Читать интересную книгу Чернобыльская тетрадь - Григорий Медведев

Первая группа пострадавших, как мы уже знаем, была доставлена в медсанчасть через тридцать-сорок минут после взрыва. При этом следует отметить всю особенность и тяжесть ситуации в условиях ядерной катастрофы в Чернобыле, когда воздействие излучений на организмы людей оказалось комплексным: мощное внешнее и внутреннее облучение, осложненное термическими ожогами и увлажнением кожных покровов. Картина реальных поражений и доз не могла быть оперативно установлена из-за отсутствия у врачей данных службы радиационной безопасности атомной станции об истинных радиационных полях. Как я уже упоминал ранее, имевшиеся на АЭС радиометры показывали интенсивность радиации три-пять рентген в час. В то же время более точная информация начальника Штаба гражданской обороны АЭС С. С. Воробьева не была учтена. «Смягченная» информация службы РБ АЭС, естественно, не насторожила должным образом врачей медсанчасти, и без того недостаточно подготовленных в этом плане.

И только первичные реакции облученных: мощная эритема (ядерный загар), отеки, ожоги, тошнота, рвота, слабость, у некоторых шоковые состояния — заставили предполагать очень тяжелые поражения.

Кроме того, медсанчасть, обслуживающая Чернобыльскую АЭС, не была оснащена необходимой радиометрической аппаратурой с достаточно широким диапазоном шкал измерений, позволяющей оперативно определять характер и степень внешнего и внутреннего облучений. Бесспорно, врачи медсанчасти не были подготовлены организационно к приему подобного рода больных. Не была в связи с этим проведена необходимая в таких случаях срочная классификация пострадавших по типу течения болезни при остром лучевом синдроме, каждому из которых присущи определенные ранние симптомы, различия между которыми имеют значение для терапии заболевания. В качестве основного критерия в таких случаях выбирается вероятный исход болезни:

1. Выздоровление невозможно или маловероятно.

2. Выздоровление возможно при использовании современных терапевтических средств и методов.

3. Выздоровление вероятно.

4. Выздоровление гарантировано.

Такая классификация особенно важна в том случае, когда при аварии облучено большое количество людей, и может возникнуть необходимость скорее определить тех из них, кому своевременно оказанная медицинская помощь может спасти жизнь. То есть такая помощь должна охватывать пораженных второй и третьей группы лиц указанной классификации, так как их судьба существенно зависит от своевременно принятых терапевтических мер.

Здесь особенно важно знать, когда началось облучение, сколько оно длилось, сухая или мокрая была кожа (через влажную кожу интенсивнее диффундируют внутрь радионуклиды, особенно через кожу, пораженную ожогами и ранениями).

Мы знаем, что практически вся смена Акимова не имела респираторов и таблеток-протекторов (йодистого калия и пентоцина), и работа этих людей проходила без грамотного дозиметрического обеспечения.

Все поступившие в медсанчасть пострадавшие не были классифицированы по типу течения острой лучевой болезни, свободно общались друг с другом. Не была обеспечена достаточная дезактивация кожных покровов (только обмыв под душем, который был неэффективен или мало эффективен из-за диффузии радионуклидов с накоплением в зернистом слое под эпидермисом).

При этом основное внимание было обращено на терапию больных первой группы с тяжелыми первичными реакциями, которых сразу положили под капельницу, и больных с тяжелыми термическими ожогами (пожарные, Шашенок, Кургуз).

Только через четырнадцать часов после аварии из Москвы самолетом прибыла специализированная бригада в составе физиков, терапевтов-радиологов, врачей-гематологов. Были проведены одно-, трехкратные анализы крови, заполнены амбулаторные карты-выписки с указанием клинических проявлений после аварии, жалоб пострадавших, числа лейкоцитов и лейкоцитарной формулы...

Свидетельствует начальник смены блока № 4 В. Г. Смагин (принимал смену у Акимова):

«Около четырнадцати часов покинул БЩУ (началась рвота, головная боль, головокружение, полуобморочное состояние), помылся и переоделся в санпропускнике, пришел на АБК-1 в здравпункт. Там уже были врачи, сестры. Попытались записать, где был, какие радиационные поля? Но что мы знали? Мы толком ничего не знали. Зашкал на тысяче микрорентген в секунду — и все. Где был?.. Разве расскажешь, где был. Это надо им весь проект АЭС докладывать. К тому же, меня все время мутило. Тогда нас, человек пять, посадили в „скорую“ и отвезли в медсанчасть Припяти.

