и Маков, сразу же отмечая, «что во многом не разделя[ет] взглядов» своего корреспондента, писал далее, что «положительно и с полной искренностью преклоняется перед [его] замечательною правдивостью, перед гражданским мужеством, с которым [он] сегодня говорил». Маков восклицает: «“Кругом ложь, ложь и ложь!” [из речи Победоносцева]. Да, действительно, ложью наполняли, нагнетали тот правительственный пузырь, который, несмотря на блестящие фразы и восхваления газетных статей, лопнул с треском, унеся с собой в вечность оплакиваемого нами царя мученика» [Победоносцев 1923, 1: 160].
Подчеркнув, что «никакие личные побуждения [им] не руководят», Маков далее описывает «подробный и хладнокровный [анализ своего] поведения в совещании». В своей речи он подверг критике не только сам проект Лориса, но и мотивы, им двигавшие: «…ни один министр не имеет права выставлять себя благодетелем народа, [ведь] это право принадлежит исключительно монарху». Солидаризируясь с Победоносцевым, Маков заявил на совещании, что подобное «дело требует тщательного пересмотра» и не может быть «решено сегодня»[266]. Александр III исполнил желание бывшего министра, и проект Лориса так и не был одобрен. Лев Саввич Маков покончил с собой в 1883 году, но, думается, он был бы рад узнать, что «тщательный пересмотр» означал, по сути, откладывание реформы Государственного совета и введения представительного принципа вплоть до революции 1905 года.
Михаил Тариэлович Лорис-Меликов (1880–1881)
Михаил Тариэлович Лорис-Меликов родился в 1825 году в Тифлисе в знатной армянской семье, вошедшей в состав грузинского дворянства еще в XVII столетии[267]. Лорис принадлежал к Армяно-григорианской церкви[268], что впоследствии, безусловно, сказывалось на отношении к нему среди петербуржских славянофилов и поборников «титульной нации». Отец его был довольно успешным купцом и, судя по всему, вел дела и в нескольких европейских странах. Молодой человек воспитывался в духе космополитизма и поступил в столичный Лазаревский институт восточных языков, откуда, впрочем, был вскоре отчислен из-за нарушения дисциплины[269]. В 1841 году Лорис был принят в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, по окончании которой спустя два года в чине корнета поступил на действительную военную службу в лейб-гвардии Гродненский гусарский полк.
Лорис мало походил на четверых своих предшественников; он самолично назначил себе занять министерское кресло в августе 1880 года, спустя шесть месяцев начальства в Верховной распорядительной комиссии, уже дававшей ему диктаторские полномочия во внутриполитических делах[270]. Кроме того, и социальное происхождение, и служебный опыт, и политические воззрения – все это также отличало его от предыдущих министров. Лорис был кадровый офицер, несколько десятилетий прослуживший на Кавказе, в Дагестане и прочих, весьма далеких от столичной бюрократии и придворных кругов местах[271]. Он был одним из героев недавней Русско-турецкой войны, где прославился взятием Карса. На военной службе ему неоднократно довелось проявить свои административные и политические таланты, острый ум, энергичность и независимость суждений.
Лорис руководил пограничными областями с нерусским этническим составом – руководил фактически независимо от Петербурга, вне всевозможных институциональных формальностей и рамок, осложнявших работу столичного бюрократического аппарата. Безраздельная власть над вверенной ему командой – или областью – была ему вполне привычна. Единственным из прошлых министров, имевшим хотя бы отдаленно схожий опыт, был Валуев, долгое время прослуживший в Прибалтике. Становление и служебный опыт Лориса были совершенно иными, нежели у петербуржского сановника Ланского, шефа жандармов Тимашева или министерского бюрократа Макова. Многие идеи и меры, которые Лорис пытался осуществить в Петербурге в 1880–1881 годах, успешно применялись им на предыдущих должностях.
На сцену высшей самодержавной политики Лорис-Меликов выдвинулся в кризисные 1878–1879 годы, сразу же после триумфальной Русско-турецкой войны. По иронии, первые же его назначения – временным астраханским, саратовским и самарским генерал-губернатором, а после харьковским – произошли в связи с провальной деятельностью регулярных губернских властей, и в особенности чиновников МВД. В январе 1879 года Александр направил Лориса в Поволжье для организации борьбы с эпидемией чумы, вспыхнувшей в станице Ветлянской[272]. До Петербурга и Москвы, а оттуда и по Европе распространились слухи об эпидемии, охватившей уже всю Россию. Заступив в должность, Лорис оперативно определил, что угроза носит характер чисто локальный, чем и поспешил успокоить столичную общественность. При этом он рекомендовал упразднить свой временный генерал-губернаторский пост, своим бескорыстием также весьма впечатлив современников. Направление его в апреле того же года временным генерал-губернатором в Харьков было вызвано террористической активностью[273] и тем, что правительство страшилось революционных волнений. Лорис получил неограниченную власть «в борьбе с внутренними врагами государства». Применявшиеся им в процессе этой борьбы методы оказались столь эффективны, что именно в харьковский период Александр задумал назначить Лориса во главе Верховной распорядительной комиссии, учрежденной спустя неделю после кровавого взрыва в Зимнем дворце 5 февраля 1880 года – со множеством раненых и убитых, но не затронувшего главной своей цели – царя.
Назначая Лорис-Меликова начальником Верховной комиссии, Александр делал ставку на решительного, энергичного и харизматичного лидера. Именно эти качества Лорис неоднократно проявлял в прошлом, и именно их столь отчаянно не хватало кабинетным бюрократам и царедворцам в Петербурге. Готовность принять столь сильного лидера в качестве третейского судьи по внутриполитическим вопросам убедительно доказывает, что царь осознал, что самодержавие более не в состоянии править по-прежнему и посредством прежних властных институций. Проще говоря, назначение Лорис-Меликова лишний раз указывает на то, что давно вызревавший «кризис самодержавия» не был для власти секретом.
Несмотря на исключительные таланты и опыт, свою программу Лорис-Меликов выстраивал на фундаменте, заложенном Ланским и Валуевым. Он стремился употребить организационную мощь Министерства внутренних дел в качестве прочного основания для дальнейшей реализации намеченных политических целей. В процессе устроения подобного основания Лорис пытался возвысить пост министра внутренних дел до уровня, сопоставимого с должностью премьер-министра в политических системах с Кабинетом министров. Таким образом, МВД становилось критически важным органом для претворения в жизнь его плана по переосмыслению природы самодержавной политики.
Довольно сложно в едином выводе обобщить эпоху всех пятерых министров внутренних дел при Александре II. Их социальное происхождение, образование, опыт и навыки, политическая прозорливость – все это было весьма различным, в некотором смысле предлагая царю богатую палитру разнообразных талантов, руководствуясь которыми он был волен выбирать себе высокопоставленных чиновников. То, что царь действительно имел выбор, – факт, который ни в коем случае нельзя упускать из внимания при оценке деятельности самодержавия как системы взаимосвязанных институций. Царь мог назначать и назначал на самые ответственные и влиятельные должности тех, кто, как он полагал, наиболее соответствовал его представлениям о запросах времени. Столь широкий спектр министров со всеми их служебными свершениями