назидательной фронды, предметно проучившей высокомерность Хорина, студентка достала из прикроватной тумбочки янтарные бусы и надела их на свою нежную шею. Её манипуляции сопровождались столбняком остального сообщества.
– Демонстрируются впервые! – торжественно провозгласила Стелла. – Подарок Юры, – взяв с тумбочки зеркальце и огладывая в него себя, добавила она. – Мы с ним обменялись сувенирами в качестве…как их…, – в нетерпении сделала она тонкими и длинными пальцами жест «перебора на струнах гитары». – А! В качестве футбольных одноклубников.
От событий последней четверти часа обстановка в хижине дяди Толи потеряла непринуждённость. Тем паче, что Виктор, которого окончательно развезло, всё порывался «разобраться за Нижнее Грязюкино» с горожанином. «У-у-у-у, ты какой! – паровозной трубой гудел он в адрес Хорина. – Я думал ты – классный пац-цан, а ты – тот ещё фраер!»
Кондрашов и девушки утихомирили Кропотова и убрали угощение со стола. Посовещавшись, Стелла и Марина засобирались в Ильск, решив переночевать у родителей Шутовой.
– Я вас увезу, – мрачно заикнулся, было, Хорин.
– Нет, ты пьян, Эдуард, – безапелляционно решила Кораблёва. – В таком виде нельзя садиться за руль.
– Я у-увезу, – упорствовал тот. – Га-гаишники знают фамилию Хо-хорин.
– Зато они не гарантируют нам безопасность, – возразила Стелла. – И потом, мы, замараевцы – законопослушные граждане, – не без юмора дополнила она. – Ложись и спи. Виктора мы отведём домой, а в город нас проводит Юра.
Глава вторая
1
Все мы так устроены, что стресс снимаем неким апробированным приёмом. Хотя лучшее средство от душевных потрясений – устранение факторов, их порождающих. При условии, что добиться этого нельзя, каждый разряжается по-своему: одни глушат грусть-печаль водкой, другие предпочитают развлекательное чтиво, третьи бьют обидчику физиономию, а кое у кого просто-напросто случается нервный срыв.
Кондрашову острой занозой в сердце засела мысль о некстати объявившемся мажоре. Раздумья на актуальную тему преследовали его неотступно. Даже тренировки, обычно приносившие расслабление, не вызывали нужного эффекта. Тень «золотого мальчика» непрерывно витала над ним и отравляла всякую текущую минуту бытия.
Большие надежды Юрий возлагал на первое новогоднее воскресенье, в которое неразлучная четвёрка выступила в давно задуманный лыжный поход на Каму. Юноша надеялся в ходе вылазки на природу улучить момент и в беседе с Кораблёвой поставить точки над «i». Даже не столько в прояснении роли Хорина, сколько в отношениях между ним и Стеллой.
А все обстоятельства к тому располагали. И неожиданно тёплый и солнечный январский день. И весёлое общение в ходе неторопливой прогулки. И задушевные песни у костра с аппетитным и незатейливым обедом. И расстановка лыжников на обратном пути, при которой Марина и Виктор отмеривали снежные вёрсты впереди, оторвавшись от замыкающей парочки на добрую сотню метров. Да и сама Кораблёва охотно вступала в диалог с Кондрашовым на самые трепетные темы.
Именно явное расположение Стеллы наполнило юношу той решимостью, что подтолкнула к форсированию событий. И он прямо поставил перед Стеллой вопрос о статусе Хорина.
– Юрка! Что за нахальство? – возмутилась девушка. – Ты несноснее Буратино, – отчитывала она его. – Он также длинненьким деревянненьким носиком тыкался в холст на стене, желая выведать: что там за очагом? Ведь я предупреждала тебя…По какому, интересно знать, праву ты так распоясался со мной?
– По какому праву? – решаясь на что-то, переспросил её Кондрашов.
– Да, – останавливаясь и вонзая лыжные палки в снег, воскликнула девушка, – хотела бы я знать!
