Читать интересную книгу Небеса рассудили иначе - Татьяна Полякова

Он достал из кармана конверт и показал ей, не выпуская из рук.

– Что это? – спросила она, в глазах откровенная паника, да и голос звучал напряженно.

– Вот об этом мы и хотели поговорить.

– Я сейчас.

Она направилась в контору, Берсеньев шепнул мне:

– Стой здесь, – и пошел в обход здания, должно быть, решив, что Надежда попытается сбежать.

Но опасения его не оправдались, через пять минут женщина вновь появилась на крыльце и кивнула в сторону «газика».

– Поехали, тут поговорить не дадут.

Подошел Берсеньев, мы сели в машину и затряслись по сельской дороге. К счастью, долго ехать не пришлось, когда последний дом остался позади, Надежда свернула в лес и заглушила двигатель.

– Что там у вас?

Берсеньев, который сидел рядом с Надеждой, вновь протянул ей конверт, но на этот раз позволив его открыть и вынуть письмо. Она мазнула по нему взглядом и сказала:

– Я-то здесь при чем?

– Я не стану тратить время и объяснять, – заговорил Берсеньев, – что экспертиза покажет: тут использовали тот самый принтер, что стоит у вас в конторе, а текст набран на машинке, которую вы скорее всего до сих пор храните дома.

– Давно выбросила, – усмехнулась она.

– Не забывайте, на чьей мы стороне, – вздохнул Сергей Львович. – Наша задача – спасти от тюрьмы невиновного человека, а для этого мы должны знать, что здесь произошло много лет назад. Все остальное нас не касается.

– Хорошо, – кивнула она. – Спрашивайте.

– Давайте вспомним то лето, когда на даче жил Чадов и к нему приезжали его друзья: будущий писатель Смолин и девушка с редким именем Венера, которую Аркадий так любил.

– Вот уж глупость, – фыркнула Надежда. – Это она перед ним хвостом мела. Со Смолиным любовь крутила и других не забывала. Есть такие бабы, которым надо, чтоб мужики только на них смотрели. А у Чадова девушка была, не девушка даже, а гражданская жена, если уже ребенка его носила. И любил он ее. Ее родители были против, считали Аркадия непутевым, из одного института его выгнали, и другой он собирался бросить, говорил – не тому учат. Вот родители и увезли ее в Крым, свежим воздухом дышать, а на самом деле от него подальше. Может, о беременности дочери они тогда не знали. Аркадий по ней скучал. Каждый день письма писал, я их сама на почту относила. Вряд ли они доходили, потому что она ни разу не ответила. Он ее очень любил, а я любила его. Моя единственная любовь на всю жизнь.

– Сколько вам было лет? – осторожно спросила я.

– Пятнадцать. Джульетте было меньше. Мы на речке познакомились, то есть я его и раньше много раз видела, а тут пришла на речку, и он там. И вдруг дождь. Не дождь, а ливень. Мы вещички похватали и под дерево, вот и познакомились. Потом загрохотало, Аркадий сказал – нельзя в грозу под деревом находиться, опасно, и мы припустились в деревню. Я поскользнулась и ногу потянула, он мне помог. На руках нес. Дом его ближе, чем мой, так я у него и оказалась. На ногу повязку наложил лучше всякого доктора, а после мы на веранде чай с медом пили, смотрели на дождь и разговаривали. – Надежда засмеялась, коротко и резко, и посмотрела на Берсеньева.

– Вы писали стихи, и это вас сблизило, – вновь полезла я, а она отмахнулась:

– Да ничего я не писала. Это я матери врала, чтоб не цеплялась. Я Аркадию помогала. Печатать научилась еще в седьмом классе, мать очень даже одобряла: лишний приработок. А в пятнадцать лет уже стучала как заправская машинистка, машинку я у матери выпросила, чтоб можно было дома работать. И к Аркадию ее носила. У него, конечно, своя машинка была, на ней он и работал, а я перепечатывала набело.

– Что печатали? – уточнил Берсеньев.

– Роман, – пожала она плечами. – Роман, который Аркадий писал в то лето. Про то, как тосковал по своей любимой, про эти письма… про все. И про меня тоже. Лола, которую герой выдумал, на самом деле я.

Мы с Берсеньевым переглянулись, он поджал губы, точно хотел сказать «вот такие дела», а я пробормотала:

– «Прощальную песню» на самом деле написал Чадов?

