Прошла минута молчания…
— Что надо?… — спросил старик голосом резким, как скрежет ножа по тарелке.
— Вы убежали от нас… — пробормотал Волошин.
— Что надо?! — повторил старик.
Волошин уже оправился от неожиданности.
— Книги, — коротко сказал он.
— Не отдам! — отрезал старик. Он дышал часто, и голова его тряслась все сильнее.
— Успокойтесь. Давайте объяснимся… — спокойно и деловито предложил Волошин.
— Нет!
— Обещаю вам, что вы до самой своей смерти будете хранителем книг, найденных вами, а ваше покушение вам простят…
— Уходите!.. — прохрипел старик.
Волошин нахмурился:
— Я не уйду…
— Никому не дам! — истерически взвизгнул старик. — Это мое! Я нашел! Мое!..
— Эти книги принадлежат народу! — строго сказал Волошин.
— Я не знаю никакого народа! Сгинь, сатана!..
«Хорош, дьявол! — залюбовался им на секунду Волошин. — Фотоаппарат бы сюда…»
Сама древняя боярская Русь, внезапно ожившая и восставшая из мрака прошлого, стояла перед Волошиным, перед молодой, новой Москвой. Она не понимала эту новую Москву, как не поняла когда-то Москву петровскую, и наливалась тупой старческой яростью.
Волошин сделал шаг вперед, но старик молниеносно взмахнул рукой и швырнул в него топор.
Юноша едва успел нагнуться: топор пролетел над его головой. Затем дверь захлопнулась, и загрохотал тяжелый засов. Волошин бросился к двери, навалился. Дверь стояла как каменная. Он застучал:
— Откройте!
Ни слова… Слышно, как старик ходит за дверью, шуршит бумагой…
— Откройте! — приказал Волошин.
Ни слова…
«Ломать дверь?… Чем?… Топор!..»
Волошин пошел вдоль хода, отыскивая топор.
«Вот он!.. А впрочем, нет!.. Надо позвать Руднева».
Волошин подпер дверь железным прутом и, повернувшись, быстро направился обратно.
…Тася сидела подле страшного склепа, поглотившего ее друга. Сидела окаменев, сидела уже час, а Вани все не было, и ни звука не доносилось из черной ямы.
«Неужели с ним что-то случилось?… Что, если этот страшный старик убил его?… Подстерег и убил!..»
Она вскочила и опрометью бросилась к церкви Иоанна Предтечи… Затормошила Руднева и, не в силах сдержаться, закричала:
— Товарищ Руднев! Скорее! Он убил Ваню! Старик! Под землей! Вани нет уже час!.. Скорее!..
Руднев вскочил как ошпаренный, вместе с ним вскочил и Стрелецкий. Прибежал испуганный Анышев.
— Кто убил!.. Кого убили?… В чем дело?…
Тася кричала и торопила всех минут пять, пока наконец Руднев не уразумел, что произошло. Он взял с собой двух милиционеров и спустился в склеп… Он нашел ход в нижний туннель и понял, что Волошин сделал открытие. В нижнем туннеле все трое пошли по меловым стрелкам, оставленным на стене Волошиным. Остановились перед мостками и уже стали разбирать надпись над дырой в стене, как вдруг из этой дыры вынырнула лохматая голова Волошина.
— Живы?! — радостно воскликнул Руднев.
— Вполне, — ответил Волошин. — А вы явились кстати. Я нашел и тайник и старика. Он заперся. Нужно ломать дверь. Топор есть. Пошлите людей за ломом…
Вскоре Руднев и Волошин, а с ними и один оставшийся милиционер уже стояли перед дубовой дверью. Волошин выдернул прут и крикнул:
— Выходите! Будем ломать дверь!..
Молчание было ему ответом… Волошин взмахнул топором. Он сразу понял, что эту дверь срубить будет нелегко, но рубил, рубил, рубил… Неожиданно они почувствовали запах дыма, который, видимо, пробивался сквозь щели в двери. Руднев и Волошин догадались: старик жег библиотеку, чтобы не отдать ее никому…
— Бегите! Торопите там с ломом да захватите брезент или еще что-нибудь — огонь накрыть! — приказал милиционеру Руднев.
Тот быстро побежал по туннелю. Вскоре примчался его товарищ с ломом.
…Волошин вонзал топор в дубовую дверь, а Руднев старался просунуть в щель лом. Подземелье гудело от ударов топора и лома; из щелей уже валил густой дым, летели щепки. Волошин неистово работал топором, кромсал крепкое дерево, старался перерубить засов, на который с той стороны была заперта дверь, и боялся лишь одного: что засов этот окажется металлическим.
— Если засов там железный, все пропало, — задыхаясь, говорил он Рудневу.
— Ничего! Руби, Ваня! Мне только в щель лом просунуть, — подбадривал его Руднев.
Наконец Волошин добрался до засова и крикнул:
— Деревянный! Наша взяла!..
Он с удвоенной силой заработал топором. Засов разлетелся в щепки. Руднев рванул дверь. Едкий дым заполнил туннель. Руднев шагнул вперед, прикрывая глаза. Вдруг он услыхал голос Волошина.
— Старик лежит! Он здесь! Лежит на полу!..
— Тащите его наверх! — крикнул милиционеру Руднев.
— Надо спасать книги!.. — услыхал он слова Волошина и понял, что тот тушит огонь.
Волошин действительно боролся с огнем. Стащив с себя брюки и оставшись в одних трусах, он бросался туда, где взлетали сквозь дым языки огня, накрывал горящие книги брюками, топтал их ногами, хлопал руками. Позади раздался отчаянный женский крик:
— Ваня!.. Ванечка!.. Ты жив?… Где ты, Ванечка?!.
Выставив вперед руки, в тайник вбежала Тася.
— Настенька! — откликнулся Волошин. — Горят книги!.. Тушить надо!..
— Уже бегут с брезентом! — ответила Тася.
Действительно, минуты через две в тайник вбежал милиционер, волоча за собой широкий жесткий брезент из арсеналов Анышева.
— Накрыть огонь! — весело скомандовал Руднев.
Теперь дело пошло быстро. С помощью брезента Волошин, Руднев и милиционеры окончательно расправились с огнем. Тася тем временем не оставалась без дела: шаря руками по каменным полкам и по полу, она собирала в охапку полуобгоревшие книги. Собрав, сколько могла унести, она пошла по туннелю к выходу.
В подземелье было трудно дышать из-за дыма, но Руднев, Волошин, Тася и милиционеры все же дышали. Видимо, где-то была тяга для притока свежего воздуха… Дым уходил.
Погасив огонь, Руднев и Волошин стали передавать книги милиционерам, выстроившимся в цепочку вдоль туннеля.
* * *
Уже занялась заря. Возле часовни Тася и профессор Стрелецкий осматривали спасенные книги.
— Что это? — с тревогой и волнением говорил Стрелецкий, беря в руки один за другим запыленные, полуобгоревшие фолианты.
— Это церковные книги, профессор, — сказала Тася.
— Да. Но это совсем не то…
Стрелецкий раскрыл какой-то том в картонном переплете и прочел вслух:
— «Житие святого Ферапонта, можайского и лужецкого чудотворца…» Эта книга напечатана в 1912 году в Московской синодальной типографии.