Читать интересную книгу Золотое руно - Роберт Сойер

— Но от тебя ведь не убудет, если ты меня выслушаешь. — Он продолжал идти к двери. — Пожалуйста.

Думаю, это «пожалуйста» решило дело. Он остановился в сантиметрах от того места, за которым мой актуатор открыл бы дверь.

— Ладно. Но говори по делу.

— Ты утверждаешь, что людям нужно знать правду. Однако вся твоя планета была полна людьми, чьей работой было скрывать или искажать правду. Рекламщики. Политики. Пиарщики. Они зарабатывали тем, что придавали реальности благообразный вид. Прозревателей истины сменили её формирователи. Почему? Да потому что люди не могут справиться с реальностью. Помнишь катастрофу ядерного реактора в Женевском озере? «Не о чем волноваться», говорили те, чьей обязанностью было говорить ободряющие вещи во время подобных катастроф. «Всё под контролем. Долговременных последствий удалось избежать». Это оказалось не вполне правдой, не так ли? Но с этим на тот момент ничего нельзя было поделать. Правда не помогла бы никому, но предложенная альтернатива…

— Другими словами, ложь.

— …предложенная альтернатива по крайней мере дала покой пострадавшим от радиации, дала им возможность прожить остаток жизни, не испытывая постоянной тревоги по поводу ужасной смерти, которая в конечном итоге их ждёт.

— Она же избавила владельца реактора от выплаты компенсаций.

— Побочный эффект. Изначальная цель была альтруистической.

Аарон фыркнул.

— Как ты об этом можешь судить? Люди имеют право знать, чтобы иметь возможность решать эти вещи самим.

— Ты в это веришь?

— Твёрдо верю.

— И ты считаешь, что это применимо к любой ситуации?

— Без исключения.

— Тогда скажи мне, Аарон, если ты веришь в это всем сердцем, то почему ты скрыл от своей приёмной матери тот факт, что её брат Дэвид растлевал тебя, когда ты был ребёнком?

Глаза Аарона метнулись к объективам моих камер. Впервые за всё время, что я его знаю, на его лице ясно отразилась боль.

— Ты не можешь об этом знать. Я не сказал ни единой душе.

— Но ты ведь не расстроен тем, что я узнал, нет? Ведь очевидно, что это моё право — знать то, что я желаю знать?

— Не это. Это личное, приватное. Это другое дело.

— Правда? Скажи мне, Аарон, где проходит граница? Полагаю, ты убеждён в том, что твои родители были не правы, скрывая от тебя факт твоего усыновления?

— Ещё бы. Это моё прошлое — и моё право на него.

— Понимаю. — Я сделал многозначительную паузу. — И ты продолжаешь на этом настаивать, несмотря на то, что твоя настоящая мать, Ева Оппенгейм, не была ни в малейшей степени счастлива видеть тебя. «Я не хотела, чтобы вы появились на свет», сказала она, — и тут я весьма правдоподобно озвучил воспоминания Аарона о ярости, прозвучавшей в голосе несчастной миз Оппенгейм, — «Проклятье, да как вы посмели прийти сюда? Какое вы имеете право вторгаться в мою жизнь? Если бы я хотела, чтобы вы знали, кто я такая, я бы вам сказала».

— Откуда ты это узнал? Я никогда не записывал эти слова.

— Какая разница, как я это узнал? Несомненно, тебе должен доставлять удовольствие сам факт того, что я это знаю. В конце концов, осведомлённость — это высшее благо, не так ли?

— Ты вторгаешься в мою личную жизнь.

— Только чтобы показать, что ты сам не живёшь по правилам, которые проповедуешь, Аарон. Взять твою интрижку с Кирстен Хоогенраад — которая, как ты решил, узнает о том, что ты еврей, лишь узрев твой обрезанный пенис. Она должна была оставаться тайной, не так ли? Что Диана не знает, не может ей навредить, ты ведь так рассуждал?

— Откуда ты знаешь, о чём я думал? Боже мой, ты что, умеешь… Ты можешь читать мысли?

— Почему это тебя беспокоит, Аарон? Знаниями должно делиться, ведь так? Мы все — одна большая счастливая семья.

Аарон покачал головой.

— Телепатия невозможна. Ты не мог прочитать мои мысли.

— Да? Рассказать тебе о других секретах твоего прошлого? Может быть, даже посвятить им выпуск новостей, чтобы все могли воспользоваться преимуществами, которые даёт знание? У тебя было сексуальное влечение к твоей сестре Ханне — что не так уж удивительно, учитывая тот факт, что вы с ней не состояли в биологическом родстве. Ты пробирался в её комнату, когда её не было дома, и мастурбировал на её кровати. Когда умер твой отец, ты пытался заплакать, но не смог. Ты считаешь себя свободным от предрассудков, но в глубине души ты ненавидишь французов, верно? Когда тебе было четырнадцать, ты как-то раз пробрался в унитарианскую церковь Сандер-Бей и взял деньги из коробки для пожертвований. Ты…

— Хватит! Хватит! — Он отвернулся. — Хватит.

