Утром, когда я сел за стол завтракать, хозяйка спросила меня:
— Может быть, вам подать соленой рыбы? Я знаю, что русские очень любят соленую рыбу.
— Откуда вы это знаете?
— Два года назад у меня жил один русский. Он вечером всегда просил соленой рыбы.
— Ну, а к рыбе он ничего больше не просил?
— Нет, он с собой приносил бутылку и наливал из нее небольшой стаканчик. Мне казалось, что у него было что-то с желудком не в порядке и он перед едой принимал какое-то лекарство. Он мне сказал, что все русские очень любят соленую рыбу.
Мне стало смешно. Вот так и создаются легенды.
Что скрывается за фразой «кризисные явления»
Кризисный 1932 год. В Рурской области закрываются заводы и угольные шахты. Проезжая мимо Дортмунда, я видел огромный металлургический завод. Заводские трубы не дымят — они напоминают гигантские кресты на кладбище.
Растет безработица. Количество безработных превышает четыре с половиной миллиона.
Как-то в воскресенье утром я под окнами квартиры услышал игру на струнных инструментах. В дверь раздался стук.
— Herein[66].
— Guten Morgen[67].— Входит хозяин дома Вайянд. — Выйдите на балкон и взгляните на играющих, а потом я вам все объясню.
На улице под окном стояли и играли трое. Седой старик на скрипке и двое молодых на мандолинах.
— Старик — профессор биологии, — сказал Вайянд. — Молодые — студенты. Университет закрыт, и вот они на улице. Профессор получает талоны на бесплатный обед, но ведь одного обеда мало. От биологии он перешел к искусству — играет. — Вайянд вынул пачку советских папирос. (Я был в Берлине и привез ему несколько коробок, купленных мною в ларьке Торгпредства.) Он вынул одну из них и постучал мундштуком по левому глазу — он у него был стеклянный. Свой потерял во время боев под Верденом. Вайянд всегда стучал по своему стеклянному глазу во время сильного волнения.
— Вот, смотрите, до чего мы дошли — нищими стали наши профессора.
Мне часто приходилось в течение этих трех лет ездить по Германии, главным образом по Рейнской области, и заглядывать также в Саарскую. Я хорошо знал Дюссельдорф и Кёльн.
В одну из поездок в Кёльн я обратил внимание на огромное полотнище, переброшенное через улицу вблизи знаменитого Кёльнского собора. На полотнище крупными буквами были написаны всего два слова: UNSER STOSS[68].
Стрелка указывала на дверь магазина, где, по-видимому, и наносился этот удар.
Я открыл дверь и вошел — торговали дамскими пальто с меховыми воротниками. Цена две с половиной марки. За скромный обед я платил в Эссене марку с четвертью. Пальто стоимостью в два обеда в дешевеньком ресторанчике. Да ведь если допустить, что материал и воротник ничего не стоят, то даже за саму работу надо заплатить значительно больше объявленной цены. Распродажа. Владелец этих дамских пальто хочет вернуть хоть что-нибудь. В газетах все чаще сообщения о банкротствах.
В Гамбурге улов рыбы не разгружается. Тот, кто голоден, не может ее купить — снижать же цены на рыбу не хотят торговцы. Рыболовецкие суда уходят обратно в море и сбрасывают рыбу за борт.
Фабрикант
Мне часто приходилось ездить с докладами в Берлин. Дел было много, времени терять нельзя, а денег мало. Валюту надо экономить. Езжу в третьем классе. От Эссена до Берлина поезд идет около восьми часов. Самый удобный для меня поезд ночной. Он отходит в полночь и приходит в Берлин в восемь часов утра. Конечно, трудно просидеть всю ночь, а затем начинать работу, но билет третьего класса на 25 процентов дешевле. Иногда, когда пассажиров немного, можно найти скамейку, вытянуться и подремать.
В одну из таких поездок, проходя по вагонам, я нашел купе, в котором на одной полке кто-то лежал, а вторая была свободной. Положив под голову портфель, я расположился так же, как и тот, кто занимал первую.
Хамм, Ганновер, Стендаль. Скоро Берлин, надо подниматься. Вслед за мной поднялся и мой попутчик.
— Где мы находимся?
— Проехали станцию Стендаль. Скоро Шарлотенбург, а затем Фридрихстрассебанхоф.
— Вы едете до Берлина или дальше?
— До Берлина, а вы?
— До Варшавы, даже немного дальше. Я фабрикант, был во Франкфурте-на-Майне. Покупал лоскут. У меня фабрика в Барановичах — делаем галстуки. Я хорошо купил лоскут во Франкфурте.
— Большая у вас фабрика? — спросил я этого «фабриканта» в сильно поношенных, измятых пиджаке и брюках.
— Средняя по нашим местам. У меня работает тридцать человек. Дела идут неважно. Все хотят делать галстуки, но никто не хочет их покупать. Покупают их меньше, чем делают. А что я буду делать, если их никто не будет покупать? У меня четыре дочки — их надо выдавать замуж, а какой жених согласится взять в жены девушку без приданого?
Фабрикант долго плакался на свою судьбу.
В вагоне появилась продавщица, предлагая кофе и бутерброды. Я взял чашку кофе и завернутый в пергамент бутерброд. Мой попутчик-фабрикант открыл портфель, вынул термос, налил из него в крышку термоса кофе и развернул пергамент с бутербродами. Видать, что он экономил на всем. «Ну, если фабрикант пересекает всю Германию в вагоне третьего класса и дрожит над каждым пфеннигом, как же у него живут те тридцать, что работают на его фабрике?» — подумал я.
— Скажите, а у вас в России галстуки носят?
— Конечно.
— Сколько же у вас миллионов? Я не помню, кажется, более ста пятидесяти.
— Да, более.
— Скажите, а визу к вам получить можно?
— А вы спросите в посольстве в Варшаве.
— Я хотел было поехать в Китай, там еще больше населения, чем в вашей стране. Но я не знаю, носят ли там галстуки. У меня и виза уже была. Вот, смотрите! — И он показал мне свой паспорт.
— Чего же вы не поехали?
— Боюсь. Там война.
В Берлине я попрощался с этим фабрикантом, но образ старого человека, мотающегося по Европе в поисках дешевого лоскута для галстуков, не знающего, кому сбыть свой товар, запомнился. Он был характерен для того времени.
В вагонах поездов я встречал коммивояжеров, представителей фирм, чиновников, и все они говорили о трудностях жизни и полном отсутствии каких-либо перспектив.
В Берлине, Эссене, Мюнхене, Аахене и многих других городах Германии, в каких только мне приходилось побывать, — везде можно видеть наклеенные на окна широкие бумажные ленты с надписью Zimmer zu vermieten[69] или Wohnung zu vermieten[70]. Большие квартиры содержать было трудно, и их владельцы искали постояльцев. Многие отказывались от больших квартир — искали небольшие.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});