До высылки Шетарди Брюмер действовал заодно с французским послом. Он поддерживал оживленную, в том числе и шифрованную, переписку со Стокгольмом и активно интриговал в пользу своего патрона. Штелин вспоминал, что в те дни, когда к обер-гофмаршалу приходили письма из Швеции, тот запирался у себя, забывая даже вывезти великого князя на прогулку. Дело о штатгальтере казалось Адольфу-Фридриху решенным — кого порекомендует он, регент, тот и займет пост. И тут Бестужев подготовил своим противникам каскад неприятных сюрпризов.
Сначала, еще до свадьбы великого князя, в столицу России прибыл другой дядя царевича — Фридрих-Август, младший брат регента. Именно ему по завещанию герцога Карла-Фридриха, отца Петра, должна была достаться опека над мальчиком. Но в многочисленной семье решили, что правильнее будет передать бразды правления старшему, более опытному и надежному из дядьев[214]. Не важно, что Август и Карл дружили. Главное, младший брат — гуляка и выпивоха — какой из него регент?
Поскольку оба — и Адольф-Фридрих, и Фридрих-Август — приходились не только дядями Петру, но и родными братьями Иоганне-Елизавете, то в Петербурге продолжился тот же фамильный скандал, который начался еще дома, на благословенных немецких землях. Принцесса Цербстская сразу почувствовала угрозу. Она была частью голштинской партии, блокировалась с Брюмером и отстаивала интересы уехавшего в Швецию родственника — их связывала общая политическая игра, нити которой тянулись из Парижа и Берлина.
Бестужев попытался прервать эти контакты. Он пригласил служившего в голландской армии полковником принца Августа в Россию. Предварительно тот написал сестре, предупреждая ее о приезде и вовсе не ожидая получить резкую отповедь. Но Иоганна-Елизавета всегда рубила с плеча. «Мать знала, что эта поездка имела единственную для него цель — получить при совершеннолетии великого князя, которое хотели ускорить, управление Голштинией, иначе говоря, желание отнять опеку у старшего брата», — писала Екатерина. Принцесса ответила, что самое лучшее для Августа — «не поддаваться интригам», а «возвращаться служить в Голландию» и «дать себя убить с честью в бою». Канцлер, как водится, перехватил письмо и вручил его императрице. Та уже и так негодовала на шведского кронпринца. Иоганну-Елизавету обвинили «в недостатке нежности к младшему брату» за то, что она употребила столь жестокое выражение. Между тем сама принцесса считала его «твердым и звонким» и хвасталась им в кругу друзей.
Когда Август все-таки прибыл в Петербург 5 февраля 1745 г., сестра встретила его дурно. Но это уже не имело значения, ибо ласковый прием возможному штатгальтеру был оказан Елизаветой. А Петр Федорович, чтобы насолить будущей теще и Брюмеру, тут же подружился с дядей Августом. Мальчика не смущало, что принц мал ростом, крайне нескладен, вспыльчив и даже глуп. Зато Август — настоящий полковник — мог как очевидец многое порассказать юному герцогу о шедшей тогда Войне за австрийское наследство (1740–1748), в которой участвовала и Голландия.
Екатерина характеризовала дядю как человека непорядочного и считала, что он вкрался в доверие к ее жениху: «Под предлогом родства и как голштинец, этот принц так подобрался к великому князю, разговаривая с ним постоянно о Голштинии и беседуя об его будущем совершеннолетии, что тот стал сам просить тетку и графа Бестужева, чтобы постарались ускорить его совершеннолетие»[215].
Казалось, великая княгиня должна была остаться в стороне от развивающейся интриги. Но на нее давила мать, которой в свою очередь посылал из Стокгольма инструкции старший брат. 20 августа он писал: «Признавая охлаждение между мною и великим князем чрезвычайно опасным для нашего дома, считаю необходимым предупреждать все внушения, которые сделаны… ему против меня. Я уверен… что Вы приложите к тому все свои старания. Я требовал того же и у великой княгини по Вашему совету. Я… пришлю Вам два экземпляра цифирью, которые Вы и великая княгиня можете употреблять… Я Вас усерднейше прошу внушать ей, чтобы она в этих случаях поступала со всевозможным благоразумием и осторожностью»[216].
Ключевые слова в отношении Екатерины: «требовал» и «внушать ей». Так, во многом помимо воли, просто из повиновения матери и дяде, великая княгиня вовлеклась в чужую и ей лично невыгодную игру. Никакой пользы от того, что штатгальтером станет Брюмер, она не получила бы. Напротив, только лишний раз разозлила бы жениха. И наша героиня очень скоро это поняла.
Однако принц Август уже восстановил ее против себя. Он понимал, что на девушку давит мать, и попытался внушить племяннику, что мужчина должен уметь поставить женщину на место. Мемуары Екатерины так и дышат раздражением: «Принц Август и старые камердинеры, любимцы великого князя, боясь, вероятно, моего будущего влияния, часто говорили ему о том, как надо обходиться со своею женою»[217]. Под руководством родственника жених стал вести себя «как грубый мужлан».
Материи дипломатического порядка соединились с семейными и чисто бытовыми. Как обычно, Екатерина молчала, слушала и делала выводы. Будь великая княгиня уверенна в привязанности жениха, она бы непременно попробовала отвратить его от кандидатуры дяди Августа. Скорее всего, именно об этом и просил ее Брюмер в разговоре, который выглядит как чисто воспитательный, поскольку суть опущена: «Помню, что гофмаршал Брюмер обращался ко мне в это время несколько раз, жалуясь на своего воспитанника, и хотел воспользоваться мною, чтобы исправить и образумить великого князя; но я сказала ему, что это для меня невозможно и что я этим только стану ему столь же ненавистна, как уже были ненавистны его приближенные»[218].
Екатерина была очень осторожна. Она не могла не общаться с Брюмером как с главой партии, к которой принадлежала, но обмолвилась в мемуарах, что «его разговор всегда отдавал интригой». В борьбе за пост штатгальтера жених и невеста чуть не оказались по разные стороны политических редутов, но царевна вовремя отступила — ей незачем было рисковать, ради Брюмера, и ссориться с Петром накануне свадьбы.
А вот сам юноша не без помощи Бестужева устроил настоящий фейерверк. Даже мысль назначить злодея гофмаршала правителем Голштинии была ему противна. Как бы ни был забит и запуган великий князь, он, что называется, уперся в землю всеми четырьмя лапами. В постоянных стычках с Брюмером Петр, по словам Штелина, «привык к искусству ловко возражать и к вспыльчивости, от которой совершенно похудел». В то же время мальчик боялся кулаков и, когда на него нападали, не сразу вспоминал, что он принц и дворянин. Профессор описал отталкивающий случай в Петергофе, произошедший в 1745 г., незадолго до совершеннолетия наследника. Автор не говорил, из-за чего произошла очередная ссора, однако главной темой разногласий в тот момент было штатгальтерство. Вероятно, обер-гофмаршал требовал от воспитанника исполнения воли регента, тот огрызался.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});