Читать интересную книгу Перешагни бездну - Михаил Шевердин

—  Он хочет заполучить настоящую дочь. Сеид Алимхан расте­рял в революцию своих потомков, а он, как все мангыты, чадолю­бив,— заметил Мирза Джалал,— а нам надо,— он встал и подо­шел к окну,— нам надо вон туда.

И он движением головы показал на зеленое пятно садов и ви­ноградников Пенджикента, расплеснувшееся за Зарафшаном по склонам красных гор по ту сторону долины. Домулла подошел и с восхищением смотрел на великолепный вид.

— А Моника действительно дочь эмира, — заметил он. — Но та­ких дочерей, я полагаю, у него наберется целый институт благо­родных девиц.

— Сеид Алимхан хочет, чтобы все считали Монику его дочерью.

—  Что ж, вы правы. Нам надо туда и поскорее. — И домулла снова посмотрел на Пенджикент, казавшийся отсюда сказочным городом.

—  Видно, наш   Турабджан Рыболов замешкался,    застрял на переправе. Комендант не подает и признаков жизни. Так, пожалуй, мы и провороним её высочество.

Его уже перестал интересовать живописный вид. Весь он на­прягся, весь рвался вперед, к действию. Он круто повернулся к собеседнику и сказал:

—  Седлать так седлать.

Но никто не пошел седлать. Мирза Джалал не двинулся с мес­та и все так же задумчиво любовался горами. Хозяин михманханмы куда-то запропастился.

Вошел Шо Мансур и принес с собой все для дастархана и в таком изобилии, что угощения хватило бы и на двадцать гостей. Домулла застонал и схватился за голову, но хозяин извинился.

—  Ваш слуга говорит, что вы проголодались и что силы ваши иссякли от лишений и дурной пищи в дороге.

—  О боже! Ишикоч мне не слуга, но... он в своем репертуаре.

— Нельзя   покинуть   дом без   плова. Обида! — настаивал   Шо Мансур.— И куда вы спешите?   Не отпущу.   И лошади ваши еле на ногах стоят. И покормить их надо. И вы устали. Вы не можете переправиться через Зарафшан.   После полудня вода   прибывает. Воды уже по брюхо коню. А пока вы съедете вниз, и до седла дой­дет.  Нет, через   Зарафшан   переправляются   утром.  Тогда   воды мало. Женщина пойдет вброд и даже вышивки на своих «лозими» не замочет.

Они действительно устали. Кони действительно вымотались... Да и переправа через ледяной Зарафшан просто была опаспой. А плов и все прочее в доме Шо Мансура готовили на славу.

И они остались.

—  Пока наш «Боже правый» не придет, все равно ничего     не решим, — заметил домулла.

Микаил-ага сам себя успокаивал, но досада на задержку все росла. Он нетерпеливо поглядывал на дверь и почти не слушал тихий спор, который вели хозяин и Мирза Джалал. Шо Мансур все надоедал:

—  И что вам до той девушки? И взаправду она дочка эмира?

—  Говорят.

—  Что ж, у эмира сыновей нет?

—  Нам неизвестно.

—  Почему же у эмира нет сыновей?

— По заказу сына не сделаешь,— с несвойственной ему резко­стью ответил Мирза Джалал,— даже если ты могущественный ти­ран, держащий в руках жизни миллионов душ.

Мирза Джалал Файзов явно сердился, а в гневе, говорят, он был несдержан. Домулла поспешил утихомирить страсти.

— А что вас, достопочтенный, так беспокоит девушка? — Воп­рос относился к хозяину, и тот не замедлил ответить:

—  Да мы просто... Да все же девица царской крови, благород­ного происхождения. Из династии мангытов, так сказать. Из белой кости.

—  Удивительно,  почтенный,  сами   вы   из  трудового  рабочего племени, а пресмыкаетесь даже перед именами царей, шахов, эмиров? Что, ежели в свое время заменили бы, к примеру говоря, на бухарском троне эмира обезьяной? Народ бы и не заметил. А? И ничего бы не изменилось. Пользы от обезьяны столько же, а расходов на нее было бы поменьше.

—  Но, — с   испугом   проговорил   хозяин, — повелитель   был   и остается наместником аллаха.

—  Намотай, дядюшка дорогой, на голову обезьяне чалму и...— захохотал вдруг Мирза Джалал. Хохотал он долго, закашлялся, лишь тогда  смог продолжать: — Отличный бы  правоверный шах получился. Обезьяна — она веселая. Незлобивая. А вот эмир — из царского рода, жестокого, коварного, злобного. От его поступков не очень-то развеселишься... На! Смотри!

Резким движением он скинул с плеч камзол и закатал на спи­не куннак. Даже видавший виды хозяин михманханы, а что уж говорить про домуллу, ужаснулись. Вся спина была покрыта ря­дами продолговатых, толщиной в большой палец, бугров. Сине-фиолетовые, они чередовались с ровно уложенными плетью палача белыми валиками омертвевшей кожи. От вида их муть поднима­лась к сердцу. Вся кожа, мускулы от основания шеи до поясницы представляли зрелище оголенного зарубцевавшегося мяса. И в пер­вое мгновение до сознания не доходило, что все эти рубцы, ныне уже зажившие, не кровоточат, не саднят, не нарывают, не обжи­гают болью...

Прервал молчание сам Мирза Джалал. Он оправил куйнак, криво усмехнулся и проговорил:

—  Жаль, свою спину не увидишь. Спины друзей я видел. Да, об аромате духов судят по запаху, не правда ли, достопочтенный дядюшка, а не по речам продавца. Ну, теперь вы убедились, что такое эмир из рода человеческого...

—  М-да, оставить на память подобный букет розовых бутонов.

Воспоминания взволновали Мирза Джалала. Он резко поднял­ся и вышел в соседнюю комнату. Все помрачнели. Изувеченная, покрытая рубцами спина стояла перед глазами. Сидели, опустив глаза и не произнося ни слова.

Почти тотчас в мнхманхану неслышно вошел новый гость. Дер­жался он с исключительной скромностью и, войдя, пробрался к па­ласу и присел у самого краешка, где обычно сидят приживаль­щики и старые слуги.

—  Что ж, зобы у вас опустели? — сказал неожиданно вновь пришедший. — Что это словесный дар иссяк, а?

Домуллу словно горячим обдало от этого грубого голоса. Он вздрогнул. Что до хозяина дома Шо Мансура, то он просто онемел и никак не мог даже выговорить подобающие слова привет­ствия.

Новый же гость бесцеремонно придвинул к себе початое блюдо с пловом и, выдохнув «бисмилло», запустил пальцы в рис и принялся есть.

Из окон михманханы на палас и кошмы падали полосы послеполуденного света. Со двора доносился хруст клевера  на зубах лошадей. Далеко в недрах долины шумел Зарафшан.

«А я его знаю... — старался припомнить домулла. — Надо вспомнить. Это чрезвычайно важно и... неприятно».

Только теперь он почувствовал, что день совсем уж не такой мирный, спокойный. Что тихие звуки, доносящиеся со двора в михманхану, где подано такое прекрасное угощение, чередуются с тре­вожными шумами и голосами. Заржала сердито лошадь. По кам­ням улицы застучало множество копыт. Задребезжало стекло в оконной раме, заскрипела лестница, свет загородила чья-то боро­датая физиономия, и голос спросил: