Европейский союз будут действовать совместно, столкнувшись с перспективой вероятной экономической катастрофы, Россия сделает серьезные уступки и может даже сменить руководство. Такие надежды основываются на способности США вводить новые и новые санкции против России, не наталкиваясь на какой-либо ответ, который мог бы обеспокоить американскую администрацию. Сейчас в Вашингтоне преобладает восприятие, что Соединенные Штаты в состоянии ввести все более жесткие санкции и при этом какой-либо значимой ответной реакции со стороны России не последует.
Опасность этой логики для Америки состоит в том, что она основывается на ожидании какой-либо симметричной реакции со стороны России. А что, если Россия, когда санкции начнут наносить большой экономический ущерб, воспримет их как элемент полноценной экономической войны и перед лицом серьезнейшей угрозы своей экономике решит, что настал ее черед играть в эскалацию и прекратить или резко сократить энергетическое обеспечение Европейского союза? Да, это будет крайне болезненно для российских финансов, но, по мнению авторитетных американских экспертов, Россия способна прожить на свои финансовые резервы дольше, чем Европа способна прожить без российского газа. Россия также может ответить крайними мерами — дестабилизацией тех стран НАТО, где существует значительная русская диаспора, поддержкой многочисленных движений на планете, враждебных Соединенным Штатам, поиском союзов с новыми партнерами, включая Китай, и даже использованием военной силы. Следует помнить, что, согласно распространенной точке зрения, именно американские экономические санкции содействовали решению Японии атаковать Перл-Харбор в 1941 году. Хотя НАТО в военном отношении сильнее, чем Россия, обновленная Российская армия довольно сильна там, где наиболее вероятно ее применение — в Восточной Европе, и при этом она имеет превосходство 10 к 1 в тактическом ядерном оружии над НАТО. Американское общественное мнение не возражает против наказания России с помощью санкций, пока американской экономике не приходится за это расплачиваться. Но общественное мнение США подавляющим большинством выступает против использования военной силы в Украине (и только 9 % поддерживает военную акцию Америки), тогда как готовность европейцев проливать кровь и тратить деньги для защиты новых членов НАТО остается в лучшем случае не проверенной.
Я убежден, что президент Обама не заинтересован в конфронтации с Россией, но он продолжает требовать от российского руководства изменения его политического курса. Он и большинство в конгрессе верят, что этого можно добиться без войны, глобальной дестабилизации и значительного ущерба экономике США. Но насколько это реально? Путина всё чаще сравнивают со Сталиным. Однако те же самые люди, кто делают такие сравнения, в какой-то мере ожидают, что в конфликте с Западом российский лидер будет вести себя как благоразумный и предсказуемый Чемберлен. Это, очевидно, очень удобное, но рискованное допущение, когда имеешь дело с Россией.
- Провал крестового похода. США и трагедия посткоммунистической России - Стивен Коен - Политика
- Путин. Почему он стал таким? - Дмитрий Ежков - Политика
- Шерше ля нефть. Почему мы платим дань Америке? - Николай Стариков - Политика
- Приоритетные национальные проекты: идеология прорыва в будущее - Александр Иванов - Политика
- «Код Путина» - Максим Калашников - Политика