Читать интересную книгу Сладкая горечь слез - Нафиса Хаджи

Я смеялась без остановки.

— Нет, никакой едой не пахнет.

— Грандиозная свадьба была, а? Сплетен хватит на много недель. Видала Тетушку Гюльназ? Как она вытаращилась на твои украшения, а потом ухватилась за ожерелье, прикидывая его вес? Я испугался, что она рухнет тебе на колени!

Я коснулась ожерелья — часть бриллиантового комплекта, который прислали мне вместе с нарядами за день до свадьбы.

Интересно, как выглядели мамины свадебные украшения — те самые, что она продала, дабы поддержать папин бизнес? Обычно украшения, подаренные на свадьбу, могут быть от обеих сторон. Но в данном случае пояснения не требовались, все знали, что наш источник доходов иссяк. Единственный подарок Акраму от нашей семьи — старые папины часы, отполированные и вычищенные, конечно, но все же подержанные. Я удивилась, увидев эти часы на его запястье, когда мы обменивались кольцами. Не представляла, что он будет носить такую скромную вещь, у него-то самого часы дорогие и роскошные.

Акрам вновь был на ногах, потащил меня куда-то.

— Ты уже рассмотрела комнату, пока я откупался от ребят? Еще нет? Тебе нравится мебель? Я сам заказывал.

Он принялся выдвигать ящики комода:

— Взгляни, что тут. — Распахнул дверцы шкафа, начал вытаскивать сари и джоры[119]. — А здесь твоя одежда. Почти все я выбирал сам.

Между прочим, тебе следует поблагодарить меня — видела бы ты старомодный хлам, который нравится моей матушке.

— Очень мило.

— А ванная, только погляди? — Он подвел меня к двери в ванную, нашу собственную, продемонстрировал всяческие приспособления, сплошь импортные, высоченные потолки, причудливый кафельный узор на полу. — Нравится?

— Да, очень красиво.

Я вспомнила длинную дорожку, ведущую через двор к нашей единственной ванной, с цементным полом, древней газовой колонкой, которая чаще ломалась, чем работала. Нам с Мэйси приходилось по очереди карабкаться на табуретку и зажигать газ. А чтобы полилась вода из цистерны наверху, надо было потянуть ржавую железную цепочку.

— Еще одно небольшое дело. — Акрам достал что-то из ящика комода. — Это тоже традиция, полагаю. Я должен вручить тебе брачный договор, прежде чем предъявлять права на тебя, — и лукаво подмигнул в сторону кровати.

— Что это? — Я недоуменно вертела в руках крошечную книжку, похожую на паспорт.

— Это твоя банковская книжка. Для счета, открытого на твое имя. Можешь убедиться, что баланс в порядке.

Сейчас передо мной был бизнесмен до мозга костей. Я не стала раскрывать книжечку.

— Дина, это твой мехер[120].

— Но… я… счет?

— Ты что, не читала никках-нама?[121] — рассмеялся он.

Ну да, это же тот документ, который я подписала перед свадьбой.

— Нет.

— Стыдно, Дина. Тебя что, не учили обязательно читать бумаги, прежде чем подписывать? Особенно то, что мелким шрифтом.

— Но…

Возразить нечего. Нужно было прочесть, прежде чем подписывать. Традиционный мехер — добрачное соглашение, которое должно обеспечить безопасность невесты на случай неудачного брака, — зачастую был лишь символическим. Но бывали исключения. Я слышала, как иногда отменяли свадьбы только из-за того, что семьи жениха и невесты не смогли договориться, что является справедливыми требованиями, а что — непомерными. Споры порой перерастали в открытую вражду. Среди моих знакомых девушек принято было «прощать» эти договоренности, чтобы в первую брачную ночь величественно заявить мужу: «Не беспокойся о том, что ты мне должен». И ничего подобного счету на свое имя я не ожидала.

Акрам, раскрыв книжку, указал на сумму счета, и я ахнула.

— Мой отец очень строго придерживается всех этих правил, Дина. Он считает, что к религиозным нормам нужно относиться серьезно. Эти деньги — твои. Делай с ними что хочешь.

Этих денег хватало, чтобы оплатить долги отца. Достаточно, чтобы мама — при условии определенной экономии — могла безбедно жить долгие годы. Я даже похолодела при этой мысли — я ведь могу отдать деньги ей.

— Спасибо, Акрам.

— Ты не должна благодарить за то, что по праву твое, — нежно проговорил Акрам, обнимая меня за плечи и глядя прямо в глаза. Я не выдержала его взгляда и потупилась. Отпустив меня, он подошел к проигрывателю в углу комнаты, которого я прежде не заметила. Перебирая стопку пластинок, вытащил одну, повернулся ко мне: — Любишь Пресли?

