Читать интересную книгу Ледяные небеса - Мирко Бонне

— Откуда он это знал? — спрашивает плотник.

— Ну, Сёрлле считал так, потому что «Эндьюранс» не имеет закругленного корпуса, такого, как у «Фрама» Амундсена, который может подниматься вверх и вниз между льдинами. Капитан сказал буквально следующее, — Том, ты там был, поправь меня, если я ошибаюсь, — он сказал, что лед зажмет нас и раздавит, потому что…

Все взгляды устремились на Крина. Он вынимает изо рта трубку, устало оглядывает всю компанию и договаривает:

— Потому что лед никогда не возращает то, что захватывает.

— Я ему не возражал. Я думал только, что мы вообще не наткнемся на паковые льды, а если все же наткнемся, то сможем их обойти на пути к заливу Вакселя. Я всегда исходил из того, что мы переживем среднее антарктическое лето, я никогда не принимал во внимание, что дольше месяца может держаться температура на двадцать градусов ниже обычного. Джентльмены, — говорит Шеклтон, поднимая обе руки вверх и направляя большие пальцы на себя, — моя ошибка заключается в этом. Я должен честно признать, что Сёрлле допускал такую возможность.

— Никто не мог предугадать такое, — громко говорит Уайлд. Он стоит в стороне, прислонившись к фальшборту, и не скрывает: не нравится то, что Шеклтон оправдываться.

Шеклтон кивает:

— Это верно, Фрэнки. Только речь идет не о том, чтобы считать, кто за и кто против и кто в чем виноват. С самого начала все было против нашей экспедиции. Деньги, война, задержка в Буэнос-Айресе, месяц в Гритвикене и затем льды, которые оказались там, где их быть не должно. Это чертовщина какая-то! Но я сказал себе: все равно сделай это! Я хочу сказать вам, даже если большинство будет удивлено: у меня никогда не было ощущения, что мы потерпим неудачу. И сейчас у меня нет этого ощущения. Потому что мы использовали все средства. И мы все еще в пути. Мистер Мак-Ильрой, вы находите это забавным?

— Нет, сэр. Да, потому что это верно, сэр. Экспедиция идет не совсем так, как планировалось.

Слышен одобрительный рокот, и во взглядах тех, кто ищет виноватого, сверкает огонек гнева.

— Совершенно верно. Прежде всего, мы шестеро на санях были бы уже давно мертвы. С такими-то собаками? Еще одна ошибка, еще один пример ужасного планирования, за которое я один несу ответственность. Ну ладно. Этим будут заниматься другие. Лично меня очень волнует следующее: нашу экспедицию преследует нечто очень странное. Потому что она вообще могла бы не состояться, потому что все, что могло не получиться, — не получилось, потому что все сомнения в конечном итоге оправдывались, и мне кажется, что мы уплыли не в Южный полярный океан, а просто исчезли из этого мира. Как будто нас перенесло в мир абсолютной нереальности. Иногда я смотрю на кого-нибудь из нас и думаю: человек не существует, всего лишь сон то, что он бессознательно часами пробивает полынью, чтобы она снова замерзла. Сможем ли мы сохранить судно, я не знаю. Я в это не верю, но я убежден, что каждый из нас сделает все возможное для этого. Я хочу, чтобы мы, независимо от успеха или провала, были едины в одном: мы хотим вернуться домой. Мы хотим вернуться в нашу жизнь. Мы хотим, чтобы все эти несчастья кончились. Скажите мне, друзья, какого вы мнения по этому поводу. Любое предложение приветствуется.

Через три дня после выступления Шеклтона на передней палубе тяжелые массы льда, с грохотом катившегося вдоль кормы, отрывают части ахтерштевня от крепления. Через правый борт внутрь корабля устремляются потоки воды и обломки льда и затопляют машинное отделение и большую часть кладовых. Всем имевшимся в наличии людям приказано спуститься в трюм и встать к насосам, но это не приносит ничего: трубы и впускные отверстия замерзли. Попытка Уорсли вместе. с Хадсоном и Гринстритом пробиться вниз в трюм заканчивается неудачей из-за огромной кучи угля, обойти которую невозможно. Она образовалась, потому что уголь выбросило из бункеров, и он весь перевалился через хранившийся в том же трюме жир шестидесяти тюленей. Макниш, Винсент и другие строят в трех метрах перед ахтерштевнем перемычку, чтобы не дать воде прорваться дальше. Хёрли собирает группу, которая выпиливает перед носом полынью, чтобы уменьшить давление на корпус. Остальные качают воду. Пятнадцать минут качаем, пятнадцать минут пауза, и так двенадцать часов подряд. Делаем лишь двухчасовой перерыв, во время которого Грин кормит нас овсянкой с чаем. Пока мы качаем воду дальше, Шеклтон приказывает подготовить собак, сани и две из трех шлюпок на тот случай, если нам придется спешно покидать корабль.

Но до этого проходит еще десять часов. Мы откачали воду. Когда льдом оторвало от кормы руль, Макниш говорит:

— Ерунда. Я сделаю новый.

