Читать интересную книгу Чернобыльская тетрадь - Григорий Медведев

Щербина прервал его:

— Эвакуируем город утром 27 апреля. Всю тысячу сто автобусов подтянуть ночью на шоссе между Чернобылем и Припятью. Вас, генерал Бердов, прошу выставить посты к каждому дому. Никого не выпускать на улицу. Гражданской обороне утром объявить по радио необходимые сведения населению. А также уточненное время эвакуации. Разнести по квартирам таблетки йодистого калия. Привлеките для этой цели комсомольцев... А сейчас мы с Шашариным и Легасовым полетим к реактору. Ночью виднее...

Щербина, Шашарин и Легасов на вертолете гражданской обороны поднялись в ночное радиоактивное небо Припяти и зависли над аварийным блоком. Щербина в бинокль рассматривал раскаленный до ярко-желтого цвета реактор, на фоне которого хорошо были видны темноватый дым и языки пламени. А в расщелинах справа и слева, в недрах разрушенной активной зоны просвечивала мерцающая звездная голубизна. Казалось, будто кто-то всемогущий накачивал огромные невидимые меха, раздувая этот гигантский, 20-метрового диаметра, ядерный горн. Щербина с уважением смотрел на это огненное атомное чудище, несомненно обладавшее большей, чем он, зампред Совмина СССР, властью. Настолько больше, что перечеркнуло уже судьбы многих больших начальников и его, Щербину, способно освободить от должности. Серьезный противник, ничего не скажешь...

— Ишь, как разгорелся! — будто про себя говорил Щербина. — И сколько же в этот кратер, — букву «е» в слове «кратер» он произносил очень мягко, — надо песку кинуть?

— Полностью собранный и загруженный топливом реактор весит десять тысяч тонн, — ответил Шашарин. — Если выбросило половину графита и топлива — это где-то около тысячи тонн, образовалась яма глубиной до четырех метров и в диаметре метров двадцать. У песка больший удельный вес, чем у графита... Думаю, три-четыре тысячи тонн песка надо будет бросить...

— Вертолетчикам придется поработать, — сказал Щербина. — Какая активность на высоте двести пятьдесят метров?

— Триста рентген в час... Но когда в реактор полетит груз, поднимется ядерная пыль и активность на этой высоте резко возрастет. А «бомбить» придется с меньшей высоты...

Вертолет сошел с кратера.

Щербина был сравнительно спокоен. Но это спокойствие объяснялось не только выдержкой зампреда, но в значительной степени его недостаточной осведомленностью в атомных вопросах, а также неопределенностью ситуации. Уже через несколько часов, когда будут приняты первые решения, он станет кричать на подчиненных во всю силу легких, торопить, обвиняя в медлительности и во всех смертных грехах...

27 апреля 1986 года

Рассказывает полковник В. Филатов:

«Было уже далеко за полночь 27 апреля, когда в здание горкома КПСС вошел генерал-майор авиации Н. Т. Антошкин. Еще подъезжая к Припяти, он обратил внимание, что в окнах всех учреждений полыхал полный свет. Город не спал, гудел, как растревоженный улей. В горкоме битком людей.

Сразу доложил Щербине о своем прибытии.

Щербина сказал:

— На вас и на ваших вертолетчиков, генерал, сейчас вся надежда. Кратер надо запечатать песком наглухо. Сверху. Ниоткуда больше к реактору не подступиться. Только сверху. Только ваши вертолетчики...

— Когда начинать? — спросил генерал Антошкин.

— Когда начинать? — удивленно вскинулся Щербина. — Прямо сейчас, немедленно.

— Нельзя, Борис Евдокимович. Еще не перебазировались вертолеты. Надо найти площадку, место управления полетами... Только с рассветом...

— Тогда прямо с рассветом, — согласился Щербина. — Ну, вы меня понимаете, генерал? Берите это дело в свои руки».

Озадаченный председателем Правительственной комиссии, генерал Антошкин лихорадочно размышлял:

«Где взять этот песок? Где мешки? Кто будет их грузить в вертолеты? Каковы маршруты подхода к 4-му блоку по воздуху? С какой высоты бросать мешки? Какова радиация? Можно ли вообще посылать на кратер летчиков? А вдруг пилоту в воздухе станет плохо? Вертолетчиками в воздухе надо руководить — как, кто, откуда? Какие мешки с песком? Твори, генерал, из ничего...»

Продумывал линию дел и поступков:

«Мешки с песком — вертолеты, сбрасывание мешков с песком; расстояние от взлетной площадки до кратера; взлетная площадка — место дислокации; реактор — радиация — дезактивация личного состава и техники...»

