В тот же день я поговорил о старом аббате с Эфроном. Он был моего возраста, и мы давно уже стали добрыми друзьями. Дружба наша началась и поддерживалась во многом нашей любовью к Ненниусу. Эфрон рассказал мне, что был сиротой, которого Ненниус нашел и вырастил. Я же поведал ему о смерти моего отца, о том, каким храбрым и благородным человеком он был и каким был отличным воином. В ответ Эфрон велел мне молиться и в молитвах просить Божью Матерь заступиться за меня перед Богом, и тогда моя боль пройдет. Но я не знал, как молиться, особенно Божьей Матери, о которой и слышал-то еще так мало. Он объяснил мне, что она является как бы главой всех ангелов на небе, а потом сообщил уже и вовсе что-то неслыханное. Оказывается, это они с Ненниусом нашли меня раненого и без сознания в лесу. Я лежал под деревом, а неподалеку стояли трое норманнов, хорошо вооруженных. Увидев двух монахов, норманны рванулись, чтобы убить их, но вдруг остановились… Остановились и в страхе смешались… Казалось, будто они увидели перед собой что-то страшное. Сам же он видел огромную светящуюся фигуру.
— Огромный ангел простирал над нами свой меч, угрожающе направленный в сторону норманнов. В любом другом случае они запросто убили бы нас, но, увидев эту торжественную фигуру, в страхе убежали. И я, который никогда в жизни не мог подумать, что удостоюсь собственными глазами узреть ангела, с тех пор благодарю Бога каждый день за то, что оказался тогда с Ненниусом, поскольку ангел явился, конечно, только благодаря его заслугам. Да, это была гигантская, полная света фигура, с суровым спокойствием в очах и с огненным мечом в руках. Я не забуду этого видения до конца моих дней. Вера моя сильно возросла с того момента.
Потом Эфрон мне признался, что до сих пор так никогда и не обсуждал с Ненниусом произошедшее, поскольку сам старик не любит об этом разговаривать.
Но вот пришло время, когда Ненниус заговорил со мной о силе духа. В тот раз мы снова встретились в условленном месте и пошли гулять. В последнее время я чувствовал в его уроках острую необходимость, ибо уже привык получать от него мудрость, вещь такую редкую и даваемую мне с такой щедростью. Это было похоже на никогда не пустеющий кубок, из которого можно пить вечно, вне зависимости от того, насколько сильная жажда тебя мучает. И я вовсю пользовался такой возможностью, поскольку понимал, что во второй раз она мне не представится. Ненниус начал тихо, почти ласково, но горячая убежденность при этом так и сквозила в каждом его слове.
— Стойкость духа есть простое сопротивление ловушкам, расставляемым врагом Господа нашего и всего человечества. Ты должен иметь упорство и никогда не терять сердца, ибо не важно, как велика наша миссия, главное — мы должны обладать силой духа, чтобы идти до конца. Силой духа и упорством.
Эти его слова вызвали во мне гораздо больше чувств, чем, возможно, подозревал Ненниус, поскольку я всегда думал о том, что именно должен делать, и о том, насколько это возможно. Поэтому я совсем затаил дыхание, боясь пропустить хотя бы слово.
— Сын мой, сила духа существует постольку, поскольку воля связана в человеческом сердце и смирена справедливостью, добротой, благоразумием и надеждой так, чтобы человек сердцем мог противостоять злу, насилию и обману. Эти грехи соблазняют силу духа настолько, что порождают чувство безнадежности, несправедливости, равнодушие и озлобленность, а вместе с последними входят в человеческую душу гордыня, трусость, ложь, гнев, злоба и ревность.
— Но ведь в конце концов добродетель побеждает? — осмелился спросить я.
— Энгус, добродетели осиливают грехи только в тех, кто обладает силой духа, а при ее отсутствии все происходит наоборот: грехи побеждают добродетели. Вспомни, как соблазняют тебя против силы духа угрозы, гнев, бедность, злая воля, богатство, красота женщин, светские соблазны и даже честь и другие тонкие вещи, которые сильны только при наличии веры и твердой воли.
— Значит, сила духа есть оружие, которым мы сопротивляемся злу в этом мире?
— Любезный сын мой, если ты хочешь подчинить себя силе духа, ты должен быть свободен от всех грехов и не разговаривать до тех пор, пока не поймешь цель, о которой хочешь говорить. И не ходить никуда, пока справедливость вместе с благоразумием не позволят тебе идти и поступать так, как они велят. И если сила духа будет с тобой, ты всегда победишь и себя, и своих врагов и будешь презирать обман, гордыню, подлость и дурные дела.
— Но что противостоит силе духа? — спросил я, заинтересованный этим вопросом и как ученик, и как воин.
— Силе духа противостоит лень — оружие, часто применяемое против наших целей. Лень может привести тебя в уныние и пресечь твой духовный рост. Также силе духа может мешать страх перед тем, что думают о тебе другие, которым смешны и нелепы твои желания. Но твои желания — это желания Господа, вне зависимости, малы они или велики. И страх перед этим может привести к тому, что ты начнешь сдаваться врагам стойкости. Сражаться же надо все время. Поэтому не обращай внимания на своих духовных врагов, Энгус; действуй всегда совместно с силой духа, с мужеством льва.
Я немедленно вспомнил свой сон. Лев… Только сейчас я заметил, что в своих уроках Ненниус потихоньку и как бы незаметно приготовляет меня к чему-то очень серьезному. У меня даже начало складываться странное впечатление, что о моем появлении в этой обители ему было известно уже давным-давно. Может быть, он тоже обладал тем странным даром, которым владели женщины народа моего отца, — ведь они знали о смерти любого воина еще до того, как начиналась битва. Конечно, аббат обладал каким-то даром, ибо только я подумал о сне, как он вдруг остановился и пылко сказал:
— Вспомни свой сон, Энгус! Меч и лев! Тебе должно быть уже все ясно, сын мой! Но сначала ты должен закалиться, как закаляется сталь для меча!
Эти слова произвели на меня огромное впечатление, но он тут же быстро ушел, не обращая внимания на удивление, отчетливо написанное у меня на лице. Я думал об этом сне весь день. В чем тут заключалась тайна? Как истолковал он мой сон?
Ненниус же провел весь тот день в написании истории Британского острова, и в этом ему помогали много других монахов и послушников, которые терпеливо украшали манускрипт потрясающими по красоте и разнообразию рисунками. Как приятно было мне видеть их преданность и замечательные плоды их усилий!
Тогда я впервые услышал и разговоры о людях, что угрожали острову, — это был народ моего отца, то есть и мой народ, поскольку я тоже был наполовину норманном. Разговор шел между двумя старыми монахами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});