Но домулла вскочил, подбежал к окну и распахнул его створки. Он высунулся наружу и, казалось, сейчас выскочит во двор прямо со второго этажа.
— Прошу вас! Не стойте там. Они могут стрелять, — сказал дрожащим, прерывающимся голосом Шо Мансур. Он бессильно упал на подстилку и картинно заломил руки. — Иншалла! Вы избавились от гибели. Этот сатана не выпустил из рук живым ни одного уруса.
Не обращая на него внимания, домулла спросил у Мирза Джа-лала:
— Что нам делать?
— Почтительно напомню. Только что я сказал...
— А-а! Уехать! Сейчас? Из Афтобруи?.. Сейчас-сейчас?.. Нервно он повернулся на стук двери. Семеня короткими ножками, тревожно оглядываясь, прокрался Ишикоч.
— Бог мой! Он ничего не сделал? — Маленький самаркандец бросился в неудержимом порыве к домулле и, схватив его за руку, припал к ней щекой.
— К чертям старорежимные шуточки! Где вас носит? — Домулла вырвал руку и встряхнул маленького самаркандца, у которого глаза предательски блестели. — Ну, где она?
— Домулла Микаил-ага... — Толстые губы Ишикоча выплясывали дикий танец, и он никак не мог начать говорить. Домулла с отчаянием воскликнул:
— Где же она? Девушка?
Давясь и сопя, Ишикоч передал, что ему «повелел его превосходительство, сам господин жизни и смерти Одноглазый».
— Он сказал... он приказал... Он не догадался, что я ваш человек. Иначе он,— и самаркандец ребром провел себе по горлу,— он приказал: «Пойди в михманхану этого ублюдка председателя. Там сидит хозяин угощения — спесивый урус-домулла, у которого и борода толком еще не растет. Скажи ему мое слово: «Пусть берет ноги в руки, и чтобы духом его не пахло в Афтобруи. Нам вдвоем тесно в Афтобруи. Нам дышать одним воздухом не пристало. И пусть у рус помнит, если он, то есть вы, Микаил-ага, попадется на дороге его превосходительству, то путь ваш жизненный прервется жалким образом». Да, товарищ Микаил-ага, у костлявой людоедки вместительная утроба! Кони уже сыты, кони уже заседланы.
— Я уложил хурджуны, — важно поднимаясь, сказал Мирза Джалал.
— Подождите... — прервал домулла и накинулся на самаркандца: — Что вы узнали о девушке?
— Боже правый! Бедная девочка! И этот разбойник, — он понизил голос до шепота, — тоже спрашивал... да еще камчой Он повел плечами и поморщился словно от боли. — Теперь...
— Вы узнали, где она? Да скажете вы наконец! — Домулла начинал сердиться.
— Девушки в Афтобруи нет. Мы опять опоздали. На рассвете Кумырбек увез её за реку. Её повезли через Суджену в Магиан по ущелью. В сторону границы.
— Из-под носа увезли! — воскликнул домулла. Он бросился во двор, вывел коня и подтянул подпругу. Засуетился и Мирза Джалал. Шо Мансур, бледный, трясущийся, топтался около них, умалял, всхлипывал.
Пока поили коней на дорогу, Мирза Джалал философствовал с весьма мрачным лицом:
— Куда мы поедем? Нас двое, — он явно игнорировал своего привратника... — У нас с вами маленькие, слабенькие револьверы. У разбойника винтовки, у разбойника наточенные сабли, у разбойника маузеры. А еще есть Одноглазый. Он охотится на ту же дичь, что и мы. Уважаемый Микаил-ага, случай показал ваши достоинства. Вы даже глазом не моргнули при виде оскала ханум Смерти. Едва ли найдется еще случай показать храбрость в другом месте такой коварной госпоже. Или вы хотите попасть в её возлюбленные... бр... обнимать кости во мраке могилы...
— По коням!
Нет, Микаил-ага легкомыслен. Он молод и чересчур упрям. У него длинное лицо и подбородок выступает. А кому неизвестно, что такие лица указывают на решительный, склонный к опрометчивым поступкам характер. И еще на прямоту. А на Востоке прямота часто ведет к гибели. На Востоке предпочтительна хитрость, утонченная изворотливость. Миканл-ага — крепкая жила. Посмотрите на его крепкие плечи. У него маленькие уши, прижатые к голове по-волчьи — тоже признак жестокого нрава. С виду мягкий, добрый, на самом деле злой, упрямый. Вот он вцепился зубами в мундштук трубки так, что скулы побелели. Кто курит трубку? Персы курят, тибетцы курят. Но знает ли Микаил-ага свой недостаток — упрямство. Нет, собственный запах человеку неизвестен.
Они уже спускались по каменистому крутому склону горы, столь поэтично названной — Лицо Солнца. Подковы, скрежеща, скользили по крутой тропинке. Приходилось откидываться в седле к самому крупу коня, так обрывисто спускалась дорожка к белому от пены, сверкающему на галечных перекатах Зарафшану.
А Мирза Джалал все еще не решил: ехать или поворачивать обратно. От мрачных мыслей его не отвлекало ни синее, удивительно чистое небо, подпираемое вершинами ослепительной белизны, ни долина с голубыми жилками рек и речек, ни нежнейшая зелень густых садов, лестницей спускающихся круто вниз, пи свежесть горного ветра, ни... Да мало ли чем кухистанские горы пленяют взор путника, едущего на коне отличных статей в удобном седле. Нет, можно быть очень большим философом и все же испытывать холодный озноб в спине, когда её касается рука ангела Азраила.
— Нет, боже правый, мы ее найдем! Надо найти, — все твердил, словно в беспамятстве, Ишикоч. — Микаил-ага, мы найдем ее! Ее надо найти.
Ишикоч бормотал всю дорогу на спуске к переправе. Он первый без колебаний заставил своего немудреного конька кинуться в стремнину Зарафшана и первый, промокший с головы до ног в ледяной мутной воде, выбрался на галечную отмель пенджикентского берега.
Ишикоч встретил путников после трудной переправы бодрым возгласом:
— Смелее! Грейтесь на солнышке. Радуйтесь! Нас не утащила сумасшедшая река!
Он расхохотался, видя, как Мирза Джалал принялся выжимать воду из бороды. Но смеялся он так, будто скрипели ржавые петли ворот курганчи, при которых он состоял столько лет в должности «Открой Дверь!».
Смехом этим маленький самаркандец как бы прощался с Мирза Джалалом и домуллой. Он погнал вверх по обрыву своего конька, не дождавшись, когда обсохла его одежда.
Вечером выяснилось, что неутомимый Ишикоч исчез, никого не предупредив, ничего не сказав.
СВАДЬБА КУМЫРБЕКА
Не будь беспечен!.. Смерть схватит за
ворот.
Кааны
Он бросал свои нечистые взоры
на прекрасный Бадахшан.