Перейдем к русскому языку. Мы помним, как перед принятием православия жених помог Софии правильно выбрать лингвистический ориентир для подражания. Это свидетельствует об успехах великого князя. Петр был музыкальным мальчиком и легко уловил разницу в звучании одних и тех же слов на коренном русском и на малороссийском наречиях. Между тем Исаак Веселовский, брат видных петровских дипломатов Авраама и Федора, член Коллегии иностранных дел, упомянут только в мемуарах Екатерины. Штелин, претендующий на постоянное пребывание при особе его высочества «все время, до и после обеда», не проронил о нем ни слова.
Профессор был убежден, что русскому его воспитанника учил Тодорский одновременно с основами православия. Он «занимался с ним еженедельно 4 раза по утрам русским языком и Законом Божиим. Когда молодой герцог уже выучил катехизис и пришло известие о смерти шведского короля, тогда стали спешить приготовлениями приобщению герцога православной церкви»[194]. Вот здесь-то, согласно Штелину, и закончилось знакомство Петра с языком нового отечества. Немного, надо сказать. С февраля по ноябрь 1742 г. Дальнейшее должна была сделать языковая среда.
Однако на примере Екатерины видно, что императрица Елизавета с ее нарочитой, подчеркнутой «русфилией» вовсе не была настолько беспечна, чтобы пустить дело на самотек. Она дала великой княгине несколько горничных, говоривших только по-русски, чтобы «облегчить» изучение языка. Да и Ададуров не покинул царевну сразу после принятия православия. Неужели в отношении племянника августейшая тетка не проявила такой же заботы? Трудно поверить, что скромной невесте были даны два учителя — один для русского языка, другой для православных догматов, а наследник престола довольствовался одним. Вероятно, Веселовский сменил Тодорского, когда мальчик принял православие.
Сохранился лишь один текст, написанный великим князем на русском языке. Это ученическая работа, исполненная, мягко говоря, без блеска. Она не дает оснований утверждать, что «довольно скоро Петр Федорович овладел русским языком»[195]. По прошествии года и трех месяцев после приезда в Россию он не мог строить самостоятельных фраз по-русски, но научился переводить с немецкого, подставляя слова. Сочинение «Краткие ведомости о путешествии Ея Императорского величества в Кронстадт. 1743. Месяца Майя»[196] было сначала написано по-немецки, а затем переведено. Единичность этого опыта свидетельствует не в пользу регулярности занятий.
Екатерина полюбила говорить на языке своей новой родины, а Петр — нет. Не без ошибок, не без трудностей, она хотела упражняться и болтала с горничными. С годами ее словарь становился все богаче. Статс-секретарь императрицы А. М. Грибовский свидетельствовал, что по-русски государыня изъяснялась «весьма чисто», т. е. без акцента, и «любила употреблять простые и коренные слова, которых она знала множество»[197].
Ситуация с Петром была обратной. Обладая музыкальным слухом и «отличной до крайних мелочей»[198]памятью, что, несомненно, облегчает изучение языка, он просто не хотел говорить по-русски. Видимо, воспринимал уроки Тодорского — Веселовского как насилие над собой. И противопоставлял давлению упрямство. В результате, по свидетельству практически всех писавших о Петре очевидцев, он постоянно изъяснялся на немецком и к русскому прибегал крайне неохотно. Так, Никита Иванович Панин отмечал, что великий князь «по-русски говорил редко и весьма дурно»[199].
По словам Штелина, такая же картина сложилась с французским. Великий князь «никогда не говорил хорошо на этом языке и составлял свои слова»[200]. Подобное свидетельство кажется более чем странным на фоне сохранившихся собственноручных записок Петра по-французски. Даже делопроизводственную корреспонденцию с Тайным правительственным советом, руководившим от его имени Голштинией, герцог вел на французском[201]. Возможно, профессор считал предметы, которые преподавал Петру Федоровичу не он, не такими уж важными? И преуменьшал успехи ученика в «чужих» областях, как, видимо, преувеличивал в своих?
Память великого князя, точно под лупой выхватывавшая самые незначительные предметы, — черта наследственная, отличавшая впоследствии Павла I и его сыновей. Они обращали внимание на тончайшие детали оружия, формы, фортификационных сооружений, платья, церемониалов и т. д. Но болезненное внимание к подробностям, порой закрывающим целое, — свойство развивающейся шизофрении. Как в басне: «А слона-то я и не заметил». Прусский посланник К. В. Финкенштейн писал о Петре в 1748 г.: «Привержен он решительно делу военному, но знает из оного одни лишь мелочи»[202]. Эти-то мелочи и составляли для Петра главное. Точно так же, как с войной, дело обстояло и с лингвистикой: за россыпью слов он не видел языка, народа, страны…
«Палец с руки» Петра Великого
Но самый трудный вопрос в образовании Петра Федоровича — это собственные уроки профессора. По приезде Петра в Россию императрица Елизавета озаботилась получить из-за границы планы воспитания европейских коронованных особ. На их основании были составлены проекты обучения ее племянника. Один из них принадлежал статскому советнику фон Гольдбаху, бывшему наставнику Петра II. Другой — члену Российской академии наук Якобу фон Штелину. Последний пришелся государыне больше по душе, потому что «он особенно соответствовал именно этому, а не какому другому принцу». В скромности профессору не откажешь: еще не видев Карла-Петера, ученый муж уже знал, что тому подходит.
Впрочем, кандидатура была выбрана удачно. Уроженец Швабии и выпускник Лейпцигского университета, Штелин сам приехал в Россию в 1735 г., т. е. всего за семь лет до своего ученика, и не только по происхождению, но и по всей прошлой жизни был для мальчика своим — немцем. В юности он дружил с сыновьями И. С. Баха, играл на флейте в студенческом оркестре под управлением знаменитого композитора. Увлечение музыкой также сближало наставника с принцем. Еще на родине Штелин создавал проекты иллюминаций и фейерверков, а Петр страстно любил последние и, если вспомнить его отношение к пожарам — ни один из которых он не мог пропустить, — отличался родом пиромании. Таким образом, великому князю «особенно соответствовал» не столько план занятий, сколько сам педагог.
Если у Петра Федоровича имелись добрые задатки, то развить их мог только такой энциклопедически образованный человек, как Яков Яковлевич. Кажется, не было области культурной жизни, которой бы не касались его труды. Он писал оды, редактировал немецкое издание «Санкт-Петербургских ведомостей», сочинял статьи по философии, истории, музыке, изобразительному искусству, нумизматике, составлял каталоги художественных коллекций. Ему принадлежит издание книги «Подлинные анекдоты о Петре Великом»{8}, для которой Штелин много лет собирал материалы[203].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});