И так долго мы путешествовали, что даже не заметили, как кратковременные высадки к дикарям на берег превратились в долгие стоянки, а верткая, нагловатая, ухватистая портовая жизнь стала казаться конечной целью. От перемены мест слагаемых… или от перемены мест? Или это просто счастье закончилось и началась жизнь? Но счастье и раньше, когда подходили к концу запасы вяленого мяса и галет, надо было вылавливать, как рыбку на прокорм – скользкую, серебристую, норовящую проскользнуть сквозь пальцы. И сколько же, интересно, можно было наловить ее за год? А за два?
Мы когда-то с Сандро подсчитали, что при самом удачном раскладе – при участии в лучших фестивалях, при работе с лучшими режиссерами мира – все равно удается увидеть за сезон не больше двух-трех хороших спектаклей. Я имею в виду – действительно хороших, настоящих, таких, чтобы внутри что-то зазвенело. Или вот, к примеру, из курса студентов – сколько останутся в профессии? А сколько хороших книг удается прочитать за год? Куда ни посмотришь, КПД получается какой-то… не очень. И своего личного, маленького, эгоистического счастья тоже много не наберешь. Так, болтается что-то на донышке копилки, звенит, если встряхнуть…
А в моих записках давно уже пора поставить точку. Прекрасное Далёко при ближайшем рассмотрении оказывается преступно будничным и проблематичным. Попробовать, что ли, продолжать высматривать его издалека, с расстояния, не причаливая и не сходя на берег, сквозь голубоватую дымку, ага.
А рыбок сколько попадется, столько и ладно. И потом, ведь одной только серебристой рыбкой сыт не будешь. Так что пусть скользит мимо: показалась, хвостом по воде плеснула и ушла в глубокое море.
Действующие лица
Вместо эпилога
Наша подружка Сильвия, Сисси белла, прекрасная Сисси, приглашавшая нас на сбор винограда, ходившая с нами в кино и катавшая Петьку на целлофановом пакете по заснеженным генуэзским мостовым, недавно стала мамой. Отцом ее маленького Тито (как Тит Андронник) стал вовсе не Марко Джорчелли, который говорил когда-то, что ему еще с ней жить и жить, – шутил тогда, наверное. У него новая барышня-красавица, у нее – отличный парень из Венеции, тезка моего Сашеньки-Сандро, только мы все никак не можем привыкнуть к тому, что Сильвия и Марко больше не вместе.
Наш друг Валерио (в конце письма поставить Vale) живет себе в своем Поппьяно, но начинает думать о том, чтобы отказаться от аренды дома. Говорит, старость не за горами – купить дом невозможно (все дома в городе принадлежат маркизе, той самой, у которой замок и винокурня, и она их принципиально не продает, а сдает в аренду по относительно невысокой цене), а к концу жизни нужна будет крыша над головой. Со своей парижской подружкой он окончательно разругался, зато, кажется, появилась новая, в том же самом Поппьяно, так что, по-моему, никуда они теперь от своей маркизы не денутся.
С Катериной, живущей над нами, мы очень подружились. Ее бойфрендша уезжала на год то ли в Боготу, то ли в Кению – ухаживать за обездоленными детьми, и Катерина по ней сначала ужасно скучала, стала чаще к нам заходить, звать к себе наших детей на ужин, а иногда и просто забирать их на пару часов. Дети ее обожают, зовут Катенькой и, приходя домой, всегда стараются незаметно подняться на несколько ступенек и поскрестись в ее дверь: а вдруг позовет? Бойфрендша Марта вернулась, наша Катенька снова поскучнела, спряталась за ставнями, но потом вдруг позвала меня на решительный разговор, рассказала, что с Мартой давно уже все не ладится и… не хотим ли мы познакомиться с ее новой пассией? Так мы обрели действительно идеальных соседей – точнее, соседок. Новая пассия под стать нашей Катеньке – такая же милая и приветливая. Да и бывшая бойфрендша не очень расстроилась – укатила снова куда-то в Африку, мы так и не спросили, куда именно, но какая, в сущности, разница – мало ли в Африке стран с обездоленными детьми?
Мою подружку Маринку я по-прежнему вижу каждый год, когда перевожу детей на русскую дачу, и совсем недавно я наконец-то получила от нее письмо по электронной почте. Я на радостях напихала ей в ответ столько музыки и клипов, что она, наверное, до сих пор закачивает мое письмо с сервера.