– Вот именно. А Смолин ее украл. Только тогда я об этом не знала. – Надежда посидела немного, глядя в окно, и продолжила: – Это было счастливое лето. Вы поймите, та девушка для меня мало что значила. Она была далеко, и вообще я воспринимала ее как литературный персонаж, а вовсе не как живого человека. А Аркадий был рядом, писал роман, я ему помогала. Он говорил, это будет хорошая книга, настоящая… Он любил слово «крепкая». Днем он работал, а я заваривала ему чай, готовила, потому что так он мог вообще ничего не есть. Вечером, закончив работу, он читал мне то, что успел сделать за день. Я шла домой и перепечатывала новые страницы, чувствуя его рядом и очень жалея, что не могу вместе с ним бродить по окрестностям. Вечерами он подолгу гулял, обдумывая то, что завтра будет писать. Это была настоящая книга и настоящая жизнь. Одно было плохо, что к нему часто приезжали гости, Смолин и его Венера. В эти дни я к нему не ходила. Стеснялась. Да и он, думаю, не хотел, чтоб о нас знали. Боялся, что его друзья начнут над ним посмеиваться. Лето выдалось жарким, и они по большей части проводили время на веранде, а я пряталась в кустах по соседству и наблюдала. Ревновала ужасно. Особенно к этой Венере. Она красивая была. И наглая. Иногда мне казалось, что Аркадий не в силах устоять. Но когда я говорила об этом, он всегда смеялся и отвечал: с ее стороны это пустое кокетство, ничего не значащее. А еще говорил, что есть просто женщины, а есть настоящие. И я как раз настоящая, хоть совсем еще девчонка, а Венера просто красивая. Смолин тоже роман писал. Читал его здесь Аркадию. Они его обсуждали, ругались так, что чуть до драки не доходило.

– Из-за чего спорили?

– Из-за литературы… из-за всего. Начнут с одного, а потом… Аркадий говорил, Смолин жизни не чувствует, оттого и пишет фигню. А тот злился. С критикой лез, а Аркадий только посмеивался. «Читатель легко отличает халтуру от настоящей книги». Он им целиком свою рукопись не показывал, иногда только отрывки читал, а Смолину было интересно, он все лип к нему, дай да дай рукопись, а Аркадий сказал: опубликую, тогда и прочтешь. Целиком всю книгу читала только я. Больше никто. Смолин и Венера слышали лишь отрывки, остальные вообще не знали, что он книгу пишет. Думаю, он мечтал, когда выйдет книга и он прославится, родители его любимой уже не станут возражать… Двадцатого августа он ее закончил. Этот день я так хорошо помню. Он купил шампанское, я выпила целый бокал, впервые в жизни. Хотела признаться ему в любви, но испугалась, что все испорчу. Тогда он и сказал, что Лола – это я, идеальная любовь, которой не существует. Но я-то существовала… – Надежда вновь засмеялась, но смех тут же оборвала. – Я боялась, что теперь он уедет и все кончится. Но он сказал, что работы еще очень много. Роман должен быть безупречным… каждое слово, каждая запятая важны. Сказал, что сентябрь проведет здесь. Смысла в учебе он не видел, но боялся, что в армию заберут, вот и продолжал учиться в университете. А сентябрь надеялся пересидеть, раздобыв больничный… Я бы тоже с удовольствием школу бросила, но не могла. А потом Аркадий исчез… – неожиданно заключила она.

– Просто исчез? – подал голос Берсеньев.

– Накануне эти приезжали. Было холодно, они сидели в доме, и я тоже пошла домой, когда их машину увидела, Смолин на отцовской машине приезжал. А потом смотрю, машина едет вдоль леса. Обычно они на ночь оставались, а тут решили уехать. Я хотела вернуться к Аркадию, да с матерью на улице столкнулась, пришлось сначала домой идти. Я только где-то через час освободилась. Дверь в дом была открыта, Аркадий ее вообще редко запирал. Я вошла и сначала решила, что никого нет. И только потом услышала… Аркадий был с этой Венерой… на тахте, в гостиной. Не знаю, как я в обморок не упала. Он меня просто убил, понимаете? Он все предал. Это теперь я знаю, любовь у мужиков бывает странная. Любить могут одну, а спать с десятком, а тогда… У меня не было сил с места сдвинуться. Не знаю, как они меня не заметили. Венера эта хихикала, а Аркадий говорит: «Пора твоего Смолина выручать». Оказывается, тот застрял в лесу, дорогу там совсем размыло, всю неделю дожди лили. Венера отправилась за помощью к Аркадию, а Смолин возле машины остался, сам пытался выбраться. К Смолину она не торопилась, сказала: «Он драгоценную папочкину машину не оставит, значит, время есть» – и опять к Аркадию полезла. Он тоже смеялся. А я побрела домой… Он меня предал, и я его ненавидела. Он же говорил, что настоящая я, а сам с Венерой. И книга тоже оказалась выдумкой, потому что ту девушку он не любил. Тот, кто любит, не изменит. Разве не так?

– Так, так, – с готовностью покивал Берсеньев. – И что было дальше?