обратно ждать у Сониного дома вместе с Лесей. Где-то спустя час из-под арки вышла Соня. Марк на всю жизнь запомнил, как она тогда на него посмотрела. Этот взгляд стирал всю память о годах их дружбы. Этот взгляд делал его чужим, предателем и врагом. Марк не узнавал ни Соню, ни себя в ее взгляде. Так на него смотрел отец, когда они спорили о политике и жизни.
Соня уходила от Гранта еще несколько раз. Она согласилась пойти к психологу, а потом к психотерапевту и психиатру. Но те ей не помогли. Соня спала с Грантом и его любовницами. Пару раз она просто сидела рядом и смотрела. Ей было смешно и неловко. Она только боялась расхохотаться. А потом у Гранта кончились деньги. То есть родня из Армении перестала их ему переводить. Он поехал разбираться и не вернулся.
Соня рассказала об этом Марку только несколько лет спустя, когда они встретились после ее выступления.
В очередной раз кончилось пиво. Марк предложил еще по одной, но Соня напомнила, что у нее с утра рейс, так что ей надо выспаться.
Точно, окей.
Она вызвала такси. Когда машина показалась вдалеке, они крепко обнялись.
Значит, Стамбул? — спросил Марк, положив подбородок ей на плечо.
Ага, ответила она. А оттуда — в Ереван.
Часть 6
Жара иссушила лес, и тот вспыхнул хворостом. Солнце и небо заволокло полотном дыма. Свет, проходя сквозь него, становился бронзовым. Его можно было вдохнуть. Он не грел, а обездвиживал и душил. Не рассеивал смог на улицах, а только подсвечивал его, чтобы всем стало ясно — от смога не укрыться даже на самом краю города.
О пожаре нельзя было забыть, даже закрыв глаза. На обратной стороне век скапливался дым и жег глаза. От пожара нельзя было отгородиться ни окнами, ни дверями, ни стенами. Тогда многие видели пожар даже во сне. Как вскипает влага в деревьях. Как с каждой ночью все ближе к кровати подходит незнакомец, а ты не можешь ни двинуться, ни закричать. Все понемногу сходили с ума и прели, и, сколько бы ни лили на себя воды в душе, тело все равно пахло жжеными носками так, что кололо ноздри.
Родители Марка тогда гостили в деревне у бабушки с дедушкой, неподалеку от одного из эпицентров пожара. Огонь уже добрался до ближайших к городу деревень, но там пока вроде было спокойно, хотя все могло измениться в любой момент. Трассу, ведущую к дому бабушки и дедушки, перекрыли. Выехать можно было, но обратно уже не вернуться — власти переживали, что все же дойдет до деревни. Поразмыслив, родные Марка решили остаться, чтобы при необходимости тушить пожар. Он понимал их и не переубеждал.
Он и не мог делать вид, что ничего не происходит. Марк понял это во время одной пьяной посиделки с парой знакомых. Все кашляли от смога. Наконец решили, что надо с этим что-то сделать. В компании был Саша, программист, который время от времени заходил в кофейню поработать. Еще осенью Марк явился на смену накуренный и, кажется, втирал Саше про то, как круто нести за кого-то ответственность, про продолжение жизни и прочее. С тех пор Саша успел жениться, и они с женой уже ждали ребенка.
Марк с трудом отыскал правительственный номер, позвонил по нему и записал всю компанию добровольцами. Ему пообещали сообщить, когда и где будет сбор, но прошел день, другой, а никакой информации так и не поступило. Марк нашел в соцсетях людей, которые активно освещали ситуацию и сами все организовывали, и уже через них выяснил, куда подойти и что взять с собой.
Накануне вечером город засыпало пеплом. Серый снег рассеивался на ветру и падал песочной пылью на головы прохожих. Газоны, кусты, деревья — все поблекло в этой серости. Казалось, этот пепел налип даже на стенки легких. Сопли стали черными, а дыхание тяжелым.
Наутро ветер подул в другую сторону, так что, пока на парковке собирались люди в рыбацком и охотничьем камуфляже, всходило то прежнее желтое солнце и пробуждало небо, которое с каждой минутой все больше наливалось безумной синевой. К толпе подъехали десятки автобусов с выцветшими названиями бюджетных организаций и компаний, которые предоставляли транспорт для волонтеров.
Народу пришло много. В Йошкар-Оле столько встретишь только на праздниках перед городским фейерверком. Марк нашел приятелей. Они вместе покурили, а потом сели в автобус и отправились в лес. В проходе горой лежали лопаты, которые пожертвовали люди, и розовые рюкзаки для полива сада, вмявшиеся внутрь из-за отсутствия воды. Пока в голове не укладывалось, как с помощью этого можно что-то потушить.
Все начали сооружать себе марлевые повязки, и Марк тоже. Берцы, штаны с тремя полосками, яркие футболки под камуфляжными куртками, ядовито-желтые очки. Через пару минут все уже походили на киберпанк-боевиков постапокалипсиса. Задыхаясь под слоями марли, они осматривали друг друга и затягивали на затылке узлы.
Не туго? — спрашивали то тут, то там.
Можно еще.
У выезда на трассу стояли машины полицейских, а сама дорога была пустынной, как никогда. Одно это выглядело настолько зловещим, что у Марка свело челюсть и задрожали руки. Поднялся дым. Прямо у дороги пылало пламя, и всех это почему-то удивило. Потом ветер поменял направление, дым рассеялся, и в образовавшейся чистоте мертво выросли черные, обугленные сосны. Сломанные, покосившиеся, они зависли в воздухе, будто пытались, встав на носочки, спастись от огня. Землю под ними на метр прожгло вглубь.
Везде, куда ни попаду, жопа, — сказал пожарный, которого подобрали на трассе, их руководитель. — Уже даже подзаебало.
Сначала устроили общий сбор всех команд на опушке около трассы. Эмчеэсовцы выстроили их по взводам в две шеренги, и те, кто не служил, неловко хихикали и оглядывались по сторонам. Всем коротко — возможно, даже слишком — объяснили, что и как делать, а потом распределили по точкам. Команду Марка отправили окапывать тлеющий участок, который при определенном направлении ветра мог стать главным очагом и прорваться в город. Не то чтобы им прямо так доходчиво все объяснили, на месте им сказали только, что нужно делать, а зачем — они гадали весь день.
Автобус чудом пробрался вглубь леса по взрытым песочным канавам — взял разгон на трассе и не замедлялся, пока впереди не показалась пожарная машина. Марк со знакомыми сидел в самом хвосте, так что их всю дорогу подбрасывало к потолку и они хохотали, орали, дав наконец выход надувшей животы тревоге.
А в семьдесят