Лед обходит перемычку, выдавливает ее и гонит обломки по центральным коридорам. Макниш строит новую перемычку. Мы продолжаем откачивать воду. Гигантские торосы громоздятся по левому борту. Когда они накатываются на трясущий корпус и упираются в выпуклость фальшборта, «Эндьюранс» издает животный крик, дерево стонет, наконец палуба не выдерживает, и ее балки ломаются. Когда корма все выше и выше поднимается над льдом и замирает в семи метрах над ним и замерзающая ледяная каша ползет по борту вверх и начинает перекатываться через палубу, мы слышим, как Винсент и Макниш все еще сколачивают вторую перемычку. Макниш кричит:

— А могло бы получиться!

Уайлд выгоняет обоих на лед. Хау и Бэйквелла он находит у насосов. Собаки, сани, шлюпки и все ценное оборудование уже на большой льдине с правого борта, которая показалась нам надежной. Шеклтон и Уайлд кивают друг другу. Затем они покидают дрожащие и трясущиеся обломки.

Гора из пожитков

Кто виноват в разрушении нашего корабля, известно уже давно. Мы стали суеверны, как бывают суеверны люди в открытом море, и нам всем сразу бросилось в глаза, что самое сильное сжатие льдов всегда происходило тогда, когда кто-нибудь включал граммофон Орд-Лиса, чтобы убедиться, что он еще работает, либо от скуки. Я сам это испытал, когда Джок Уорди рассказал мне, что у него в чемодане есть пластинка с ариями из оперы Перселла о короле Артуре. Едва мы ее включили, началось такое ужасное сдавливание, что мы с Уорди без слов признали справедливым то, что совершенно исцарапанная пластинка Перселла пала жертвой этого сдавливания вместе со многими другими предметами. Из-за того, что никто не осмеливался сказать громко о том, о чем думали и перешептывались все, граммофон остался стоять там, где стоял, — в «Ритце». Им не пользовались, но он и молча все равно распространял свое влияние. Едва начиналось сжатие, кто-нибудь обязательно спрашивал, не играет ли внизу музыка.

Уорсли положил конец этому кошмару. Как капитан он последним покинул обломки своего тонущего корабля и взобрался на сани, на которых нам предстояло отправиться во льды. Прежде чем караван тронулся, шкипер во весь голос выкрикнул:

— Кто-нибудь хочет захватить с собой эту волынку? Она плавает наверху в люке. Ну как?

Он не получает ответа, молчит даже Орд-Лис. Уорсли потерял целый корабль, поэтому Орд-Лис не станет лезть к нему со своим граммофоном. Хотя его взгляд говорит, что он расстроен не меньше, чем капитан. Каждый должен проститься почти со всем, что у него было. В двухстах метрах от обломков мы ставим палатки и проводим на льду первую ужасную ночь. Маты пропускают воду, а материал, из которого сделаны палатки, такой тонкий, что сквозь него виден лунный свет. Льдина ломается трижды в непосредственной близости от лагеря, и каждый раз мы вынуждены разбирать палатки и снова ставить их на новом месте. Утром сэр Эрнест будит нас, принеся в каждую палатку стаканы с теплым молоком. Уорсли и Уайлд на рассвете вернулись к обломкам шхуны, выловили канистру с бензином и соорудили временный камбуз. Большинству это благодеяние представляется естественным, и они даже не находят нужным высказать благодарность.

Уайлд вымотан до предела и теряет терпение:

— Если кто-нибудь из господ желает почистить обувь, то может оставить ее у входа в палатку!

Он уходит в смешанную с дождем метель красный от гнева.

Шеклтон предлагает нам встать в круг, сам проходит в центр и начинает опустошать свои карманы. Золотой футляр, золотые карманные часы, несколько золотых монет, все, что он смог забрать со шхуны, чтобы как можно драматичнее организовать свое выступление, все это летит на лед. Я стою совсем рядом, прямой как палка — не от усталости и холода, а оттого, что боюсь пошевелиться из-за Библии, которую держу в руках. Пока я жду, что Шеклтон подаст мне знак, чтобы я ее ему передал, он с серьезным выражением лица объявляет, что совершенно необходимо снизить до минимума вес груза, который повезут сани, и вес каждого отдельного человека.

— Так и только так мы сможем тянуть шлюпки. И чтобы собакам было легче, мы должны сделать сани как можно легче. Я не могу сказать, сколько мы должны будем пройти до тех пор, пока сможем пересесть в лодки, но… — Шеклтон подает знак, чтобы я подошел к нему, и незаметно подмигивает мне, продолжая свою речь: — Но после того, как мы с Блэкборо ознакомились с уроками пеших экспедиций, я пришел к заключению, что тем, кто запаслись оборудованием и приборами на все случаи жизни, было намного труднее, чем тем, кто пожертвовал всевозможным балластом в пользу скорости передвижения. Поэтому пусть каждый спросит себя, что ему действительно нужно! Остальное — выбрасывайте! С собой вы можете взять только то, без чего не сможете обойтись, плюс две пары рукавиц, шесть пар носков, две пары сапог, спальный мешок и фунт табаку. Кроме того, на два фунта снаряжения! Когда будете выбирать, не обращайте внимания на денежную стоимость вещей. Когда речь идет о выживании, все остальное не имеет значения. Мерс, откройте-ка Библию и прочтите, что написала нам королева-мать на прощание.