плиту…
Да и вообще – я не из тех, кто по нескольку раз в год надоедает Богу своими записочками, засунутыми в почтовые щели между глыбами Котеля. Бабушка ездила в Иерусалим одна, не брала ни детей, ни меня. Впервые я оказалась там лет в пять по милости все той же тети Мали. Она сразу сунула мне в руку скомканный в шарик клочок бумаги.
– Возьми, Батшевуш. Это твоя просьба к Богу. Посмотри, куда все кладут, и положи туда же.
– Какая просьба, тетя Мали? – к пяти годам я уже твердо усвоила, что ничего нельзя принимать на веру.
– Чтобы мама вернулась, – шепнула она.
«Зачем нам эта подлая сучка?..» – чуть было не вырвалось у меня, но я вовремя прикусила язык и, чтобы не расстраивать тетю, решила незаметно выбросить записку. Меньше всего мне хотелось тогда возвращения мамаши, которая едва не бросила меня в роддоме, а потом и вовсе сбежала, предав старшего брата и оставив меня отдуваться за свои грехи. Однако схитрить не удалось: Мали подняла оброненный мною бумажный комочек, и волей-неволей пришлось запихнуть его в щель, к тысячам других просьб и молений.
Когда мы вышли за оградку, я спросила, почему женская часть такая маленькая и тесная – чуть ли не впятеро меньше мужской.
– Это сделано специально, – сказала тетя Мали. – Представь, что у тебя столовая ложка соли. Ты всыпаешь ее в стакан воды и размешиваешь. Представила?
– Ну?
– А теперь представь, что ты размешиваешь маленькую щепотку соли в трехлитровой банке. Где солонее?
– В стакане.
– Ну вот, – кивнула она. – У женщин и горя больше, и площадка меньше. Чьи, по-твоему, записки Бог заметит в первую очередь?
Это рассуждение показалось мне настолько убедительным, что я в течение нескольких месяцев жила в страхе перед неминуемым возвращением сучки. Но Бог, что называется, миловал. То ли не смог разобрать почерка тети Мали, то ли Ему надоело хлебать пересоленный раствор женского горя. С тех пор я ездила к Котелю всего один раз, уже взрослой дурой – умолять, чтобы Он оставил в тюрьме моего муженька Мени Царфати – и тоже не помогло. Спрашивается, какого черта мне переться туда сейчас, когда я даже не знаю, о чем попросить?
– А тебе и не надо знать заранее, – ответила Теила. – Там, на месте, и разберешься…
День выдался жаркий. Я припарковалась на подземной стоянке у Яффских ворот и, не догадавшись взять такси, потащила Арика по жаре через весь город. Немудрено, что бедняга устал. Когда мы вышли на площадь перед Котелем, малыш уже хныкал и капризничал. Я присела перед ним на корточки – в точности, как когда-то тетя Мали передо мной – и достала из сумки авторучку и клочок бумаги.
– Арик, деточка, – сказала я, мысленно проклиная себя за всю эту затею. – Это место называется Котель. Мы приехали сюда, чтобы…
– Знаю! – прервал меня он. – Теила говорила, что здесь надо загадывать желания.
Я кивнула – с немалым облегчением от того, что мне не придется самой пудрить мальчику мозги всякой ерундой.
– Ну вот. Вижу, ты и сам все знаешь. Давай загадывай, я запишу.
– А ты? – спросил малыш. – Ты уже записала свое желание?
Можно было бы и соврать для простоты, но мне почему-то не захотелось – уж больно серьезно, словно забыв об усталости, смотрел на меня сын.
– Нет, не записала, – призналась я. – Честно говоря, не знаю, о чем попросить. У нас с тобой вроде все и так есть, правда? Слышал такую пословицу: от добра добра не ищут? В общем, если ты тоже сомневаешься, то можно и не загадывать. Просто поедим мороженое и двинем домой. Идет?
Арик решительно покрутил головой:
– Я не сомневаюсь. У меня есть желание. Пиши… – он вцепился обеими руками в мое плечо и продиктовал: – Дорогой Бог, верни нам, пожалуйста, нашего Мики.
Неимоверным усилием сдержав слезы, я дописала просьбу малыша и сунула ему в руку сложенную в несколько раз бумажку.
– Пойдем.
У входа в женскую загородку Арик вдруг остановился: ему непременно хотелось положить свою записочку «там, где все мужчины». Парень уперся не на шутку, так что не помогали никакие уговоры. Я уже теряла терпение, когда кто-то сказал рядом:
– Хочешь, я возьму его с собой?
Я обернулась: передо мной стоял как раз один из «всех мужчин» – лет тридцати, коренастый, небольшого росточка, с простецким лицом и хорошей улыбкой.
– Буду очень благодарна.
Он улыбнулся еще шире и протянул Арику руку:
– Пошли, братан. Сестра подождет, не волнуйся.
– Я не волнуюсь, – с достоинством отвечал малыш. – А сестры у меня нет. Это мама.
Стоя у заборчика, я смотрела, как они чинно приблизились к Котелю и минуту-другую стояли там, опершись обеими ладонями на камни стены. Затем мужчина подхватил Арика на руки, поднял, насколько позволял невеликий рост, и терпеливо ждал, пока мальчик запихивал бумажный комочек в заросшую записками щель между глыбами. На выходе малыш сиял: по-видимому, все получилось именно так, как ему хотелось. Коренастый подошел следом.
– Огромное тебе спасибо, – сказала я. – А то я уже и не знала, что делать с этим упрямцем.
– Не за что, – отмахнулся он. – Тут это принято. Солдат солдату всегда поможет, правда, братан?
Арик важно кивнул.
– А насчет желания не сомневайся, – продолжил мужчина. – Будет исполнено в лучшем виде. Вы даже не представляете, как вам повезло, что я оказался рядом. Потому что я ангел. Да-да, не смейся, госпожа. Самый настоящий ангел.
Я не смогла скрыть улыбку: с появлением ангела концентрация божественного на площадке перед Котелем поистине зашкаливала. Хотя в тот момент меня волновала самая что ни на есть земная проблема долгой обратной дороги до Яффских ворот. Такси тут не поймать, а уповать на воодушевление, полученное Ариком возле камней Котеля, особо не стоило: его могло хватить максимум на десять минут. А дальше… дальше мне предстояло еще пять раз по столько тащить за руку хныкающего капризного малыша…
– Ангела-то мне как раз и не хватает. Чтобы подхватил этого упрямца и на крыльях донес до стоянки.
– Эка невидаль! – весело воскликнул мужчина. – Мои крылья тут, в двух шагах, возле ворот. Хочешь, довезу? Я, кстати, Нир. Нир Шаашуа.
– В двух шагах? – недоверчиво повторила я, проигнорировав предложение знакомства. – Возле ворот? С чего это вдруг? Там нельзя парковаться.
– Людям нельзя, а ангелам можно, – подмигнул этот шутник. – Ангелам все можно, правда, Арик? Может, подскажешь заодно, как зовут твою маму? Мамы вообще бывают такими молодыми?
Малыш смерил меня оценивающим взглядом.
– Мама вовсе не молодая, она меня родила, – безжалостно констатировал он. – Вообще-то она Батшева, но Мики зовет ее Бетти.
– Мне больше нравится Батшева, – после секундного раздумья сказал ангел.
– А мне Бетти, – возразил Арик. – Но Батшева тоже ничего…
Я возмущенно фыркнула: эти два прохвоста беседовали обо мне, как будто меня и вовсе не было рядом!
– Эй, господа мужчины! Я, на минуточку, тоже здесь!
– Ах, в самом деле! – спохватился наш новый