Антошкин вспомнил вдруг, что по дороге из Киева в Припять навстречу шла бесконечная вереница автобусовв и частных машин, в которых людей было как в час «пик»... Мелькнула тогда мысль: «Эвакуация?»

Да, это была самоэвакуацня. Часть людей по собственной инициативе покинула радиоактивный город. Уже в течение дня и вечера 26-го апреля...

Антошкин думал, куда сажать вертолеты. Не находил ответа. И вдруг поймал себя на том, что внимательно рассматривает площадь перед горкомом партии.

«Именно здесь! — мелькнула мысль. — Кроме площадки перед горкомом КПСС сажать вертолеты тут негде...

Доложил Щербине. После некоторых колебаний: шум моторов будет мешать работе Правительственной комиссии, — получил добро.

Не разбирая, где сколько радиации, промчался на машине к аварийному блоку, посмотрел подлеты к площадке. И все это без защитных средств. Растерянная администрация АЭС не сумела обеспечить ими прибывших. Все были, кто в чем приехал. Активность в волосах и на одежде к исходу суток достигла десятков миллионов распадов...»

Глубоко за полночь 27 апреля генерал-майор Антошкин по личной рации вызвал первую пару вертолетов. Но без руководителя с земли они в этой обстановке сесть не могли. Антошкин взобрался на крышу десятиэтажной гостиницы «Припять» со своей рацией и стал руководителем полетов. Развороченный взрывом 4-й блок с короной пламени над реактором был виден как на ладони. Правее, за станцией Янов и путепроводом — дорога на Чернобыль, а на ней бесконечная, тающая в дальней утренней дымке колонна разноцветных пустых автобусов: красных, зеленых, синих, желтых, застывших в ожидании приказа.

Тысяча сто автобусов растянулись по всей дороге от Припяти до Чернобыля на двадцать километров. Гнетущей была картина застывшего на дороге транспорта. Высвечивая в лучах утренней зари, сверкая непривычно пустыми глазницами окон, уходящая за горизонт колонна автобусов остро символизировала собой, что здесь, на этой древней, исконно чистой, а теперь радиоактивной земле — жизнь остановилась...

В 13 часов 30 минут колонна дрогнет, двинется, переползет через путепровод и распадется на отдельные машины у подъездов белоснежных домов. А потом, покидая Припять, увозя навсегда людей, унесет на своих колесах миллионы распадов радиоактивности, загрязняя дороги поселков и городов...

Надо было бы предусмотреть замену скатов на выезде из десятикилометровой зоны. Но об этом никто не додумал. Активность же асфальта в Киеве долго еще потом будет составлять от десяти до тридцати милли-рентген в час, и месяцами придется отмывать дороги...

Глубоко за полночь было окончательно все решено относительно эвакуации. Но превалировала оценка: эвакуация ненадолго, на два-три дня. Наука, сидя в горкоме партии, предполагала, что радиация снизится после того, как реактор завалят песком и глиной. Правда, наука сама толком еще не определилась, но тем не менее мысль о недолговечности радиации возобладала. В связи с этим дана была рекомендация: одеваться легко, продукты и деньги брать на три дня, вещи носильные закрыть в шкафах, газ, электричество выключить, двери закрыть на замок. Сохранность квартир обеспечит милиция...

Если бы члены Правительственной комиссии знали о размерах радиационного фона, решение было бы иным. Многие жители могли бы забрать основные носильные вещи, упаковав их в полиэтиленовые мешки. Ведь естественный приток радиоактивной пыли в квартиры (через щели в дверях и окнах) продолжался. И спустя неделю радиоактивность вещей в квартирах достигла одного рентгена в час.

А многие женщины и дети уезжали в легких халатах и платьицах, унося на них и в волосах миллионы распадов...

Свидетельствует В. И. Шишкин:

«Вначале предполагали эвакуировать город рано утром. На этом настаивали Шашарин, Минздрав СССР — Воробьев, Туровский, представители Штаба гражданской обороны.

Наука помалкивала по поводу эвакуации. И вообще, как мне казалось, опасность наукой преуменьшалась. Бросалась в глаза неопределенность со стороны ученых, неуверенность — что делать с реактором. Забрасывание песком рассматривалось тогда как превентивная мера по борьбе с пожаром в реакторе...»

Свидетельствует Б. Я. Прушинский

«Четвертого мая я вылетел на вертолете к реактору вместе с академиком Велиховым. Внимательно осмотрев с воздуха разрушенный энергоблок, Велихов озабоченно сказал:

— Трудно понять, как укротить реактор...