– Что ж, – сжимая челюсти и перекатывая желваки на скулах, вслед за ней прекратил скольжение на лыжах паренёк, – я скажу по какому праву…Да по такому праву, что ты меня целовала четыре раза!
– Я? Четыре раза? – растерялась Кораблёва. – Ты шутишь?
– Первый раз – в тракторе, – чеканил молодой тракторист, – второй, когда я валялся на снегу у хижины дяди Толи, третий – за тост о милых дамах, четвёртый – когда спортивную шапочку на меня одевала. Вот!
– …Ах ты…Ах ты, мой миленький мальчишечка! – растроганно проговорила Стелла, на минуту позабыв о всякой строгости. – Подойди ко мне, пожалуйста, Юрочка! – неожиданно ласково попросила она.
И когда тот, насторожённый и непонимающий приблизился к ней, девушка приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щёку. «Пятый, – сказала девушка. – Как любимого мальчишечку, но не более того…».
Затем студентка первой двинулась по колеям, проложенным Кропотовым. Кондрашов заскользил сбоку от неё по лыжне, протоптанной Шутовой.
– Юрочка, мне известно твоё отношение ко мне, – раздумчиво заговорила Кораблёва. – И пусть ты вторгаешься…в закрытую девичью сферу…Так и быть, тебе я расскажу…в пределах допустимого. Об этом не знает и Маринка. Не сомневаюсь, что об этом будем знать только я и ты.
От волнения Кондрашов что-то прохрипел, с трудом проглотив слюну и сделав кивок головой.
– Однажды мы с Маринкой зашли в бутик…, – припоминающе прищурилась Стелла.
– Извини…кгм-кгм, – прокашливаясь, всё ещё хрипел Юрий, – куда зашли?
– В бутик. Это модный магазин. Зашли просто поглазеть на шикарные вещицы – там цены заоблачные. Да дело не в этом. Там возле женского манекена стоят двое мужчин. Один из них смеётся и говорит: «Подумать только, когда я взглянул на эту фигуру от дверей, то принял за убийственно красивую девушку. А это ни на что не годная кукла». Так вот, я – тоже ни на что не годная кукла. Манекен. Бесчувственный пупс. Какая-никакая наружность есть, а внутри – пустота. Я понятно излагаю?
– Н-не…Не вполне.
– Путано, да? Ну, слушай…Я хочу любить и быть любимой. Как цыганка Аза, как всякая женщина. Для меня счастье – целовать и тискать малышей. Но едва какой-нибудь мужчина пытается сблизиться со мной, он тотчас становится неприятен. Извини, меня воротит с него…Не скрою, с некоторых пор меня это стало беспокоить. Я даже обследовалась в клинике. Доктора сказали, что с телом у меня всё в порядке, а вот с душой…Они полагают, что это из-за несчастья с мамой и папой. Это не лечится лекарствами. Здесь требуется время. А также мужчина, что подберёт ключик ко мне…Да я ещё сама по себе…непростая…Да приплюсуем мамино-папино советское воспитание…А где их сейчас взять: Мересьева или Гагарина? Так что, Юрочка, перед тобой, – невесело усмехнулась собеседница, – ни на что не годная кукла. Манекен. Пупс. И ты ни-че-го не потеряешь, когда по окончании практики я уеду…
– Не смей! – задохнулся в протестующем шёпоте юноша.
Кондрашов прервал Стеллу почти неслышно. Но столько в его выдохе было обиженной энергии, что далеко оторвавшиеся от них Кропотов и Шутова разом остановились и оглянулись.
– У вас всё нормально? – крикнул Виктор.
– Как вы там? – присоединилась к нему Марина.
Кораблёва в ответ им помахала рукой, показывая тем самым, чтобы они продолжали путь.
– Не говори так, ладно? – попросил Стеллу Юрий, когда лидирующий тандем двинулся к Замараевке. – Наоборот, чем больше я тебя узнаю изнутри, тем…ты для меня ближе и дороже.
– Я тебе сказала правду, – с проявившейся внутренней твёрдостью ответила ему студентка. – По женской части…я вот такая…Временно непригодная…
– А для меня ты – непревзойдённая! –