меньше шага, девушка, наконец, произнесла:
– Доброе утро, мсье Лавуан, – капюшон перестал скрывать лица незнакомки и перед французом оказалось веснушчатое лицо немки.
– Доброе, Фрида, – вздохнул Филипп. Не то, чтобы он не хотел видеть Фриду, но все его нутро томилось в предвкушении встречи с Мелани, пусть себе он, как обычно, говорил обратное. – Что привело тебя сюда?
За девушкой, в самом конце темного коридора, в зале, куда едва пробивался свет, виднелся огонь рыжих волос, бродивших из угла в угол. Кузена привела на всякий случай. Мудрое решение. Девушка переминалась с ноги на ногу, решаясь ответить.
– Вы меня привели… Вернее, ситуация вокруг этого преступления.
– Да, как я понимаю, ситуация становится только хуже, – Филипп потер лоб. – Есть новости относительно моего освобождения?
– Боюсь, что есть… – немка побледнела пуще прежнего. Ее глаза бегали из стороны в сторону, словно взгляд пытался найти слова, которые ранят друга в наименьшей степени. – В городе все твердят, что это Вы убили мадемуазель Дюбуа… Я, конечно, в это не верю! – поспешила заверить Лавуана девушка, увидев его бурную реакцию, подступающую к горлу. – Все это чушь! Людей просто провоцируют… Я знаю, что Вы никак не способны на столь ужасный поступок. Но мои слова ничего не стоят…
Филипп схватился за голову. Слова директора оказались не пустым звуком. Он спрогнозировал все. Или он знал наверняка?
– А что мсье Гобер? Он обещал мне помочь. Во всяком случае, сделать все, что в его силах, дабы вытащить меня из тюрьмы.
– Мсье Гобер? Вытащить Вас? – Фрида выглядела по-настоящему удивленной. Казалось, сама эта мысль виделась ей каким-то бредом сумасшедшего. – Мсье Гобер открестился от Вас. Поначалу он занимал нейтральную позицию – никак не комментировал ситуацию, избегал ответов на бесконечные вопросы, а если и отвечал, то нехотя и уклончиво. Но пару дней назад он заявил о Вашем увольнении… – на этих словах писателю стало дурно. – О Вас он не говорит. Все разговоры труппы, а слухами театр нынче полнится, он старается замять. В общем, мсье Гобер делает все, чтобы о Вашей причастности к его заведению забыли, как можно скорее.
– Он же мою пьесу ставить собирается, – голос Филиппа звучал совсем уставшим.
– Он вычеркнул Ваше имя, мсье Лавуан, – с неохотой сказала немка. – Отдал ее дописывать кому-то. Я не знаю имени.
Все начинало катиться под откос. С каждым словом Фриды, с каждой неаккуратной фразой, что она по своей глупости могла обронить, французу становилось только хуже. Выхода из сложившейся ситуации он не видел. У человека, который привык все держать под контролем, у которого всегда был план, а порой еще и запасной, сейчас не было никаких идей относительно исхода всей этой истории. Ему начало казаться, что он проведет остаток своей короткой жизни здесь, в тюрьме, отбывая наказание за убийство, которого он не совершал. Тоска полностью сковала душу и тело бедного француза.
– Что мне делать?
– Я не знаю, мсье Лавуан. Я понимаю, что все складывается плохо. Но уверена, все будет хорошо! Справедливость всегда торжествует!
– Разве что в дешевых романах. Там у героев всегда все хорошо. Проблемы рассасываются как по волшебству…
– В жизни тоже так бывает, – настаивала девушка. – Бывает проблема исчезает сама и лучше просто пустить все на самотек, дав возможность судьбе самой во всем разобраться… Отдать себя в ее руки…
– Мне больше ничего и не остается, – заключил Филипп. – Отсюда я никак не повлияю на происходящее вокруг. Слушать меня тоже никто не станет. Если уж всем так быстро внушили мою вину, то разуверить всех один человек неспособен. Гобер поступил мудро, пусть и подло. А что с Мелани?
– Мадемуазель Марсо живет своей жизнью, – Фрида отчего-то перешла на явный официоз, – занимается своими привычными делами. Поначалу она хотела прийти к Вам. Но слухи отпугнули ее. Кажется, она и сама верит в Вашу виновность. Мои слова она всерьез не восприняла. Меня это не оскорбляет –в этой стране немцев никто не слушает, что весьма справедливо. Но не буду скрывать, что от мадемуазель Марсо я ждала большего.
– Больше никто не захотел приходить сюда? – Лавуан начал чувствовать себя самым одиноким человеком в городе.
– Мсье Трюффо хотел. Но его не пустили в этих дурацких латах, а снимать он их ни в какую не захотел.
Эта новость рассмешила Филиппа. Он залился громким смехом, эхом отражающимся от стен камеры. Сложно сказать была ли это истерика или ситуация действительно смогла так сильно позабавить француза. Даже он сам не знал ответа.
Фрида продолжала что-то говорить, но мысли писателя были уже далеко. Он думал о своей ничтожности. О том, что за всю свою жизнь так и не нашел ни одного человека, которому было бы хоть какое-то дело до его судьбы. Интересно, пришла бы Мелиса меня проведать? Филиппу хотелось бы думать, что ответ должен быть положительным. Но так ли это? Как ни крути, отношения Лавуана и Дюбуа, пусть и не без основания могли считаться дружескими, были весьма и весьма специфичны. Типичной дружеской поддержки тут не было: чаще это были издевки, обычно беззлобные, но порой, когда в пылу перепалки оба забывались, ругань могла действительно задевать за живое. Забота была редкой с обеих сторон, а когда и проявлялась, то выражалась в меланхоличным ключе, не помогая ситуации. Как так вышло, что единственной душой, которой до меня есть дело, стала бедная немецкая гардеробщица? И это мой уровень? Это все, чего я достоин? Это все, чего я достоин.
– Мы обязательно вытащим Вас, – Фрида кивнула в сторону своего брата. – Надо только подумать как…
– Сорвать решетки разве что, – провел пальцами по окну Лавуан. – Легально мне отсюда, увы, не выйти. По крайней мере, не с вашей помощью… Как бы я ни был ей благодарен.
Девушка наконец замолчала. Казалось, у нее закончился запас оптимизма, слова ободрения больше не могли вырваться из нее и даже мысли помрачнели. Когда-то давно Филипп кичился тем, что его меланхолия настолько сильна, что способна буквально заражать окружающих людей. Сейчас, правда, этому своему таланту писатель рад не был. Расстраивать Фриду своим видом он никак не хотел, но все же сделал это. А сил на то, чтобы переубеждать молодую девушку, у француза не было.
– Не отчаивайтесь, мсье Лавуан, – заключила Фрида. – Хорошие люди всегда страдают, но в итоге получают назад то тепло, что безвозмездно отдавали. Уверена, что Господь не отвернется от Вас в сей трудный час.
Он отвернулся от меня в момент моего появления на свет… Девушка ушла, прихватив с собой молчаливого родственника. Охранник,