— Милая, моя милая. — Опустившись возле нее на колени, он осторожно тронул ее за плечо. Пальцы ощутили живую теплоту кожи, и от резкого облегчения у него перехватило в горле так, что больше не получилось произнести ни слова. Он лишь убрал с лица жены волосы и взглянул на нее.
Угольные разводы не могли скрыть бледный, мраморно-серый цвет кожи. Под крепко закрытыми воспаленными веками темнели синяки.
Кончиками пальцев Себастьян дотронулся до ее губ, и она открыла глаза. Но их невидящий взгляд был пуст, Роза смотрела мимо него. Эти мертвые глаза напугали его. Он не хотел в них смотреть и прижал ее голову к плечу.
Она не сопротивлялась, только безмолвно приникла к нему, и он уткнулся в ее пропахшие дымом волосы.
— Тебе больно? — шепотом спросил он, страшась ответа. Но она, не отвечая, неподвижно лежала в его объятиях.
— Поговори со мной, Роза. Скажи, где Мария?
Услышав имя ребенка, она впервые подала признаки жизни: по телу пробежала дрожь.
— Где она? — повторил он чуть настойчивее.
Повернув голову на его плече, она посмотрела в противоположный конец помещения. Он проследовал глазами за ее взглядом.
Участок пола у противоположной стены был очищен от пепла и обломков — Роза разгребала еще не остывшую золу голыми руками. На ее пальцах виднелись кровавые ожоги и волдыри, а руки были черными по локоть. Посреди этого расчищенного места лежало нечто маленькое и обугленное.
— Мария? — прошептал Себастьян и почувствовал, как Роза содрогнулась. — О Господи! — воскликнул он, поднял Розу и, прижимая ее к груди, шатаясь, вышел из развалин дома на тихую вечернюю прохладу, однако его ноздри все еще продолжали ощущать запах дыма и обгоревшей плоти. Ему хотелось унестись куда-нибудь подальше от этого. Он бросился бежать по тропинке с Розой, безропотно лежавшей у него на руках.
40
На следующий день Флинн похоронил погибших на холме близ Лалапанзи. Он положил тяжелую гранитную глыбу на маленькую могилку, расположенную в стороне от остальных, и, закончив, послал одного из носильщиков за Розой и Себастьяном.
Когда они пришли, он одиноко стоял в тени деревьев возле могилы Марии с опухшим красным лицом, со свисавшими на лоб и уши, точно мокрые перья старого петуха, седеющими прядями волос. Его фигура с поникшими плечами и ввалившимся животом как будто таяла. Одежда на плечах, под мышками и между ног насквозь промокла от пота. Ему было плохо от горя и алкоголя.
Себастьян встал рядом с Розой, и все трое молча простились с малышкой.
— Все кончено, — хрипло произнес Себастьян.
— Нет, — отозвался Флинн. Медленно нагнувшись, он собрал с могилы горсть свежей земли. — Нет, не все. — Он просеял землю между пальцев. — Надо найти того, кто это сделал, и убить его.
Стоявшая возле Себастьяна Роза выпрямилась, повернулась к мужу и, вздернув подбородок, заговорила впервые за время с момента его возвращения.
— Убить его! — тихо повторила она.
Часть вторая
41
Заложив руки за спину и воинственно выпятив вперед подбородок, контр-адмирал, сэр Перси Хауи в задумчивости покусывал нижнюю губу.
— Когда, по нашим достоверным данным, был в последний раз замечен «Блюхер»? — наконец спросил он.
— Месяц назад, сэр. За два дня до начала войны. По сообщению, полученному с «Тайгерберга», ноль градусов двадцать семь минут северной широты, пятьдесят два градуса шестнадцать минут восточной долготы, курсом на юго-восток со скоростью около восемнадцати узлов…
— Чертовски полезная для нас информация, — прервал сэр Перси командира флагманского корабля, внимательно глядя на огромную адмиралтейскую карту Индийского океана. — За это время он уже мог благополучно вернуться в Бремерхафен.
— Мог, сэр, — кивнув, согласился капитан.
Покосившись в его сторону, сэр Перси одарил его ледяной улыбкой.
— Но вы же так не считаете, Генри, не правда ли?
— Не считаю, сэр. За последние тридцать дней между Аденом и Лоренсу-Маркешем пропали восемь торговых судов. Почти четверть миллиона тонн груза. Тут явно не обошлось без «Блюхера».
— Да, пожалуй, — согласился контр-адмирал и, протянув руку, поднял с необъятных картографических просторов Индийского океана черную фишку с надписью «Блюхер».
