Вторник
5 июля 1960 года
Я совсем забросила свой дневник. Начала уже третью по счету тетрадь, но заполняю ее очень медленно, особенно с тех пор, как у меня появился Дункан. Только теперь я поняла, как много времени отнимает мужчина, пусть даже чужой муж. Дункан все продумал, чтобы почаще видеться со мной. По субботам он уезжает «играть в гольф», проходит восемнадцать лунок, а потом задерживается в клубе, чтобы «выпить с ребятами». По воскресеньям он проводит у меня все время с утра и до прихода Фло, — конечно, его эти визиты не радуют, но я не желаю ради него отказываться от общения с ангеленком. Иногда встречу со мной он выдает за необходимость привести в порядок бумаги, в других случаях — за экстренную операцию или какое-нибудь совещание.
Мне не верится, что его жена до сих пор ничего не заподозрила, но Дункан уверяет, что она в полном неведении. У нее свой график, похоже, даже чересчур плотный. Она помешана на бридже, а Дункан терпеть не может эту игру и не прикасается к картам. По-моему, бдительность усыпить гораздо легче, если хотя бы делать вид, что разделяешь интересы супруга. Но кажется, Кэти не очень-то догадлива. А может, просто эгоистка до мозга костей? Но факты налицо: отдельные спальни (Дункан не хочет будить ее, возвращаясь домой среди ночи), ссылка в отдельную ванную (Кэти называет ее «мужской»). Кстати, Дункан терпеть не может ванную Кэти, прилегающую к ее спальне, — там все стены в зеркалах. Кэти одевается лучше всех в Сиднее, ей уже под сорок, поэтому она бдительно следит за собой — и за «гусиными лапками» возле глаз, и за обхватом талии. Теннису она предана почти так же, как бриджу, тем более что он помогает сохранить фигуру. Если ее снимки появляются в газетах, на страницах светской хроники, она на седьмом небе от счастья. Вот почему по субботам Дункан меня не навещает: он обязан выгуливать жену, сопровождать куда-нибудь в свет, предпочтительно туда, где будут фотографы и журналисты, пишущие о жизни богатых и знаменитых.
Какая пустая жизнь. Но это я так думаю. А Кэти, видимо, мечтала о такой жизни со школьной скамьи. Куча денег, два симпатичных сына, возраст которых она скрывает, бесподобный дом в тихой Варунге, на участке площадью два акра, с плавательным бассейном, и никаких соседей под боком. У Кэти есть садовник, прислуга, которая моет полы, пылесосит, стирает и гладит, кухарка, которая готовит еду по вечерам, когда Кэти ждет дома Дункана, автомобиль «хиллмен-минкс», неограниченный кредит в лучших магазинах и двух модных салонах красоты. Откуда я все это знаю? Не от Дункана, конечно, а от Крис и ее подружки-медсестры, которые не устают восхищаться Кэти Форсайт. Она получила все, о чем только может мечтать женщина.
А мне вполне хватает объедков с ее стола. То, что ей не нравится в Дункане, меня вполне устраивает. Мы с ним подолгу болтаем обо всем, что его интересует, — от симптомов саркомы до его личного секретаря в приемной на Макуори-стрит, мисс Огастины. Ей за пятьдесят, еще одна старая дева, которая боготворит Дункана, как единственного сына. Образец деловитости, деликатности, энтузиазма и так далее. Даже разработала особую систему делопроизводства — услышав об этом от Дункана, я незаметно улыбнулась. Ничего себе способ подчеркнуть собственную незаменимость! Что бы Дункан без нее делал!
Всего пять недель назад он постучал ко мне и пригласил поужинать в «Челси», но перемены очевидны. Тешу себя мыслью, что это перемены к лучшему. Дункана теперь легко рассмешить, его темные болотно-зеленые глаза грустнеют гораздо реже. Он даже похорошел. Наша медсестра поражается: оказывается, она всегда знала, что мистер Форсайт красив, но никогда не замечала, что настолько. Он буквально цветет — просто потому, что его оценили как мужчину. В отличие от записных ловеласов он не сознает, насколько притягателен для женщин, поэтому мою благосклонность воспринимает как чудо.
Надеюсь, все останется как есть — по крайней мере до тех пор, пока Кэти Форсайт ничего не подозревает. Страдает только мой дневничок, но это слишком низкая плата за любовь и общество желанного и удивительно милого мужчины.
Пятница
22 июля 1960 года
Наконец-то я увиделась с Тоби, а то уже боялась, что он куда-то запропал. Когда я захожу в гости к Джим, Боб или Клаусу, его лестница всегда поднята к самому потолку, а звонок не звенит. Джим и Боб относятся ко мне по-прежнему, хотя и не понимают, почему я предпочитаю мужчин, а Клаус каждую среду учит меня готовить еду. Теперь я умею не только жарить во фритюре и без него, но и тушить, а Клаус обещает, что скоро мы примемся за десерты.
— В желудке есть особое отделение для десертов, — охотно объяснил он, — но если ты научишься вовремя запирать его на замок, в моем возрасте ты этому порадуешься, дорогая Харриет.
Судя по его фигуре, свое отделение для десертов он так и не научился держать запертым.
Сегодня я не собиралась к Джим, Боб или Клаусу — просто решила узнать, не опущена ли лестница Тоби. И она была опущена! Мало того, шнур звонка висел на прежнем месте.
— Входите! — отозвался Тоби.
Ему никак не удавалось установить на мольберте огромный пейзаж, поэтому он приделал его к импровизированной раме, — разумеется, выкрашенной в белый цвет, — приколоченной к мольберту. Подобных картин у Тоби я еще никогда не видела. Если уж он писал пейзаж, то какую-нибудь фабричную трубу, руины электростанции или дымящийся террикон. Но этот пейзаж был изумителен: огромная долина вся в мягких тенях, утесы из песчаника, подрумяненного заходящим солнцем, обступающие долину горы, бесконечные леса.
— Где ты такое увидел? — ошеломленно спросила я.
— За Литгоу. Эта долина называется Волган, она со всех сторон окружена горами — только узкая дорога вьется по ней, спускается по склону холма и заканчивается возле старинного паба, в Ньюнсе. В войну, когда Австралии не хватало топлива, там добывали сланцы. Я бываю там каждое воскресенье, делаю наброски, пишу акварели.
— Это очень красиво, Тоби, но почему ты изменил своему стилю?
— В фойе нового отеля в Сити не хватает как раз такого пейзажа — мне Мартин рассказал. — Он хмыкнул. — Обычно у дизайнеров интерьеров есть договоренность с каким-нибудь галеристом, но Мартин решил, что это мой шанс. Он пейзажи не пишет, только портреты да еще кубизмом балуется.
— А по-моему, такую картину и в Лувре повесить не стыдно, — искренне сказала я.
Он вспыхнул, явно обрадовался и отложил кисти.
— Кофе хочешь?
— Да, пожалуйста. Но вообще-то я зашла спросить, когда мы можем встретиться, чтобы ты оценил мои кулинарные достижения.