Не было только сказано, что композитор жалеет этих девушек, как бы предчувствуя их преждевременные горести.
Аврора, Одетта, [82] Миранда [83] – даже их, сказочных и далеких, он наделял чертами своих современниц.
Что же сказать о русской девушке Лизе, которую он так хорошо знал?
…Лет восемь назад он написал скромную фортепьянную пьесу. Она вряд ли годилась для концертного исполнения, но в ней было что-то простодушное, какое-то ощущение мимолетной юности.
В Каменке был бал по случаю именин старшей дочери Давыдовых, Тапи. Съехалось много гостей. И младшие, и старшие дети были очень милы; гости танцевали, играли: кто постарше– в преферанс, кто помоложе – в фанты.
Бал удался главным образом благодаря стараниям друга семьи, Натальи Андреевны Плёсской, которая подолгу живала у Давыдовых.
Всегда оживленная, бодрая, хотя и не молодая, с ключами у пояса, она была добрым хранителем каменского дома. Ее можно было принять за одну из «домашних сестриц», незаменимых в многочисленных русских семействах. Полуродственницы-полуэкономки, они не только ведут все хозяйство, они буквально живут интересами каждого члена семьи и как барометр отражают любую перемену в их настроении.
Такова была роль Натальи Андреевны или Наты, как звали ее у Давыдовых. Она не была бесприютной. Владелица хоть и крошечного, но аккуратного именьица, где жили ее мать и брат, она прилепилась к Давыдовым из одной любви к хозяйке дома, подруге, и добровольно взвалила на себя груз обязанностей, которые в этой семье были тягостнее и сложнее, чем у других. Все в доме привыкли к присутствию Наты и не могли без нее обойтись…
Во время деревенского бала Чайковский сидел в углу на диване и с удовольствием наблюдал за сестрой, которая, против обыкновения, чувствовала себя хорошо и даже покружилась в танце с гостем-полковником. В разгар веселья в гостиную вошла Ната. Она устала от хлопот. Чайковскому были видны ее руки с припухшими пальцами. Но она была довольна: ужин удался, туалеты старших девочек (над этим она потрудилась) не уступали городским модным платьям, и было похоже, что молодой князь Т., который ездил в дом ради Тани, не сегодня-завтра сделает предложение.
Наталья Андреевна стояла у окна и смотрела вдаль. Потом обернулась, оглядела всех и с улыбкой покойной радости кивнула Чайковскому. Улыбка очень красила ее, и в эту минуту было легко вообразить, какой Ната была в юности. В ней была какая-то трогательная одухотворенная прелесть, какой он не замечал даже в своих юных племянницах. Ни ее полнота, ни седина в волосах не мешали этому впечатлению.
Поздно ночью, когда все в доме заснули, он сидел у себя и думал о прошедшем вечере. Воспоминания о танцах и о мелькнувшем образе девушки проплывали, становились музыкой. Пьеса-вальс, которая легко складывалась в эти минуты, посвящалась девушке, стоящей на пороге жизни с открытым сердцем. Это был обобщенный образ, запечатление короткого срока, который прекрасен, пока длится.
Он назвал эту пьесу «Ната – вальс».
Наталью Андреевну тронуло посвящение, да и сама пьеса ей понравилась. Она не удивилась: почему бы и не посвятить вальс давнишнему другу семьи?
Она спрятала ноты в шкатулку, где хранились особенно приятные сувениры. Потом этот вальс выпустил Юргенсон [84], и непосвященные любительницы предположили, что Ната -одно из юношеских увлечений композитора, молоденькая девушка, репетирующая вальс перед своим первым балом.
Но почему этот вальс родился при виде немолодой, неуклюжей, с непоэтической наружностью женщины? Увидал ли композитор под влиянием внезапного озарения душу, чуждую корысти? Подсмотрел ли никем не замечаемую прелесть человеческой доброты? Может быть, эта женщина и сама не знала себя так, как он узнал ее в тот каменский вечер.
И почему перед его глазами носился юный облик? Этого он и сам не сумел бы объяснить. Но это была она, его любимая русская девушка (Лиза, или Татьяна, или иная), в один из ее счастливых дней – до бедствия, до грозного перелома.
Конечно, короткая фортепьянная пьеса не сравнится с оперной партией… Но почему бы не появиться и скромной миниатюре в его галерее законченных женских портретов? Стоит только приглядеться (прислушаться!) – и «Ната-вальс» не затеряется среди них.
3
В конце ноября он ненадолго приехал в Каменку.
Не для того, чтобы отдохнуть у близких. Давно уже там не было покоя. Он знал, что вид сестры, всего год назад потерявшей вторую дочь, Веру, будет раздирать ему сердце, но он знал также, что сестре необходимо время от времени хоть ненадолго видеть его у себя.
Да, рок не пожалел их и обрушился на семью Саши, отняв двух старших дочерей, молодых и прекрасных женщин. Но даже смерть Веры, оставившей двоих детей, не так сразила мать, как потеря старшей, Тани, хотя это случилось раньше. Веру унесла внезапная болезнь; гибель Тани подготовлялась издавна.
В семье детей баловали, любовались ими, а Таня была любимицей родителей. И Чайковскому она казалась если не прообразом его героинь, то во многом сходной с ними. И наружностью, и способностями она выделялась среди сестер и ровесниц. Правда, он мог заметить в ней некоторое высокомерие; в семье поддерживалась традиция, хотя и благородная с виду, но опасная: все чрезвычайно гордились близким родством с декабристами. С малых лет наслышались дети о подвиге деда и его жены и со временем стали невольно и себя считать людьми незаурядными.
Старой декабристке Александре Ивановне, вернувшейся из Сибири в Каменку, очень не понравилась такая кичливость. Со свойственной ей прямотой Александра Ивановна напомнила старшей внучке о крыловских гусях, которые чванились, что их предки Рим спасли. Сама она была из небогатой и неродовитой семьи, к богатству не успела привыкнуть. В Сибири она трудилась, как простая крестьянка; праздность внучки удивляла и огорчала ее.
– Что же ты, голубушка, не найдешь себе дела по сердцу? – выговаривала она Тане.– Все принцессой по земле шествуешь.
Но Таня была уверена, что для нее нет подходящего дела. Круг смелых, развитых женщин, которые учились, добивались самостоятельности, не привлекал ее: Таню воспитывали барышней, все таланты которой должны помочь ей лишь в одном – сделать отличную партию. Ее угнетало это воспитание, но не хватило сил выбрать другой путь. Изучать медицину, стать повивальной бабкой или даже врачом – какая будничная судьба! Для того ли бог дал ей красоту, острый ум, обаяние? Торная дорога – замужество, хозяйство? Прожить жизнь, как ее мать, в вечных хлопотах и увянуть раньше времени – да ни за что на свете! Стать актрисой? Но для этого нужно призвание, а средние актрисы несчастны и жалки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});