Он опустил иглу на диск, и комнату заполнили звуки «Я потрясен». Школа, матушка настоятельница — кажется, все это было жизнь назад…

Акрам жестом киногероя протянул руку, не оставляя сомнений в следующей реплике:

— Разрешите пригласить вас, миссис Мубарак?

Я впервые танцевала с мужчиной — быстро, потом медленно, вновь быстро, следуя ритму мелодии — неожиданно очаровательной прелюдии к тому, что должно было последовать. Музыка умолкла, он подвел меня к кровати, прилег рядом.

— А какая песня Элвиса нравится тебе больше всего?

— «Люби меня нежно».

— А можешь спеть для меня?

Я пела, а он целовал и ласкал меня, начиная сладкое путешествие к вершине брачного союза. Все мои страхи перед этим первым разом рассеялись как дым! Акрам был нежен, внимателен, искренен, а потом долго держал меня в объятиях.

Подобные моменты порождают иллюзию близости, и я, поддавшись ей, спросила:

— А тебе что больше всего нравится у Элвиса?

— «Деревянное сердце».

Он запел, слова песни звучали как искренняя молитва, от Акрама ко мне, хранительнице его сердца, и я чувствовала, как жизнь заполняет нежность и желание оберегать его.

Физическую близость слишком переоценивают; чем строже охраняют — а ведь девственность и непорочность оберегают свято, — тем больше ложных надежд. Физически я еще ни к кому в жизни не была настолько близка. Вот и поверила в то, что не могло быть правдой, — будто я понимаю мужчину, за которого вышла замуж, начинаю узнавать его, его сердце и разум, как и полагается жене. Я смогла забыть слова Шарифа Мухаммада Чачи, выдохнуть с облегчением впервые с тех пор, как он произнес их. Теперь-то я точно знала, что все это выдумки.

Но в действительности я ничего не знала. Абсолютно ничего.

В первые же дни нашей совместной жизни установился странный ритм. Самыми мучительными были утренние часы, когда Акрам с отцом работали. Вокруг меня крутилось слишком много прислуги, не оставляя шанса хоть что-нибудь делать самой. Свекровь по утрам не выходила из своей комнаты, завтрак и чай ей подавали прямо туда. Можно было бы наслаждаться чтением книг, на которые после смерти Абу у меня практически не было времени. Но ничего не выходило. Безделье приятно только по контрасту с работой. Днем я вместе с матерью Акрама принимала посетителей — выражала соболезнования или поздравляла с помолвками и свадьбами. Прежде мне никогда не приходилось выполнять подобные обязанности, общественная роль моей мамы не была столь значительна, и я была свободна от взрослых дел. Каждый день являлись просители — искатели щедрости Мубарака, — по большей части бывшие его работники, попавшие в трудную ситуацию.

Я с нетерпением ждала вечера, когда Акрам возвращался домой, всегда с подарками для меня — цветы, шоколад, духи, украшения. Мы с ним были почетными гостями на всех вечеринках города, и он с восторгом наряжал меня, осыпая драгоценностями. Ночью наша спальня становилась убежищем в недрах богатого замка, порядки которого оказались настолько чужды мне, что я и не надеялась когда-нибудь почувствовать себя здесь как дома. Но в спальне были только Акрам и я, далеко от остальных, и продолжалась сказка, начатая в первую ночь. Музыка, танцы, задушевные разговоры поначалу доставляли удовольствие. Однако как-то незаметно я научилась засыпать под звуки его голоса, все говорившего что-то или напевавшего вместе с бесконечными музыкальными записями. Через некоторое время я поняла: что-то не в порядке. Я засыпала, Акрам поднимался с постели и бродил по комнате. Возраст нашего брака измерялся уже не днями, но неделями, а метания его становились все безудержней. Он ночи напролет составлял планы нашего свадебного путешествия по Европе, на несколько месяцев. Порой будил меня, вытаскивал из постели, чтобы посмотреть на звезды или покататься по городу — в час, когда пустели даже вечно шумные улицы Карачи.

Я не понимала симптомов, которые уже заметила моя свекровь, бросавшая на сына все более и более встревоженные взгляды. Торопливая речь переросла в безумные монологи. Если я слишком уставала, чтобы составить ему пару, он танцевал в одиночестве, а я притворялась спящей. Через три месяца нашего брака я поняла две важные вещи: я беременна, и Шариф Мухаммад Чача сказал абсолютную правду.