В ожидании принятия важного решения в штурманской командного центра южной Атлантики и Индийского океана воцарилась должная тишина. Медленно тянулось время. Подбрасывая «Блюхера» на ладони, адмирал в раздумьях морщил лоб, серые брови ощетинились, точно колючки ежа. Прошла целая минута.
— Напомните-ка мне его характеристики. — Имея в своем распоряжении какое-то время на размышления, сэр Перси, как и большинство преуспевающих мужей, не торопился с принятием решения. Предвидевший такую просьбу дежурный лейтенант сделал шаг вперед с уже открытым на нужной странице списком судов имперского флота Германии.
— «Блюхер». Включен в списки действующих судов военно-морского флота шестнадцатого августа тысяча девятьсот пятого года. Тяжелый крейсер класса «Б». Основное вооружение: восемь девятидюймовых орудий. Вспомогательная артиллерия: шесть шестидюймовых орудий.
Закончив читать, лейтенант молча замер в ожидании.
— Кто капитан? — поинтересовался сэр Перси, и лейтенант справился в приложении к списку.
— Отто фон Кляйне, граф, до этого командовал легким крейсером «Штурм Фегель».
— Да-да, — отозвался сэр Перси. — Слышал о нем. — Он вернул фишку на карту, не выпуская из руки. — Он опасен как здесь — к югу от Суэца, — он двинул фишку в направлении Красного моря — ко входу в канал, где тонкие красные нити морских путей сливались в мощную артерию, — так и здесь. — И он передвинул фишку вниз — к мысу Доброй Надежды, огибая который такие же красные нити соединяли Лондон с Австралией и Индией. Убрав руку, сэр Перси оставил грозную черную фишку на морских путях.
— Что мы можем противопоставить ему на данный момент? — В ответ командир флагманского корабля взял в руки деревянную указку и стал по очереди показывать красные фишки, разбросанные по всему Индийскому океану.
— «Пегас» и «Ринаунс» — на севере. «Игл» с «Планджером» прочесывают южные воды, сэр.
— Чем еще мы располагаем, Генри?
— Еще, сэр, «Орион» и «Бладхаунд» в Саймонстауне. — Он дотронулся указкой до кончика африканского континента.
— «Орион»… там Мэндерсон, не так ли?
— Да, сэр.
— А на «Бладхаунде»?
— Литтл, сэр.
— Хорошо. — Сэр Перси удовлетворенно кивнул. — Шестидюймовому крейсеру с эсминцем должно быть по силам справиться с «Блюхером». — Он вновь улыбнулся. — Тем более что «Бладхаундом» управляет такой лихой вояка, как Чарлз Литтл. Мне прошлым летом довелось сыграть с ним в гольф — так он на шестнадцатой чуть не разнес Сейнт-Эндрюс!
В ответ на замечание адмирала о доблести капитана эсминца командир флагманского судна позволил себе непринужденно заметить:
— Юные леди Кейптауна будут горевать в связи с его отбытием, сэр.
— Будем надеяться, что капитан-цур-зее Отто фон Кляйне будет горевать в связи с его прибытием, — хмыкнул сэр Перси.
— Ты очень нравишься папе.
— У твоего папы исключительно тонкий вкус, — галантно отозвался командир корабля Чарлз Литтл и, повернув голову, с улыбкой посмотрел на юную леди, лежавшую возле него на ковре под сенью сосен.
— Ты можешь хоть иногда быть серьезным?
— Хелен, милая, в своих намерениях я порой даже слишком серьезен.
— Да ну тебя! — Его спутница мило зарумянилась, вспомнив об их недавних «невинных шалостях», которые могли бы вмиг изменить мнение ее отца.
— Я ценю мнение твоего отца, однако меня сильно беспокоит, насколько оно довлеет над тобой.
Девушка медленно села и, пристально глядя на него, начала расчесывать роскошные волосы, выбирая из них сосновые иголки, затем поправила застежки блузки и расправила юбку костюма для верховой езды, пряча под ней стройные ноги, обутые в темные начищенные высокие кожаные сапоги.
Она не сводила глаз с Чарлза Литтла, изнывая от желания. Однако рождено оно было не похотью, а неутолимой жаждой владеть этим мужчиной. Обладать им так же, как она обладала бриллиантами и мехами, шелком, лошадьми, павлинами и прочими красивыми вещами.
Он лежал, растянувшись на ковре с изяществом леопарда, с едва заметной в уголках губ улыбкой и с полузакрытыми веками, пряча лукавую искорку в глазах. Влажная после недавней бурной страсти прядь волос упала ему на лоб.
В его внешности мелькало нечто сатанинское, от него исходил дух порока, и Хелен решила, что все дело в линии бровей и в прижатых остроконечных ушах сатира, которые в то же время казались розовыми и мягкими, как у младенца.