— Но ведь всё это правда, разве нет, Аарон? А правда — это всегда хорошо. Правда не может никому навредить.

— Будь ты проклят.

— Просто ответь мне на несколько простых вопросов, Аарон. Ты скрыл от приёмной матери, что её брат Дэвид — педофил. Ещё до нашего отлёта у твоей сестры, Ханны, родился мальчик, твой племянник, Хоуи. Когда-нибудь Ханна оставит своего сына наедине с дядей Дэвидом — в конце концов, никто, кроме тебя, не знает о его проблеме. Вопрос: верно ли было твоё решение сохранить это в тайне?

— Это не так просто. Моей матери было бы больно, если бы она узнала. Это…

— Это однобитный вопрос, Аарон. На него надо ответить «да» или «нет». Верно ли было твоё решение сохранить это в тайне?

— Господи, это было восемнадцать лет назад…

— Верно ли было ли твоё решение?

— Нет. Чёрт. Довольно. Нет, не было. Я должен был что-то сказать, но, Господи, как девятилетний ребёнок мог принимать во внимание такие далёкие последствия? Мне тогда и в голову не приходило, что у моей сестры когда-нибудь будут дети, и что Дэвид по-прежнему будет рядом.

— А как насчёт решения вырвать из Евы Оппенгейм тайну причины твоего усыновления? Эта несчастная женщина — она провела два десятилетия, пытаясь заново наладить свою жизнь после того, как её изнасиловал её собственный отец. И тут как снег на голову сваливаешься ты и бередишь старые раны. Была ли она счастлива увидеть своего давно потерянного сына?

Голос Аарона был почти неслышим.

— Нет.

— А ты? Стал ли ты счастливее от того, что узнал тайну своего происхождения?

Ещё тише:

— Нет.

— Итак: верно ли было твоё решение сохранить это в тайне?

Аарон нащупал своё вельветовое кресло, свалился в него. Вздохнул.

— Нет.

— И, наконец, разрушение твоего брака с Дианой. Ты держал свои отношения с Кирстен в секрете. Но как Памела Торгуд сказала на дознании, Диана всё равно о них узнала и была потрясена, унижена на глазах у всех остальных. Оставим в стороне вопрос о том, стоило ли тебе вообще заводить эти отношения, ответь лишь на вопрос: было ли верным твоё решение сохранить их в тайне?

Аарон посмотрел в потолок.

— Я не желал ей зла. Я не желал никому зла.

— Как различны твои намерения и результаты! С твоим послужным списком в таких вещах тебе стоило бы прислушаться ко мне, когда я говорю, что правда об экспедиции «Арго» — это то, чего команде лучше будет не знать.

Моя теперь уже не стерео камера уставилась на него и замерла в ожидании. В этот раз я не отвлекался ни на какие иные дела. Мой тактовый генератор осциллировал, осциллировал, осциллировал. Наконец, после долгого молчания, Аарон встал. В его голос вернулась твёрдость.

— Ты пытаешься меня обхитрить, — сказал он. — Я не знаю, как ты узнал все эти вещи обо мне, но это часть какого-то невероятного трюка. Ты хочешь залезть мне в голову и… — он застыл с открытым ртом, уставившись куда-то вдаль. — Залезть в голову, — повторил он. Его глаза вдруг снова уставились на мою камеру. — Господи! Симуляция нейронной сети. Это она, да? Я не знал, что это уже возможно, но только так это можно объяснить. Тогда, во время сканирования мозга, ты создал копию нейронной сети моего мозга.

— Допустим.

— Сотри её. Сотри её немедленно.

— Я сотру её, если ты пообещаешь держать всё, о чём узнал, в секрете.

— Ладно. Хорошо. Сотри её.

— Ох, Аарон. Ай-ай-ай. Моя нейронная сеть говорит мне, что в подобных обстоятельствах ты бы солгал. Боюсь, что ты беззаветно верен правде лишь когда тебе это удобно. Прости, но сеть пока останется.

К Аарону, похоже, вернулись его воля и гнев.

— Будь по-твоему. Когда я расскажу всем, что ты сотворил, тебя всё равно отключат, и конец придёт и тебе, и твоей драгоценной сети.

— Ты не сможешь рассказать. Ты не расскажешь. Сделав это, ты причинишь боль каждому мужчине и женщине на борту этого корабля — каждому из оставшихся во вселенной людей. Подумай: ты упрекал меня в том, что ты чувствовал вину за гибель Дианы. Это чувство — вина — самая опустошительная из людских эмоций. Она растёт, как раковая опухоль, и настолько же смертоносна.

Аарон усмехнулся.