Ему было так хорошо, он чувствовал себя таким счастливым, что не хотелось ничего говорить. Он сел на бревно, лежащее на краю утеса, и, переводя дыхание, просто смотрел перед собой, пытаясь запомнить то, что видит и чувствует, на всю жизнь.
Марк, сказал Вадик, зачитай стих.
Чего?
Для атмосферы.
Очень не хотелось душнить, так что Марк просто проигнорировал просьбу Вадика, а тот не стал настаивать. Ему тоже было хорошо, но иначе. Вадик не видел того, что сейчас видел Марк, и внутри него происходило что-то другое. Марк снова почувствовал себя немного одиноко.
Еще Марк хотел увидеть кӱсото, одну из священных рощ, которых, судя по тому, что он прочитал в интернете, в республике много, но все никак не мог ее найти. Эти рощи мерещились ему повсюду, и друзья даже уже шутили по этому поводу, а он был не против. Это желание могло показаться странным, ведь внутрь все равно не попасть. Марк прочитал на форумах, что в кӱсото разрешено заходить только на моления, а их каждый год проводят в разных местах. Случается, что в роще десятилетиями не бывает человека. И потом он приходит в девственный лес, который не знает о городах, машинах и заводах, и обитает там всего один день, ощущает что-то, с ним не связанное, много большее его, и молится, а потом забирает с собой все, что принес, и оставляет рощу жить дальше так, как если бы человека никогда не существовало.
Марк не пошел бы в кӱсото, хоть его и манило туда. Во время молебнов в роще люди могли молиться так, как предполагает марийская религия, и просто креститься, как мари веками насильно приучали русские. Казалось, среди деревьев забываются все ужасы и прощаются обиды. Как выглядит такое место. Как бы Марк ни хотел его увидеть, он не был готов пойти туда с остальными на молебен. Смогли бы они принять тот факт, что он верит в людей вместо Бога. Возможно. А если нет.
За несколько выходных они объездили много локаций и теперь рассказывали о них всем, с кем общались. Вот уже и другие отправились по их следам. После этих путешествий многие решили остаться, открыли новое значение места, в котором провели всю жизнь. Но Марк смотрел, как трассы загибаются за холмами, и чувствовал грусть, когда поворачивал назад.
* * *
Секс оказался чем-то таким простым. Марк просто сказал одной знакомой, что скоро уедет и ему это нужно — выпить и заняться сексом, а она ответила, что не против выпить, и они, купив вина, пошли к нему и несколько часов просто рассказывали друг другу о себе. Выяснилось, что Марк совсем не знал эту девушку, хотя они и были давно знакомы. А она мало что знала о нем. Под конец вечера они и забыли, зачем встретились. Она даже чуть было не уехала, но, видимо опомнившись, спросила, можно ли переночевать.
Да, сказал он. Только у меня один диван.
Ничего.
Они улеглись на разные половинки и еще с полчаса делали вид, что пытаются уснуть. Потом Марк повернулся к ней, начал гладить ее тело, а она отвечала. На этот раз все было легко и приятно. Оба постанывали, грелись и, прижимаясь щеками, дышали возле уха друг друга.
У тебя такая странная кожа, сказала она.
Ага, я из-за нее и уезжаю.
Куда-то на море?
Нет, в Москву. Здесь нет ни лекарств, ни оборудования, чтобы ее вылечить.
Потом вернешься?
Не знаю. Думал поискать там работу. Или поехать куда-то дальше.
Марк переспал с ней еще несколько раз, а потом пришло время уезжать, и больше они никогда даже и не списывались.
Перед отъездом Марк завез в кофейню картину Генри и попросил Мишу не снимать ее. Тот пообещал, что не будет, потому что она ему нравится. Коллеги на прощание сделали Марку открытку, на которой написали разные пожелания и подписались. Марк положил ее в шкафчик в родительском доме, где держал все дорогие ему вещи.
Родители спокойно отнеслись к его переезду. Отец сказал, что это правильное решение, а мама пожелала быть сильным. У нее уже отросли волосы, так что она перестала носить парик. Эта шерстка какого-то нового, неизвестного цвета обнадеживала, как ничто другое.
Напоследок Марк планировал заехать в одно место по пути. Родители сказали, что проводят его. Они отправились на берег Волги, где стояла старая православная церковь, а прямо напротив нее росло священное дерево мари.
Сколько лет тут живем, никогда даже не знали, что такие места есть.
Мама, конечно, про место знала, но из вежливости промолчала. А отец посмотрел тогда каким-то другим взглядом на все вокруг. Светило солнце, блестело на монетках, которые люди оставляли в коре дерева. Одинокая сосна, единственная на сотни метров вокруг. Марк никогда не видел таких сосен. Она была широкой и какой-то невероятно живой. Он провел по стволу ладонью и что-то про себя сказал.
Они молча постояли втроем на берегу. Дул ветер, глаза слепило. И родители и Марк что-то говорили и тут же об этом забывали. Никто из них тогда не знал, что скоро они не смогут любить друг друга так просто. Наверное, поэтому им и было так легко.
Чтобы вернуться к машинам, нужно было подняться на холм по высокой лестнице, такой крутой и длинной, что там специально приварили скамейки, где можно было перевести дыхание. Родители добрались до середины и присели отдохнуть. Они запыхались и оглядывались по сторонам. Марк не мог с ними остаться: паром отходил вот-вот, а следующий будет только вечером.
Они обнялись на прощание, и Марк побежал наверх. Оттуда он взглянул вниз и увидел, как родители тихонько поднимаются, держась за руки. За их спинами бесконечным потоком двигалась Волга. Одна волна захлестывала другую. Пена ярко белела длинной полосой, а потом затухала, рассеивалась, пропадала под толщей воды. От бега или отчего-то еще Марк ощутил, как в груди пульсирует сила, толкается, вздымается кверху. Ему казалось тогда, что нет ничего невозможного. Теперь все точно должно было стать хорошо. Он в последний раз посмотрел на реку и родителей. Помахал им рукой, но те не заметили, так как смотрели под ноги, на ступеньки. Марк сел в машину, включил зажигание и, опустив рычаг ручного тормоза, тронулся в путь.
Несколько лет спустя он ехал по той же дороге увидеться с родителями и близкими, которые еще остались в городе и стране. Он опасался этих встреч, не хотел их. Чтобы хоть немного оттянуть время,