Наши бабушки не стареют, как это ни странно. Восьмидесятисемилетняя нонна все так же выкрадывает из бельевой корзины детские вещи, чтобы постирать их руками, и обижается, если ее не пускают в проливной дождь везти Петьку в спортивную школу. Моя бабулечка все так же лукаво мне улыбается, когда Машка хулиганит, и так же делает с Петькой домашние задания по-итальянски.
Молодые коммунисты все так же стоят около университета и предлагают купить газету под названием «Коммунистическая борьба». Некоторые покупают, может быть, потому, что девочки предлагают газету исключительно лицам мужеского полу, а мальчики, соответственно, дамам.
А вот аргентинская тетка с баяном оказалась румынкой, и это мне почему-то ужасно жалко. Так мне было жалко расставаться с мыслью о том, что и в дальних, экзотичных краях умеют наяривать на баяне про мой костер… Единственное, что как-то позволяет мне мириться с грубой действительностью, так это то, что по-итальянски она за все это время не выучила ни полслова. Моих детей она зовет мамай. «Эй, — кричит с другой стороны улицы, — эй, мамай!» — и рукой машет.
Петька и Машка растут. Иногда – совершеннейшие бармалеи, иногда – ангелы чудесные… Вот вырастут, и я возьмусь писать воспитательный роман (длиннющий – а как иначе о процессе воспитания писать?), а пока что я про воспитание ничего не понимаю, я даже не понимаю, кто кого воспитывает.
А мой Сандро, Сашенька, не зря меня так настойчиво приучал с первых дней к местоимению мы. Что-то у меня уже ничего не получается рассказать в единственном числе. Все время получается: «мы поехали, мы увидели». Скоро, наверное, доживем до «мы подумали». Хотя и у нас есть свои достижения: и ссорились пару раз вплоть до упаковки чемоданов, и ревновали, и ругаемся периодически вполне в итальянском стиле и всегда по одному вопросу – по поводу воспитания детей. А как только помиримся, вспоминаем старичков, которых мы видели однажды в Елисеевском, где старенький муж говорил своей жене, указывая на разноцветные полки: «Скажи, Ринок, а МНЕ это нравится?» И Сашенька мне всегда говорит: «Правда, мы будем такими же? Ты же ведь мне скажешь, что мне нравится, правда?»
Генуя, 2010
Краткий итало-русский разговорник
Bella ciao!
Есть в лингвистике такой закон – закон экономии языковых ресурсов (смысл которого вполне ясен из названия – язык, как и экономика советских времен, стремится быть экономным). Итальянское слово «чао» – это абсолют экономии языковых ресурсов: «здравствуй» и «прощай» в одном флаконе. Очень удобно, и думать много не надо. Самим итальянцам это слово страшно нравится, и они говорят его по сто раз на дню. Обращаясь к барышне, не важно, красивая она или нет, прибавят «белла». Впрочем, не только к барышням. Итальянцам чужда любая форма дискриминации, поэтому молодые люди тоже могут услышать в свой адрес: «Эй, белло!» – что значит всего лишь «Эй, парень!» – и ничего больше. Вообще слово bello в частотном словаре итальянского языка должно идти сразу после «чао». Che bello – это не только «как красиво!», это нормальная реакция на все подряд: уже готов ужин? Ке белло! Хотите пойти в этот собор? Ке белло! Наконец-то вытянули ноги в кресле после долгого дня? Ке белло!
Оптимистам-экстравертам может понадобиться еще слово bravo – это не только об актере, но также о парикмахере, банкире, мойщике окон и продавщице, которая наконец-то догадалась, что вам надо. К услугам пессимистов и невротиков – многофункциональное слово scifo (скифо). Обозначает оно все оттенки гадости, и мне напоминает всякий раз о тех самых скифах, которые неустанно поражали весь античный мир отсутствием культуры и отвратительными привычками.
Как не уронить гордое звание представителя великой русской культуры
Чтобы блеснуть своей культурой, надо освежить в памяти еще три ключевых слова: grazie (спасибо), prego («пожалуйста» в смысле «на здоровье»), per favore (в смысле «дайте мне всего, и побыстрее») – и тогда никто не вспомнит, что славяне живут нынче и на тех территориях, где когда-то с гиканьем носились скифы, и будут видеть в вас представителей великой русской культуры, до которой им, бедным неграм Европы, как до звезды. Это, кстати, почти серьезно: русскую культуру в Италии очень любят, неплохо знают, и к русским вообще очень тепло относятся, хотя и мучают периодически мечтательными разговорами о коммунизме. И вот здесь как раз вам поможет ваше незнание языка, которое можно выразить следующей фразой: «Ио нон парло итальяно», и всё! Баста! Фине дель дискорсо! (конец беседы).