Привезли в приемный покой, РУПом (прибор для замера активности) замерили активность каждого. Все радиоактивны. Помылись еще раз. Все равно радиоактивные. Проводили нас на третий этаж к терапевтам. Было в ординаторской несколько терапевтов. Меня сразу увидела и взяла к себе Людмила Ивановна Прилепская. У нее муж тоже начальник смены блока, и мы дружили семьями. Но тут у меня и других ребят началась рвота. Мы увидели ведро или урну, схватили и втроем начали рвать в это ведро.

Прилепская записала мои данные, выяснила место, где я был на блоке и какие там радиационные поля. Никак не могла взять в толк, что там везде поля, везде грязь. Нет ни одного чистого уголка. Вся атомная станция — сплошное радиационное поле. Пыталась выяснить, сколько я схватил. В промежутках между рвотами рассказывал ей как мог. Сказал, что поля из нас никто точно не знает. Зашкал на тысяче микрорентген в секунду — и все. Чувствовал себя очень плохо. Дикая слабость, головокружение, дурнота.

Проводили в палату и положили на свободную койку. Сразу поставили капельницу в вену. Длилось это долго. Примерно, два с половиной-три часа. Влили три флакона: в двух прозрачная жидкость, в одном — желтоватая. Мы все это называли — физраствор.

Часа через два в теле стала ощущаться бодрость. Когда кончилась капельница, я встал и начал искать курево. В палате было еще двое. На одной койке прапорщик из охраны. Все говорил:

— Сбегу домой. Жена, дети волнуются. Не знают, где я. И я не знаю, что с ними.

— Лежи, — сказал я ему. — Хватанул бэры, теперь лечись...

На другой койке лежал молодой наладчик из Чернобыльского пусконаладочного предприятия. Когда он узнал, что Володя Шашенок умер утром, кажется, в шесть утра, то начал кричать, почему скрыли, что он умер, почему ему не сказали. Это была истерика. И, похоже, он перепугался. Раз умер Шашенок, значит, и он может умереть. Он здорово кричал.

— Все скрывают, скрывают!.. Почему мне не сказали?!

Потом он успокоился, но у него началась изнурительная икота.

В медсанчасти было грязно. Прибор показывал радиоактивность. Мобилизовали женщин из Южатомэнергомонтажа. Они все время мыли в коридоре и в палатах. Ходил дозиметрист и все измерял. Бормотал при этом:

— Моют, моют, а все грязно...

Похоже, он был недоволен работой женщин, хотя они здорово старались и ни в чем не были виноваты. Были настежь открыты окна, на улице духота, в воздухе радиоактивность. Гамма-фон в воздухе. Поэтому прибор неверно показывал. То есть верно — показывал грязь. С улицы все летело внутрь и оседало.

В открытое окно услышал, что меня зовут. Выглянул, а внизу Сережа Камышный, начальник смены реакторного цеха из моей смены. Спрашивает: „Ну как дела?“ А я ему в ответ: „Закурить есть?“

— Есть!

Спустили шпагат и на шпагате подняли сигареты. Я ему сказал:

— А ты, Серега, что бродишь? Ты тоже нахватался. Иди к нам.

А он говорит:

— Да я нормально себя чувствую. Вот дезактивировался. — Он достал из кармана бутылку водки. — Тебе не надо?

— Не-ет! Мне уже влили...

Заглянул в палату к Лене Топтунову. Он лежал. Весь буро-коричневый. У него был сильно отекший рот, губы. Распух язык. Ему трудно было говорить.

Всех мучило одно: почему взрыв?

Я спросил его о запасе реактивности. Он с трудом сказал, что „Скала“ показывала восемнадцать стержней. Но, может, врала. Машина иногда врет...

Володя Шашенок умер от ожогов и радиации в шесть утра. Его, кажется, уже похоронили на деревенском кладбище. А заместитель начальника электроцеха Александр Лелеченко после капельницы почувствовал себя настолько хорошо, что сбежал из медсанчасти и снова пошел на блок. Второй раз его уже повезли в Киев в очень тяжелом состоянии. Там он и скончался в страшных муках. Общая доза, им полученная, составила две с половиной тысячи рентген. Не помогли ни интенсивная терапия, ни пересадка костного мозга...

После капельницы многим стало лучше. Я встретил в коридоре Проскурякова и Кудрявцева. Они оба держали руки прижатыми к груди. Как закрывались ими от излучения реактора в центральном зале, так и остались руки в согнутом положении, не могли разогнуть, страшная боль. Лица и руки у них очень отекли, темно-буро-коричневого цвета. Оба жаловались на мучительную боль в коже рук и лица. Говорить долго не могли, и я не стал их больше тревожить.